Звёздные дневники Ийона Тихого

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Звёздные дневники Ийона Тихого
Dzienniki gwiazdowe

Титульный лист русского издания.
Издательство «Текст», 1994.
Жанр:

научная фантастика

Автор:

Станислав Лем

Язык оригинала:

польский

Дата первой публикации:

1953

Издательство:

Iskry (польск.) (Варшава)

«Звёздные дневники Ийона Тихого» (польск. Dzienniki gwiazdowe) — цикл научно-фантастических рассказов Станислава Лема, посвящённых приключениям вымышленного героя — астронавта и исследователя космоса Ийона Тихого. Написаны с характерным для Лема юмором, часто гротескным, иногда — переходящим в горькую иронию, содержат элементы пародии на штампы фантастики, при этом затрагивают серьёзные вопросы науки, социологии, философии. Рассказы цикла имеют либо форму дневников, описывающих впечатления Йона Тихого во время его путешествий, либо форму его же воспоминаний о прошедших событиях. Некоторые черты «Путешествий» позволяют провести параллели между ними и «Путешествиями Гулливера» Джонатана Свифта, а также «Бароном Мюнхгаузеном» Рудольфа Распе, хотя, как писал Лем[1], такое сходство не было осознанно запланировано, а возникло спонтанно.

«Путешествия», составляющие цикл, пронумерованы не с единицы и не подряд. Лем, устами Ийона Тихого, объясняет это в «Путешествии двадцатом» следующим образом:

…одни путешествия совершались в пространстве, другие во времени. Так что Первого и быть не могло. Всегда можно вернуться назад, туда, где ещё никакого путешествия не было, и куда-нибудь отправиться; тогда первое путешествие станет вторым, и так без конца!

В «Путешествии двадцать шестом и последнем» (см. ниже) рассказано о том, когда и почему Ийон начал писать свои дневники.

На страницах «Дневников» часто упоминается профессор Тарантога — другой выдуманный Лемом персонаж, учёный-энциклопедист, ближайший друг и коллега Ийона Тихого.





Первая публикация

Первый рассказ с участием Ийона Тихого под названием «Галактические истории. Из приключений знаменитого звёздопроходца Ийона Тихого. Путешествие двадцать третье» (номер 24 это путешествие получило позднее) был опубликован 27 декабря 1953 года в еженедельнике «Życie Literackie». Последний рассказ, «Последнее путешествие Ийона Тихого», был впервые опубликован на немецком языке в журнале «Playboy» в 1996 году[2]. Рассказы цикла неоднократно переиздавались и переводились на другие языки. Первый русский перевод — отрывок из «Путешествия двадцать второго» — был опубликован в 1959 году в журнале «Наука и религия». В 1961 году в издательстве «Молодая гвардия» вышла отдельная книга рассказов «Звёздные дневники Ийона Тихого» в сокращённом переводе З. А. Бобырь, содержащая путешествия 12, 14, 22—26. В 1965 году в 4 томе серии «Библиотека современной фантастики» издательства «Молодая гвардия» была опубликована новая редакция сборника в переводе Д. М. Брускина, включавшая «Путешествие седьмое». После 1966 года 26-е путешествие было окончательно исключено из цикла (возможно, из-за несоответствия последовательности событий — в 26-м путешествии Ийон Тихий только знакомится с профессором А. С. Тарантогой, а в 12-м общается с ним как со старым знакомым. Возможны и другие причины, например то, что проблемы, поднятые в рассказе, перестали быть злободневными, и рассказ выбился из общей колеи. Тринадцатое путешествие впервые было опубликовано в русском переводе лишь во второй половине 1970-х годов. Его отсутствие в более ранних публикациях объясняли тем, что в нём (в частности, в описании событий на Пинте) очень явно просматривается едкая сатира на повсеместную бюрократизацию и лицемерие, ассоциировавшиеся с советскими порядками, включая намёки на противоестественность советского социализма и польской "народной демократии" и на обманчивые ожидания либерализации социалистического режима. Несмотря на советские доперестроечные книжные публикации, "Путешествие тринадцатое" было перепечатано в 1 номере журнала "Наука и жизнь" за 1989 г. — без комментариев, поскольку сам контекст резко подчёркивал антисталинистский характер произведения.

