Звезда Севильи

«Звезда Севильи» (исп. «La Estrella de Sevilla») — трагедия Лопе де Вега, написанная в 1623 году.

Драма связана с идеей ограничения абсолютистско — деспотической власти. Автор поставил вопрос об этико -политической природе абсолютизма, который вступает в конфликт с принципами человеческой справедливости и благородства простых людей. Действие пьесы происходит во времена правления кастильского короля Санчо IV (1284—1295). Драматическую коллизию, возникающую из страсти короля к Эстрелье, Лопе де Вега вставил в рамки столкновения деспотической власти с муниципальной демократией, придав индивидуальным конфликтам драмы широкую социально — политическую обобщенность. Общеевропейский успех драма получила с 1817 г., когда лорд Голланд познакомил с ней английскую публику. В 1800 г. В период начавшегося подъема оппозиционных настроений испанской передовой общественности по отношению к феодально — абсолютистской монархии, «Звезда Севильи» имела большой успех на испанских сценах в переработке драматурга Кандидо Мария Тригерос под названием «Санчо Ортис де лас Роелас». Последующие издания Тикнора и Х. Артсенбуча делались с учетом текста Тригероса. В 1920 г. Французский испанист Р. Фуше — Дельбоск выпустил критическое издание «Звезды Севильи», основанное на тщательном анализе обоих известных её текстов.

История создания и публикация

Текст «Звезды Севильи» дошел до нас в двух вариантах, которые отличаются друг от друга количеством стихов и рядом существенных разночтений. Первый из них представлен отдельным изданием, выпущенным без указания места и года напечатания, он относится к периоду 1625—1634 гг., второй — в виде вырезки из неизвестного сборника комедий, изданного в середине XVII века. Автором в заголовках обоих изданий указывается Лопе де Вега, также он упоминается и в заключительных стихах отдельного издания. Но в финальной реплике Клариндо во втором из текстов «Звезды Севильи» в качестве автора упоминается Карденьо. Этот псевдоним мог взять испанский драматург XVII века, который занимался обработкой оригинального текста Лопе де Вега. Существует предположение, что таким драматургом был Андрес де Кларамонте (? — 1626). Возникали не раз сомнения в авторстве Лопе де Вега (эту точку зрения поддерживал французский испанист Фуше — Дельбоск). Но на основе стилистического анализа автором трагедии «Звезда Севильи» бесспорно является Лопе де Вега.

Сюжет

Трагедия «Звезда Севильи» посвящена образу короля и его нравственному облику. Конфликт развивается между королём, не считающимся с достоинством других людей, и жителями старой Испании, которые хранят традиции и живут по законам высокой чести. Развитие конфликта определяют два понятия чести, которые воплощаются в центральном персонаже — Санчо Ортисе. Королю понравилась Эстрелья, прозванная народом «Звезда Севильи» за необычайную красоту. Он хочет овладеть красавицей, но на его пути встает брат девушки — Бусто Табера. Застав короля в своем доме, он бросается на него со шпагой. Монарх решает убить Бусто, используя благородного Санчо Ортиса, жениха Эстрельи. Король играет на честности Санчо. Сперва он выводит Санчо на откровенный разговор о преданности королю и берет с него слово выполнять все приказы господина беспрекословно и после отдает приказ об убийстве Бусто Таберы. Король вручает Санчо бумагу, которая оправдывает все последующие действия юноши, но он рвет её. Монарх отдает письменный приказ с именем жертвы и тут же удаляется с репликой, свидетельствующей о полном равнодушии к судьбам своих подчиненных: Прочтите после и узнайте, Кого вам предстоит убить. Хоть имя может вас смутить, Но вы уже не отступайте… Санчо узнал, что должен убить Бусто Табера, своего лучшего друга и брата своей возлюбленной. Он стоит перед выбором: выполнить приказ короля или отказаться. В обоих случаях он — заложник чести. Санчо убивает Бусто Таберу и навсегда теряет Эстрелью. В произошедшем виновна королевская власть. Вершиной спора о чести станет сцена суда. Санчо откажется назвать имя человека, отдавшего приказ об убийстве. На дерзкие вопросы короля Санчо отвечает: Письменный приказ имел я. Король От кого? Дон Санчо Когда б бумага Говорить могла, она Вам ответ дала бы ясный, Но разорвана бумага — И клочков не подобрать. Что ж могу теперь сказать вам? Что во исполненье клятвы Человека я убил, Хоть он был мне лучшим другом. Король в результате не выдерживает нравственного поединка. Обращаясь к людям Севильи, он признается, что виновен в смерти Бусто Таберы и объявляет о невиновности Санчо Ортиса. Король удивлен благородством людей, живущих в Севилье, чтобы загладить свою вину, он решает найти супругов для Эстрельи и Санчо. Акцентируя особое внимание на вопросах чести и традициях старой Испании, Лопе де Вега подчеркивал, что воспитанный в духе этих традиций, Санчо Ортис становится их заложником, оказавшись орудием в руках короля.

Действующие лица

• Король дон Санчо Смелый
• Дон Санчо Ортис
• Бусто Табера.
• Эстрелья — его сестра

Проблематика

В «Звезде Севильи» разрабатывается ряд сложных в идейном и психологическом отношении проблем. Эти проблемы находят своё отображение в внутренних, идейных и нравственных конфликтах у основных персонажей драмы. У Бусто Табера эти конфликты выражаются в столкновении высокого понимания сана государя с злоупотреблением этим саном в действительности — злоупотреблением, приводящим к оскорблению его личной и семейной чести. Санчо Ортис переживает конфликт между своей преданностью королю, дружбой с Бусто и любовью к Эстрелье. В душе Эстрельи идет борьба между любовью к Санчо, как к жениху, и ненавистью к нему, как к убийце её брата. На фоне этих психологических конфликтов образ короля представлен в крайне невыгодном свете. Санчо IV предстает как король-деспот, приносящий в жертву жизнь, честь, доброе имя своих подданных ради своей прихоти, как король-тиран, способный на незаконное, прикрываемое мнимым «государственным интересом» убийство. Его фаворит дон Ариас представляет собой отрицательную в моральном отношении фигуру льстеца, подчиняющего своим преступным внушениям волю короля. «Звезда Севильи» остается в испанской литературе XVII века едва ли не самым ярким обличением существовавшего социально-политического режима и одним из самых глубоких анализов природы абсолютистского деспотизма.

Переводы

На русский язык «Звезда Севильи» была впервые переведена С. Юрьевым (в вольной обработке). Позднее этот перевод был просмотрен профессором Д. Петровым, который приблизил его текст к оригиналу и заново перевел ряд отдельных реплик и целых явлений. В 1942 году был осуществлен перевод «Звезды Севильи» Т. Щепкиной — Куперник, впервые опубликованный в двухтомнике пьес Лопе де Вега (издательство «Искусство», т.1, 1954 г.)

Постановка

В России «Звезда Севильи» была впервые поставлена на сцене Московского Малого театра в 1886 г. При участии Ермоловой в роли Эстрельи и Южина в роли Ортиса.

Ссылки

• [lib.ru/DEVEGA/star.txt Лопе Де Вега. Звезда Севильи]
• [17v-euro-lit.niv.ru/17v-euro-lit/erofeeva-uchebnik/tvorchestvo-lope-de-vegi.htm Ерофеева Н. Е.: Зарубежная литература XVII век. Творчество Лопе де Веги]
• [knigo.com/d/DEVEGA/lope0_1.html К.Державин. Драматургия Лопе де Вега]

Отрывок, характеризующий Звезда Севильи

– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.