Битвы Зверей
Поделись знанием:
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.
Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.
Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.
В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
(перенаправлено с «Звериные Войны»)
| Битвы Зверей | |
| Transformers: Beast Wars | |
 Обложка DVD-диска с первым сезоном мультсериала «Трансформеры: Битвы Зверей» | |
| Жанр | |
|---|---|
| Возрастное ограничение |
|
| Производство |
Hasbro |
| Озвучивают |
Гэри Чок |
| Начальная тема |
«Beast Wars Theme Song» |
| Композитор |
Роберт Бакли |
| Страна производства | |
| Язык |
английский |
| Количество сезонов |
3 |
| Количество выпусков |
52 |
| Производство | |
| Продюсер(ы) |
Джонатан Гудвилл |
| Исполнительный продюсер(ы) |
Кристофер Дж. Броу |
| Продолжительность |
22-23 минуты |
| Вещание | |
| Телеканал(ы) |
Syndication (1996-1998) |
| Формат изображения | |
| Период трансляции |
с 16 сентября 1996 г. по 7 марта 1999 г. |
| Хронология | |
| Предшествующие передачи | |
| Последующие передачи | |
| Ссылки | |
| IMDb ID 0115108 | |
«Битвы Зверей»[1] (англ. Transformers: Beast Wars) — прямое продолжение оригинального сериала о трансформерах, созданная канадскими аниматорами. Частично транслировалась в России (отдельно от остальных сезонов) по телеканалам ОРТ и ТНТ.
Это первый мультсериал о трансформерах, нарисованный в 3D. Он получил высокую оценку как у зрительской аудитории, так и у критиков: художник-постановщик сериала Клайд Клотц в 1997 году был награждён Дневной премией «Эмми» за работу над этим фильмом.
Сериал состоит из 52 серий[2], которые объединены в 3 сезона: первый сезон включает в себя 26 серий, второй и третий — по 13 серий.
Содержание
Сюжет
Действие сериала разворачивается спустя три столетия после событий, описанных в «The Transformers».
Сезон 1 (серии 1-26)
…Давно окончилась эпоха Великих войн. Максималы (потомки автоботов) и предаконы (потомки десептиконов) мирно жили на Кибертроне до тех пор, пока один из предаконов, властолюбивый и воинственный генерал Мегатрон, не выкрал драгоценную реликвию — Золотой Диск, содержавший информацию о местах скопления энергона. Завладев Диском, Мегатрон с компанией своих приверженцев бежал с Кибертрона. Команда максималов во главе с Оптимусом Праймалом получает приказ догнать и вернуть преступников. Однако в ходе преследования оба корабля попадают во пространственно-временну́ю воронку и, серьёзно повреждённые, приземляются на неведомой планете[3].
Приняв формы органических живых существ, максималы и предаконы сражаются за обладание живительным энергоном. Кроме того, максималы пытаются найти способ вернуться назад на Кибертрон, в то время как предаконы всеми силами стараются им помешать[4]. Однако вскоре обе стороны узнают, что, помимо них, на планете существует и некая третья сила — могущественная инопланетная раса Вок, которая не одобряет их присутствия. Чтобы заставить нежелательных пришельцев удалиться, Воки намерены сжечь все запасы энергона на поверхности планеты[5]. Понимая, что это приведёт к гибели всего живого на планете, Оптимус Праймал отправляется в космос и, жертвуя собственной жизнью, взрывает космическую станцию Воков[6].