Список произведений цикла

(в скобках — название, годы первой публикации на языке оригинала и на русском):

  • Предисловие (Przedmowa, 1954, 1961)
  • Вступление к III изданию (Wstęp, 1966, 1994?)
  • Вступление к расширенному изданию (Wstęp do poszerzonego wydania, 1971, 1994?)
  • Информационная заметка (Przedmowa, 1976, 1994?)
    • Путешествия:
  • Путешествие седьмое (Podróż siódma, 1964, 1964)
  • Путешествие восьмое (Podróż ósma, 1966, 1970)
  • Путешествие одиннадцатое (Podróż jedenasta, 1960, 1966)
  • Путешествие двенадцатое (Podróż dwunasta, 1957, 1961)
  • Путешествие тринадцатое (Podróż trzynasta, 1956, 1976)
  • Путешествие четырнадцатое (Podróż czternasta, 1956, 1961)
  • Путешествие восемнадцатое (Podróż osiemnasta, 1971, 1973)
  • Путешествие двадцатое (Podróż dwudziesta, 1971, 1973)
  • Путешествие двадцать первое (Podróż dwudziesta pierwsza, 1971, 1990)
  • Путешествие двадцать второе (Podróż dwudziesta druga, 1954, 1961)
  • Путешествие двадцать третье (Podróż dwudziesta trzecia, 1954, 1961)
  • Путешествие двадцать четвёртое (Podróż dwudziesta czwarta, 1953, 1961)
  • Путешествие двадцать пятое (Podróż dwudziesta piąta, 1954, 1961)
  • Путешествие двадцать шестое и последнее (Podróż dwudziesta szósta i ostatnia, 1954, 1961)
  • Путешествие двадцать восьмое (Podróż dwudziesta ósma, 1966, 1969)
  • Последнее путешествие Ийона Тихого (Ijon Tichys letzte Reise (нем.), 1996, Ostatnia podróż Ijona Tichego, 1999, 2000)
  • О выгодности дракона (Pożytek ze smoka, 1991), рассказ написан в 1983 году, на польском языке не издавался

В цикл об Ийоне Тихом также входят рассказы серии «Из воспоминаний Ийона Тихого» и романы «Футурологический конгресс», «Осмотр на месте», «Мир на Земле».

