Зверев, Максим Дмитриевич

Максим Дмитриевич Зверев
Дата рождения:	29 октября 1896(1896-10-29)
Место рождения:	Барнаул
Дата смерти:	23 января 1996(1996-01-23) (99 лет)
Место смерти:	Алматы
Страна:	Российская империя Российская империя, СССР СССР, Казахстан Казахстан
Альма-матер:	Томский университет
Награды и премии:

Макси́м Дми́триевич Зве́рев (29 октября 1896 — 23 января 1996) — советский учёный, заложивший основы териологии в Западной Сибири, позже - писатель-натуралист, автор книг о природе, животных, изданных в странах СНГ, а также во Франции, Англии, Испании, Польше, Германии, на Кубе и в других странах мира. Народный писатель Казахстана, лауреат Государственной премии Казахстана (дважды), кавалер четырёх орденов, член бюро Совета старейшин и член Правления Союза писателей Казахстана.

Биография

Зверев родился 29 октября 1896 года в г. Барнауле, в семье сосланного за покушение на Александра III Дмитрия Ивановича Зверева. Его мать, Мария Фёдоровна, была фельдшером. Детство и юность писателя прошли на берегу реки Оби, среди живописной алтайской природы; вся обстановка способствовала сближению мальчика с ней.

После окончания реального училища в 1916 году Зверев непродолжительное время работал в Бобровском лесничестве, затем поступил в Московский политехнический институт, но в связи с начавшейся войной был зачислен в Алексеевское военное училище. В 1917 году в чине прапорщика заведовал станцией Барнаул. В том же году в газете «Алтайский край» опубликовал свой первый рассказ «Охота на волков» (о совместных с отцом охотничьих походах).

После демобилизации работал лесным техником в селе Ребриха Алтайского края. Во время наступления Колчака вновь был мобилизован и работал помощником коменданта станций Алтайская и Томск. В 1919 году перешёл на сторону Красной Армии и был назначен военным диспетчером всей Томской железной дороги. В конце 1920 года был демобилизован и направлен на учёбу в Томский университет на естественное отделение. Первую научную работу «Определитель хищных птиц Сибири» опубликовал в 1923 г., будучи студентом 3 курса. После окончания университета становится профессиональным зоологом. Трудовую деятельность начал в Сибирском институте защиты растений.

Научная деятельность

М. Д. Зверев посвятил науке 25 лет: участвовал в многочисленных экспедициях, вёл самостоятельные наблюдения в поле. Опубликовал более ста научных работ, три монографии и более 20 научно-популярных книг, он создал основы териологии (наука о млекопитающих) в Западной Сибири. Работал доцентом Томского, а затем Казахского университетов.

В Новосибирске он возглавлял отдел позвоночных животных в Сибирском институте защиты растений, помог открыть его филиалы в Иркутске и Красноярске. Максим Дмитриевич был признан основоположником сельскохозяйственной зоологии в Сибири. Под его руководством проходили практику будущие видные учёные: И. А. Долгушин, В. Н. Скалон, А. А. Слудский, ставшие основателями зоологической науки в Казахстане.

В начале 1930-х на основе агробиостанции (ул. Нарымская, 2), где он трудился, основывает зоосад и становится его научным руководителем, создаёт первую в Сибири юннатскую станцию. Одним из первых юннатов Зверева был Е. В. Гвоздев, ставший впоследствии крупнейшим учёным, доктором наук, академиком АН РК, вице-президентом Академии наук Казахстана.

В 1937 году на основе зоосада при участии Зверева создаётся Западносибирская краевая детская техническая и сельскохозяйственная станция (КДТСХС). Позже этот зоосад стал Новосибирским зоологическим садом.

Как бывшего прапорщика царской армии в 1933 году Зверева должны были арестовать, но по заступничеству своего начальника Алтайцева, заявившего, что Зверев является единственным наличным специалистом-зоологом данного направления и без него работа с зоосадом полностью развалится, Зверев «числился» в ГУЛАГе, но работал в зоосаде и жил дома, отдавая всю зарплату государству. По официальной справке, М. Д. Зверев был арестован 20 января 1933 г. и осуждён Коллегией ОГПУ 5 августа 1933 г. по ст. 58-2 (вооружённое восстание) УК РСФСР на 10 лет лишения свободы. Освобождён из Томского отделения Сиблага 29 января 1936 г. Судимость была снята Определением Военной Коллегии Верховного суда СССР от 29 июля 1958 г., за отсутствием состава преступления.

Переезд в Казахстан

В 1937 г. жена Зверева случайно узнала от работавшей в НКВД знакомой машинистки, что фамилия М. Д. Зверева вновь появилась в списках на арест. При помощи Алтайцева Зверев на следующий же день уехал в Москву, а оттуда по поручению зам. директора Московского зоопарка П. А. Мантейфеля его направили временно в Алма-Ату «помочь открыть зоопарк». Здесь он работает зам. директора по научной части Алматинского зоопарка, а позже Алматинского заповедника. Здесь М. Д. Зверева никто не знал и он благополучно избежал волны арестов.