Сезон 2 (серии 27-39)
Под воздействием волны квантового излучения, порождённой разрушением орбитальной станции Воков, часть максималов и предаконов была переформатирована в трансметаллические существа, более сильные и с новыми техническими возможностями[7]. Это даёт «Звериным Войнам» новый импульс. Хотя надежды Мегатрона на лёгкую победу над максималами, оставшимися без предводителя, не оправдываются — Оптимус Праймал возрождается к жизни в новой трансметаллической форме и становится ещё более могучим, чем прежде[8], — командир предаконов не отказывается от своих зловещих замыслов. Более того, — убедившись, что попал в далёкое прошлое Земли, он стремится использовать этот шанс и изменить будущее всего мира трансформеров. Вначале он планирует лишить автоботов их будущих земных союзников и с этой целью организует налёт предаконов на обиталище первобытных людей, рассчитывая истребить человечество в самом зародыше. Благодаря героизму и самоотверженности Динобота операция заканчивается полным провалом, а Золотой Диск, из-за которого всё началось, разбит вдребезги[9]. Но Мегатрон не собирается отступать. Следуя инструкциям, сохранившимся на осколке Золотого Диска, он проникает в «Ковчег» — древний звездолёт автоботов, чтобы умертвить их лидера Оптимуса Прайма и тем самым обеспечить победу десептиконов в войне, которая начнётся после их пробуждения[10]. Грубое вмешательство Мегатрона в ход истории порождает временну́ю бурю. Под угрозой оказывается не только жизнь автоботов и максималов, но и существование самой Вселенной…
Сезон 3 (серии 40-52)
Максималам удаётся остановить временну́ю бурю, но ситуация остаётся крайне напряжённой. Вобрав в себя «искры» своих знаменитых предков, Оптимус Праймал и Мегатрон обретают новые силы и готовятся к решающей схватке, предсказанной в «Завете Праймуса» — Священной Книге Кибертрона.
Хотя Мегатрон потерял почти всех своих бойцов, а его база разгромлена Тайгерхоком, его мощь по-прежнему огромна, так как ему удаётся поднять со дна моря «Немезиду» — боевой корабль десептиконов. Оптимус Праймал атакует его, и начинается апокалиптическая битва Света и Тьмы, исход которой остаётся неясным до тех пор, пока Динобот-клон — последний воин Мегатрона — не переходит на сторону максималов. Райноксу удаётся вновь затопить «Немезиду». Максималы берут Мегатрона в плен и возвращаются на Кибертрон[11].
Не вышедшие на свет эпизоды
Существует информация о нескольких эпизодах, которые по тем или иным причинам не вышли в свет:
- «Bitch Wars»[12] — серия первого сезона, предполагавшая противостояние Чёрной Вдовы и Эйрэзор, но сценаристам так и не удалось придумать подходящую для идеи ситуацию.
- «The Greater Ape» — серия первого сезона, в которой Оптимус Праймал теряет память и присоединяется к стае горилл, даже находит себе партнёршу. Но в результате атаки предаконов всё вспоминает, однако подруга-обезьяна отказывается принять его истинную сущность. Серия потребовала бы слишком большого числа новых моделей, поэтому не была создана.
- «Dark Glass» — серия третьего сезона, в которой Рэттрэп пытается наделить Динобота-Клона воспоминаниями оригинального Динобота, чтобы вернуть своего друга. Однако половина Искры Рэмпейджа оказывается сильнее и подавляет личность Динобота (эта серия должна была объяснить, почему после гибели Рэмпейджа Динобот-Клон не захотел больше оставаться предаконом, однако сюжет сочли слишком мрачным и не подходящим для маленьких детей, поэтому его и не стали экранизировать). Позднее идея была адаптирована в одноименном комиксе.
Место действия
Местом действия сериала является Земля, однако у неё — не один спутник, как положено, а два. Это заставляет героев фильма сомневаться в том, действительно ли они прибыли именно туда, куда направлялись (до тех пор, пока не выясняется, что меньший по размеру спутник на самом деле — не что иное, как орбитальная космическая станция инопланетян).
Насколько можно судить, космические корабли максималов и предаконов совершили аварийную посадку в горах на территории Северной Америки, приблизительно в районе нынешнего национального парка Арчес на плато Колорадо (штат Юта). Практически все события сериала происходят либо на самих кораблях, либо в их окрестностях.