Сюжет

  • В «Путешествии седьмом» описывается неординарная ситуация с удвоением времени, встреча с самим собой, а также сатира на работников, только имитирующих деятельность.
  • В «Путешествии восьмом» рассматривается прошлое и настоящее человечества с точки зрения инопланетных существ. Также в этом рассказе пародируется креационистская теория возникновения жизни.
  • В «Путешествии одиннадцатом» с одной стороны пародируются произведения о бунтах роботов и шпионские романы. С другой стороны, описывается общество, где все друг друга подозревают и никто никому не доверяет, стремясь донести на каждого, кто может подать повод. Общество роботов, которые все как один являются людьми, но вынуждены маскироваться под роботов. Продолжение этой истории описано в рассказе «Стиральная трагедия» (цикл «Из воспоминаний Ийона Тихого»), где ситуация противоположная — роботы выдают себя за людей.
  • В «Путешествии двенадцатом» Ийон Тихий отправляется в созвездие Циклопа на Амауропию для испытания на диких обитателях планеты ускорителя-замедлителя времени с целью создать там цивилизацию и установить контакт. Тихий ускоряет их историю: от дикого образа жизни они быстро переходят к первобытно-общинному строю, затем к рабовладельчеству, к средневековью и доходят до уровня начала двадцатого века Земли. Всё это происходит за несколько месяцев. Всё это время Ийон Тихий пытается научить жителей чему-то хорошему, но аборигены понимают его неправильно. Он попеременно является то знаменем, то божеством, то помощником палача, то асоциальным элементом. В образах аборигенов можно увидеть сатиру на человечество.
  • В «Путешествии тринадцатом» Ийон Тихий пытается найти благодетеля космоса учителя Ох, но случайно оказывается обвиняемым то на одной планете (Пинте), то на другой — на Панте (которые можно считать антиутопиями). Пинта — залитая водой планета с господствующим обожествлением рыб и всепланетным очковтирательством. Когда-то Пинта была пустынной и безводной, и организация, призванная обводнить планету, прекрасно справилась со своей задачей, в результате приобретя огромные полномочия, которые после выполнения работы не пожелала терять. В результате она продолжила бессмысленное обводнение планеты, а повышение уровня воды стало «великой целью», осмысленность которой невозможно оспорить, не став «врагом государства». Панта — планета, где все обезличены, по проекту Учителя Ох в рамках «протеза вечности».
  • В «Путешествии четырнадцатом», описывающем пребывание Ийона Тихого на планете Интеропия, впервые упомянуты загадочные сепульки. Пребывание на этой планете можно рассматривать как гротескное изображение жизни человека в чужой стране, с чуждыми нравами и обычаями. Попытки выяснить, что такое сепульки, заканчивались различными инцидентами (в том числе смертельными для Ийона). Весь рассказ изобилует непривычными и непонятными словами, чем автор сам как бы слегка ставит читателя на место Ийона. Кроме того, автор иронизирует над взаимоотношением «человек-компьютер»: электронный мозг то рассказывает анекдоты не так как надо и когда не надо, то производит расчёты с ошибками. В сериале «Ijon Tichy: Raumpilot» (Германия, 2007) электронный мозг был преобразован в полноценный персонаж — Галюцинеллу. Продолжением истории из 14-го путешествия является роман «Осмотр на месте».
  • В «Путешествии восемнадцатом» описывается сотворение Вселенной физиком Солоном Разглыбой и Ийоном Тихим при помощи запрограммированного двигающегося назад во времени электрона, а лаборанты Аст А. Рот, Веелс Э. Вулл, Алоиз Кучка строят непредвиденные козни.
  • В «Путешествии двадцатом» И. Тихий отправляется в 2661 год, чтобы возглавить программу по исправлению истории (ТЕОГИПГИП). С одной стороны присутствует сатира на утверждения, что человечеству помогала высокоразвитая цивилизация (инопланетяне, люди будущего). С другой стороны, сатира на взаимоотношение в некотором научном коллективе, в котором все заняты исключительно интригами и карьеризмом.
  • «Путешествие двадцать первое» в некотором роде является продолжением 20-го. Чтобы избежать замкнутых перемещений во времени и повторении истории с ТЕОГИПГИПОМ Ийон Тихий отправляется как можно дальше — на Дихтонию, находящуюся на расстоянии 1000 световых лет от Земли. Там он гостит в тайном монастыре у братьев-роботов. Попутно Ийон Тихий изучает историю планеты, читает судьбу жителей, которые когда-то были неотличимы от людей, но потом окончательно и бесповоротно стали нечеловекообразными из-за высочайшего уровня своей науки и безответственного к ней отношения, став чересчур развитой цивилизацией.
  • В «Путешествии двадцать втором» Ийон Тихий ищет свой любимый перочинный нож на разных планетах. При посещении Андригоны он присутствует на экзамене местных выпускников, где они доказывают принципиальную невозможность жизни на Земле. На одной Сателлин он слушает тяжкую историю католического миссионера отца Лацимона об обращении инопланетян в христианство, а также его негодование по поводу атеизма.
