Зверс, Бернард

Бернард Зверс (нидерл. Bernard Zweers), полное имя Бернардус Йозефус Вилхелмус Зверс (нидерл. Bernardus Josephus Wilhelmus Zweers; 18 мая 1854, Амстердам — 9 декабря 1924, там же) — нидерландский композитор и музыкальный педагог.

Из-за сильного сопротивления родителей Зверса его обучению музыке он остался преимущественно самоучкой, сравнительно поздно (в 1881—1883 гг.) пройдя курс композиции в Лейпциге у Саломона Ядассона. На творческое формирование Зверса, по его собственному признанию, произвело огромное впечатление присутствие на берлинской премьере вагнеровского «Кольца Нибелунгов» (1881).

Творческое наследие Зверса включает три симфонии, из которых наиболее значительна Третья, «К моей Родине» (1889), благодаря которой он был назван «голландским Брукнером». Зверсу принадлежат также хоровые сочинения (в том числе «Коронационные кантаты» к коронации королевы Вильгельмины), посвящённая Рембрандту увертюра «Саския» (1906) и др.

В 1895—1922 гг. Зверс руководил классом композиции в Амстердамской консерватории, отличаясь терпимостью к собственным индивидуальным стилям своих учеников — как считается, в противоположность своему предшественнику Иоганнесу Верхулсту.

Именем Зверса в 1968 г. названа улица (нидерл. Zweerslaan) в роттердамском районе Моленланквартир.

Отрывок, характеризующий Зверс, Бернард

Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.