- «А́ксалон» (англ. Axalon) — звездолёт максималов. Предназначался для выполнения научно-исследовательских миссий, но был спешно отозван из очередного рейса и направлен в погоню за похитителями Золотого Диска, поскольку только он обладал необходимыми для этого ходовыми качествами и навигационными устройствами. Когда повреждения, полученные «Аксалоном» при аварии, были исправлены Райноксом, максималы решили отправиться домой, но перед самым стартом их атаковали предаконы. Во время драки в командном отсеке корабля был сломан пульт управления, и «Аксалон» начал падать. Оптимус Праймал смог остановить падение и обеспечить кораблю мягкую посадку, но после приземления выяснилось, что «Аксалон» больше уже не сможет взлететь[13]. В дальнейшем он служил только опорной базой до того самого момента, когда был окончательно разбит ракетой Рэмпейджа. Хотя кое-какое оборудование уцелело, бо́льшая часть корпуса «Аксалона» была затоплена в озере[14].
- «Да́рксайд» (англ. Darksyde) — боевой космический крейсер. Первоначально принадлежал максималам, но приспешники Мегатрона угнали его, чтобы скрыться с места преступления. С помощью установленного на нём трансварп-генератора — особого устройства, создающего искривление пространственно-временного континуума — они надеялись уйти от преследователей, но вместо этого утянули их с собой в доисторическое прошлое.
В результате падения «Дарксайд» пострадал значительно сильнее, чем «Аксалон», практически переломившись пополам; кроме того, внутри него произошёл взрыв кристаллов энергона, вызвавший дополнительные разрушения. В итоге «Дарксайд» уже не подлежал ремонту, но предаконы, в отличие от максималов, даже не пытались его восстановить, поскольку не собирались возвращаться на Кибертрон. Вместо этого они оборудовали целую систему подземных помещений, среди которых были склады, лаборатории и даже тюрьма[15], устроенная по приказу Мегатрона в нижнем отсеке корабля, прямо над магматической камерой спящего вулкана.
В конце сериала «Дарксайд» был взорван Тайгерхоком[16].
- «Ковче́г» (англ. Ark) — знаменитый космический корабль автоботов, на котором те несколько миллионов лет назад покинули Кибертрон в поисках новых источников энергии. После крушения был скрыт в недрах вулкана. Максималы перебрались туда после того, как потеряли свой собственный корабль, и из обломков «Аксалона» соорудили новую базу на подступах к «Ковчегу», чтобы защищать его от дальнейших поползновений со стороны предаконов[17].
- «Немези́да» (англ. Nemesis) — боевой звездолёт десептиконов; оснащён лазерными пушками огромной мощности, а также особым устройством, испускающим «притягивающий луч», который позволяет брать на абордаж корабли противников. Тарантул первым обнаружил его на дне океана, но утаил свою находку от Мегатрона, надеясь использовать её в своих целях. Ему, однако, не пришлось этого сделать, и «Немезидой» завладел Мегатрон, чтобы сокрушить «Ковчег» и окончательно добить максималов, а заодно и автоботов.
- «Оме́га Де́льта» (англ. Omega Delta) — аварийный спасательный шаттл автоботов; когда максималам, находившимся на «Ковчеге», угрожала гибель во время атаки Мегатрона, Динобот-клон с бортового компьютера «Немезиды» передал им секретный код, с помощью которого они смогли запустить шаттл и взлететь. Протаранив командный отсек «Немезиды», Райнокс лишил её управления, в результате чего корабль десептиконов вновь рухнул в океан, а максималы смогли наконец отправиться на родную планету.