  • В «Путешествии двадцать третьем» Ийон Тихий посещает маленькую планету бжутов (упоминавшихся в предыдущем рассказе). Из-за недостатка места бжуты отдыхают в распылённом на атомы виде, а по будильнику распылитель синтезирует их обратно.
  • «Путешествие двадцать четвёртое» Ийон Тихий случайно обнаруживает планету индиотов. У последних оставшихся в живых жителей он узнаёт историю планеты. Общество их состояло из достойных (буржуазии), спиритов (жрецов) и лямкарей (наёмных работников). Автоматизация производства привела к безработице и перепроизводству товаров — у голодающих лямкарей не было денег на приобретение товаров. Тогда было решено для наведения порядка и решения проблем создать машину для управления государством — Добровольный Установитель Абсолютного Порядка, целью которого была абсолютная гармония. Машина сначала изготовила роботов, которые скупили все товары, а затем построила Радужный дворец. Все входившие во дворец перерабатывались в блестящие диски, которые затем выкладывались на полях в различные узоры. При этом всё было устроено так, что все шли туда «абсолютно добровольно». В результате последние из индиотов были уничтожены на глазах Ийона Тихого. Машина предложила и Тихому последовать за ними, на что он ответил «Ну ведь я не индиот», и покинул планету.
  • В «Путешествии двадцать пятом» вначале описываются философские дебаты вокруг хищного космического картофеля, разрешённые профессором Тарантогой (который появляется как персонаж впервые в «Звёздных дневниках», расставленных по номерам), а затем безуспешные попытки Ийона Тихого и Тарантоги встретиться. В конце рассказа И. Тихий смотрит видеозапись Тарантоги из жизни существ (пятеричников), обитающих при высоких температурах на одной из полужидких планет. Эти существа спорят о возможности жизни в более холодных мирах, и старший учитель доказывает невозможность этого (что является пародией на антропоцентризм и антропоморфизм).
  • «Путешествие двадцать шестое и последнее» является сатирой на Холодную войну. Автор высмеивает политику США, куда приземлился главный герой, по ошибке приняв Землю за другую планету — Меопсеру. Также там упомянуто, что работая без перерыва четыре недели подряд, Ийон написал свои дневники как ответ на некомпетентные описания трансгалактических путешествий и теорий космонавтики. Он пишет: «разгневанный их недобросовестностью, частыми ошибками, извращениями и даже обманами, я решил коренным образом изменить столь губительное положение вещей и, действуя со свойственной мне импульсивностью, немедленно уселся писать». Впоследствии Лем исключил этот рассказ из цикла, отметив в предисловии, что «путешествие двадцать шестое в конце концов оказалось апокрифом».
  • В «Путешествии двадцать восьмом» описываются предки Ийона Тихого, начиная с Анонимуса Тихого. В этом рассказе, с одной стороны, пародируется история древнего дворянского рода. С другой стороны, рассматриваются судьбы вымышленных неординарных личностей и их творений, правда в гротескной форме. С третьей стороны, пародируются романы про сверхдальние межзвёздные экспедиции, когда до цели должны добраться не стартовавшие с Земли космонавты, а их потомки. С четвёртой стороны, рассматривается психология человека, обречённого на долгую изоляцию в ракете, а также восприятие различий между виртуальным и реальным мирами — то грань чётко видна, то реальное кажется виртуальным и наоборот.
  • В рассказе «О выгодности дракона» описывается полёт И. Тихого в созвездие Кита на планету Абразию. Он там пытается изучить местного дракона (огромное слизнеобразное существо), на котором держится вся экономика планеты и гибель которого может вызвать глобальный кризис.
  • «Последнее путешествие Ийона Тихого». Попав на Землю после шестилетнего путешествия, Ийон обнаружил коренные перемены в жизни. Оказалось, что теперь по интернету можно зачинать детей (чтобы этого не произошло против воли реципиента, нужно ставить программные фильтры), также существует опасность быть «фантомизированным» при дистанционном считывании личности (из-за чего нужно экранироваться в клетке Фарадея). Описываются его некоторые приключения.

Экранизации «Звёздных дневников»

Экранизации других произведений об Ийоне Тихом здесь не указаны.

Напишите отзыв о статье "Звёздные дневники Ийона Тихого"

Примечания

  1. [www.lem.pl/cyberiadinfo/english/dziela/dzienniki/dziennikipl.htm О «Звёздных дневниках»  (англ.)]
  2. [www.fantlab.ru/work30928 Последнее путешествие на fantlab]

См. также

Ссылки

  • [www.fantlab.ru/work3309 информация] в Лаборатории фантастики
  • [lib.sarbc.ru/alt/LEM/ «Звёздные дневники Ийона Тихого» (и другие произведения Лема)]
  • [archive.is/20130417114429/readr.ru/stanislav-lem-zvezdnie-dnevniki-iyona-tihogo.html Звёздные дневники Ийона Тихого]

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Звёздные дневники Ийона Тихого

– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.