В 1941 г. началась Великая Отечественная война и Зверев был призван в ряды Красной Армии. Некоторое время он служит военным диспетчером на Восточносибирской дороге, а затем, по ходатайству Комитета по заповедникам и зоосадам при СНК КазССР, ему выдали «бронь» и направили руководить зоопарком в Алма-Ате и Алма-Атинским заповедником. В 1943 г. Зверев создаёт малую академию юннатов, в том же году его принимают в Союз писателей Казахстана.

Продолжал вести научную работу, преподавал в Казахском государственном университете, боролся с браконьерами, добивался прекращения вырубки леса в Заилийском Алатау.

Для пропаганды природоохраны и защиты природы написал и обнародовал более тысячи статей и заметок в прессе, только в защиту горных ельников было написано около 80 статей, в итоге чего в 1968 г. из III группы их перевели в охраняемую I группу.

Был членом бюро Совета старейшин и членом Правления Союза писателей Казахстана.

Максим Дмитриевич руководил Комиссией по охране природы Союза писателей Казахстана, более 10 лет на общественных началах издавал природоведческий сборник «Лик земли». Как учёный, он пришёл к выводу, что бережное отношение к природе надо воспитывать с детства, начал писать для детей рассказы, сказки, повести о животных. В 1952 году Максим Дмитриевич оставляет работу в научных учреждениях и всецело отдаётся литературному творчеству.

Первый его рассказ «Охота на волков» был напечатан ещё в 1917 году, а первая книга «Белый марал» написана в 1922 году и вышла в свет в 1929-м. Повесть встретили тепло и сочувственно, хорошо о ней отозвался Ефим Пермитин. А уже признанный в то время писатель В. В. Бианки, решительно поддержал М. Д. Зверева:

«…Вы, Максим Дмитриевич, волшебник и маг, — потому что сами постигали тайны (без кавычек) природы и великодушно раскрываете их перед всеми людьми-братьями. Совершенствуйтесь в этом жанре художественной литературы — и Вы достойны будете занять своё (оригинальное, как у каждого художника) место даже в мировой литературе. В этом жанре приветствую и благословляю Вас».

Произведения

• «Белый Марал» (Государственное издательство, М., 1929. Илл. А.Борисов)
• «В норах и гнездах» (Западно-Сибирское краевое издательство, Новосибирск, 1937)
• «Приключения моих диких друзей» (Алма-Атинский зоопарк, Алма-Ата, 1939)
• «Рассказы о зверях и птицах» (ОмГИЗ, Омск, 1948. Илл. М.Зверев)
• «Избранное» (Казахское гос. издательство художественной литературы, Алма-Ата, 1956. Илл. К.Баранов)
• «Охотники за барсами» («Детская литература», М., 1960. Илл. Г.Никольский)
• «Таинственные перья» («Детская литература», М., 1963. Илл. А.Келейников)
• «Приключения Кря и Кряка» («Советская Россия», М., 1968. Илл. Ю.Богородский)
• «Хозяин небесных гор» («Детская литература», М., 1972. Илл. А.Келейников)
• «Следы на снегу» («Малыш», М., 1983. Илл. С.Куприянов)
• «За кулисами зоопарка» («Детская литература», М., 1990. Илл. Л.Непомнящ

Награды и премии

• Народный писатель Казахской ССР
• лауреат двух Государственных премий Казахской ССР
• Орден Трудового Красного Знамени (22.08.1986)
• Орден Дружбы народов
• 2 ордена «Знак Почёта» (в т.ч. 03.01.1959)
• медали

Международное признание

Имя писателя известно не только читателям Казахстана и стран СНГ. Его произведения печатаются также во Франции, Англии, Испании, Польше, Германии, на Кубе и в других странах мира.

Память

После его смерти улица Грушевая в Алма-Ате, где практически прошла вся литературная деятельность писателя, названа именем Максима Зверева.

Ссылки

• Николай Верёвочкин. [magazines.russ.ru/druzhba/2008/1/ve13-pr.html «Гнездо из полыни, гнездо из окуров», журнал «Дружба Народов» 2008, № 1]
• Нурлан Жармагамбетов. [www.baiterek.kz/node/1099 «Человек природы»]
• [ecoethics.ru/old/b42/50.html Зверев, Максим Дмитриевич] // (о нём) на портале Экоэтика
• Зверев М. Д. [www.e-reading.by/chapter.php/88767/0/Zverev_-_Ushchel%27e_barsov.html Ущелье барсов.]

Отрывок, характеризующий Зверев, Максим Дмитриевич

С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.