Здание Наркомтяжпрома

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Здание Наркомтяжпрома — здание Народного комиссариата тяжёлой промышленности СССР, которое предполагалось возвести на Красной площади на месте Верхних торговых рядов. Было проведено два конкурса на проект этого сооружения: в 1934 и 1936 годах. В конкурсе участвовали самые известные советские архитекторы того времени: Александр и Виктор Веснины, Иван Леонидов, Иван Фомин, Алексей Щусев, Даниил Фридман, Борис Иофан, Каро Алабян, Константин Мельников, Аркадий Мордвинов и многие другие. Однако, здание так и не было построено. Причиной отмены строительства в 1937 году послужила кончина руководителя НКТП Григория Константиновича Орджоникидзе.



История

В 1930-х годах в СССР произошёл мощнейший скачок развития тяжёлой промышленности. Народный комиссариат тяжелой промышленности был в те годы одним из наиболее влиятельных советских наркоматов и возглавлялся верным соратником Сталина — Серго Орджоникидзе. Именно эти факторы послужили причиной решения построить Дом Наркомата тяжелой промышленности.

Уже в 1934 году был объявлен конкурс на строительство этого грандиозного сооружения. Место строительства было выбрано весьма незаурядное: Красная площадь. Здание Наркомтяжпрома планировалось построить на месте здания Верхних торговых рядов (современный ГУМ). Также, разумеется, строительство такого масштабного здания предполагало под собой полную реконструкцию Красной площади, с расширением её в сторону Китай-города, а также других прилегающих улиц и площадей. От этого местоположения достаточно быстро отказались, однако конкурсных проектов уже было сделано немало. Позже, в 1935 году, по утверждённому новому генплану Москвы, было выделено новое место строительства: район Зарядья, на берегу Москва-реки.

Все представленные на конкурсы проекты предполагали строительство грандиозного по масштабу здания, любое из которых кардинально поменяло бы облик столицы, особенно учитывая его предполагаемое местоположение. Ни один из проектов так и не был осуществлен. Причиной отмены строительства Здания Наркомтяжпрома в 1937 году послужила кончина Орджоникидзе, после которой влияние Наркомата тяжелой промышленности пошло на спад, а позже он и вовсе разделился на множество более мелких независимых наркоматов.

Проект Константина Мельникова

Константин Мельников ключевое место в своем проекте отвел генплану. Сама планировочно–объемная концепция здания перекликается с Кремлёвскими стенами и Храмом Василия Блаженного. «Размещая новый объем в структуре Китай-города, Мельников, как и все участники, намечает реконструкцию его структуры, подчинённой композиции нового объема»[1]. Мельников, так же как и Веснины, расчищает территорию вокруг нового здания, воздвигая новую доминанту, которая должна перекликаться с доминантой Дворца Советов, проект которого в это время уже был утвержден. Архитектор совершенно бесцеремонно расправляется с огромным пластом исторической застройки между Красной площадью и Китай-городом, прокладывает новую трассу, соединяющую набережную и Театральную площадь.

Стоит отметить, что во время проведения конкурса, проект Мельникова не был воспринят всерьез. Его считали чисто утопическим и исключительно бумажным. В статье журнала «Архитектура СССР» про этот проект написали следующее: «Особо стоит остановиться на тех двух из предложенных проектов, которые носят откровенно утопический и формалистический характер, - именно на проектах Леонидова и Мельникова. Эти проекты во многом напомнили ту полосу в развитии советской архитектуры, когда подобный утопизм считался своего рода обязательной добродетелью, ... Сейчас проекты, подобные названным работам выглядят каким-то случайным анахронизмом»[2].



Напишите отзыв о статье "Здание Наркомтяжпрома"

Примечания

  1. Никулина Е. «Мельников и Леонидов: Конкурсные проекты наркомтяжпрома в Москве формотворческие идеи и универсальная геометрия в условиях реального города.» archvestnik.ru/node/2120
  2. Хан-Магомедов С. О., «Константин Мельников», М. 1990, стр.243.

Отрывок, характеризующий Здание Наркомтяжпрома

– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.