Персонажи
| Имя в российском показе | Оригинальное имя | Роли озвучивали | |
|---|---|---|---|
| Оптимус Праймал | Optimus Primal | Гэрри Чок | |
| Райнокс | Rhinox | Ричард Ньюман | |
| Динобот | Dinobot | Скотт МакНейл | |
| Читор | Cheetor | Ян Джеймс Корлетт | |
| Рэттрэп | Rattrap | Скотт МакНейл | |
| Эйрэзор | Airazor | Полин Ньюстон | |
| Сильверболт | Silverbolt | Скотт МакНейл | |
| Дэпс Чардж | Depth Charge | Дэвид Соболов | |
| Мегатрон | Megatron | Дэвид Кей | |
| Скорпонок | Scorponok | Дон Браун | |
| Оспинатор | Waspinator | Скотт МакНейл | |
| Террорзавр | Terrorsaur | Дуг Паркер | |
| Тарантул | Tarantulas | Алек Виллоус | |
| Тигатрон | Tigatron | Блу Манкума | |
| Чёрная вдова | Blackarachnia | Венус Терзо | |
| Инферно | Inferno | Джим Брайнс | |
| Рэмпейдж | Rampage | Кэмпбелл Лэйн | |
| Воки | Vok | Блу Манкуна и Ричард Ньюмен |
Эпизоды
Напишите отзыв о статье "Битвы Зверей"
Примечания
- ↑ Вариант названия в переводе канала OPT — «Трансформеры: Жестокие Войны»
- ↑ Принято считать, что серий 53, так как существует дополнительный эпизод — «Похищение Золотого диска»; в России он доступен только в Интернете, с любительским одноголосым переводом. Всего планировалось 55 серий, однако три из них не вышли.
- ↑ «Войны Зверей (Часть 1)». Звериные Войны. Серия 1, сезон 1.
- ↑ «Зонд». Звериные Войны. Серия 11, сезон 1.
- ↑ «Чужие голоса (Часть 1)». Звериные Войны. Серия 25, сезон 1.
- ↑ «Чужие голоса (Часть 2)». Звериные Войны. Серия 26, сезон 1.
- ↑ «Последствия». Звериные Войны. Серия 27, сезон 2.
- ↑ «Новые лица (Часть 2)». Звериные Войны. Серия 29, сезон 2.
- ↑ «Кодекс героя». Звериные Войны. Серия 35, сезон 2.
- ↑ «Повестка дня (Часть 3)». Звериные Войны. Серия 39, сезон 2.
- ↑ Имеется сцена, не вошедшая в последнюю серию сериала, но доступная в Интернете: максималы извлекают из Мегатрона Искру его предка и возвращают её в тело законного владельца, как это имело место в случае с Оптимусом Праймом.
- ↑ Название неофициально, оно было дано фанатами.
- ↑ «Победа». Звериные Войны. Серия 12, сезон 1.
- ↑ «Оптимальная ситуация». Звериные Войны. Серия 40, сезон 3.
- ↑ «Двойной риск». Звериные Войны. Серия 8, сезон 1.
- ↑ «Немезида (Часть 1)». Звериные Войны. Серия 51, сезон 3.
- ↑ «Глубинный металл». Звериные Войны. Серия 41, сезон 3.
Ссылки
- [www.bwint.net Beast Wars International]
- [www.rhino.com/transformers/beastwars.lasso Official site for Canadian Beast Wars DVDs] (недоступная ссылка с 08-09-2013 (3882 дня) — история, копия)
- [www.beastwars.com.au/ Official site for Australian Beast Wars DVDs]
- [www.beastwars.co.uk/ Official Beast Wars UK site]
- «Битвы Зверей» (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.tv.com/beast-wars/show/2361/summary.html?q=beast%20wars Beast Wars at TV.com]
- [www.bcdb.com/cartoons/Other_Studios/M/Mainframe_Entertainment/Beast_Wars__Transformers/index.html Beast Wars: Transformers] at the Big Cartoon DataBase
- [bigbot.com/beast-wars-transformers/ Beast Wars toys checklist]
- [www.tfu.info/ TFU.info]
- [www.bwtf.com/ Ben’s World of Transformers]
- [www.a3upodcast.com/node/128 A3U Podcast Audio Interview With Voice Actor Scott McNeil]
- [www.a3upodcast.com/node/159 A3U Podcast Audio Interview With Voice Actor Gary Chalk]
- [www.transformertoys.co.uk/ Transformers At The Moon]
| ||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Битвы Зверей
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.
Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.
Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.
В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
