Здание Национального банка Украины

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Координаты: 50°26′49″ с. ш. 30°31′55″ в. д. / 50.44694° с. ш. 30.53194° в. д. / 50.44694; 30.53194 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=50.44694&mlon=30.53194&zoom=14 (O)] (Я) Здание Национального банка Украины — здание, в котором находится главный офис Национального банка Украины. Расположено в исторической местности Липки в Печерском районе города Киева, по адресу: ул. Институтская, 9.





Старое здание

Контора Государственного коммерческого банка России в Киеве была основана более полутора столетий тому назад — в 1839 году. Со временем для неё был куплен большой двухэтажный дом в стиле ампир на Институтской улице, принадлежавший Киевскому дворянству. Позднее здесь разместилась Киевская контора Государственного банка России, которая была создана в 1860 году на базе ликвидированных Заёмного и Коммерческого банков.

Это было достаточно изысканное двухэтажное сооружение с эффектным восьмиколонным портиком и двумя выступами по бокам фасада. Однако из года в год финансовые операции банка возрастали, и становилось всё более очевидным, что старое здание уже не может удовлетворить всем потребностям киевской конторы Госбанка. Было принято решение о строительстве нового здания.

Одним из аргументов против реконструкции и в пользу строительства нового здания были «неудобства удалённости здания от центра торгово-промышленной активности города Киева — Крещатика — и плохого с ним сообщения через крутой подъём по Институтской улице». Десять лет ушло на поиск новых мест для строительства (которые в Петербурге отклоняли одно за другим), на переубеждение чиновников Государственного банка в Петербурге и министра финансов того времени Сергея Витте, что расширять старое здание уже невозможно, поэтому необходимо строить новое. Лишь осенью 1902 года началось строительство. Но не на Крещатике, а на той же Институтской улице, рядом со старым помещением банка.

Строительство нового здания по проектам Кобелева и Вербицкого

Участие в конкурсе проектов приняли архитекторы А. В. Кобелев, П. И. Голландский и В. В. Городецкий. Конкурс выиграл Кобелев, который и приступил к работе несколько лет спустя. Вскоре после начала реализации проекта к работе подключился А. Вербицкий, разработавший главный фасад здания.

Чтобы добиться наилучшего выполнения работ, члены комиссии по строительству здания решили не отдавать право на реализацию проекта одному исполнителю. Заявки на участие в строительстве подали около ста фирм. На каждый вид работ устраивался конкурс между солидными, известными фирмами, которые уже зарекомендовали себя на других объектах. В результате жёсткого отбора право на выполнение тех или иных работ получили около двадцати подрядчиков, в том числе Южно-русский машиностроительный завод, фирмы и строительные конторы Гинзбурга, Шмидта, Брониковского и Зоммера, Шварценберга и Сафонова, лейпцигские, магдебургские фирмы и другие. Облицевать здание камнем и выполнить художественные работы внутри помещений было поручено итальянскому скульптору Элио Саля.

1 августа 1905 года (по старому календарному стилю) контора перенесла свои операции в новое здание[1], а 22 февраля следующего года помещение было освящено. В Киеве появилось прекрасное, возведённое по последнему слову техники, двухэтажное здание с цокольным и подвальным этажами. Оно было оснащено центральным паровым отоплением, электрическим освещением, двойной вентиляционной системой — нагнетательной и вытяжной. Семь электрических вентиляторов общей мощностью около 18 лошадиных сил могли в течение часа дважды обновить в помещениях весь воздух. Зимой оно подогревалось радиаторами, а летом, через холодные подземные каналы, — охлаждалось воздухом (кроме того, его можно было охладить дополнительно, если заполнить увлажнительный резервуар льдом).

Как указывается в коротком очерке о строительстве конторы, выданном, вероятнее всего, в 1906 году в Киеве, «вопрос отопления и вентиляции настолько важен в таких зданиях, что у членов комиссии ни разу не возникло сомнений относительно использования всего наилучшего, что есть в этом деле, несмотря на немаленькие затраты. Стоимость всех сооружений, связанных с отоплением и вентиляцией, вместе со строительными работами доходит до 100.000 руб.» (Девятая часть от стоимости сооружения всего здания банка с четырёхэтажным флигелем для служащих и закупкой мебели).

Воздух для вентиляции брался в специально посаженном во дворе банка цветнике с розами. Каждое утро включались специальные воздухозаборники и на все этажи рабочих помещений подавался приятный аромат роз. Во время недавней реконструкции и капитального ремонта здания НБУ была осуществлена попытка возобновить работу этой системы. Выяснилось, что вентиляционные ходы в полном порядке. На месте же бывшего розария, возле воздухозаборных шахт, теперь расположен гараж, «аромат» от которого подавать в помещения банка противопоказано.

Согласно проектному заданию, между соседней усадьбой, с одной стороны, и старым банком, с другой, были запланированы разрывы шириной приблизительно 5 метров. Это дало возможность оригинально вписать сооружение в окружающую застройку. Отдельно стоящее здание было с двух сторон композиционно соединено с соседними домами каменными воротами. Это выгодно отличает его от других банков, например, на Крещатике, которые возводились в один фронт с общей застройкой улицы. Кроме того, здание формирует фронт застройки улицы Институтской и замыкает перспективу улицы Банковой. Это определяет градостроительное значение сооружения, которое входит в исторически сложившийся ансамбль Липок.

По проекту А. В. Кобелева во дворе здания конторы Госбанка был построен кирпичный флигель для служащих. Его фасады выдержаны в том же стиле, что и корпуса банка. На четырёх этажах флигеля размещались одно- и двухкомнатные квартиры для 32 служащих, а на подвальном этаже были обустроены погреба, чуланы и склад топлива для банка. Комнаты флигеля имели печное отопление.

Расширение здания по проекту Рыкова

Хотя размеры помещений банка определялись с таким расчётом, чтобы «удовлетворить потребности не менее, чем на пятьдесят лет», однако уже в 1933 году (в связи с будущим переносом столицы Украины из Харькова в Киев) здание конторы госбанка перестало удовлетворять возросшим потребностям. Поэтому было принято решение надстроить ещё два этажа. За разработку проекта надстройки взялся А. В. Кобелев в соавторстве с архитектором В. Н. Рыковым.

Начатые 25 февраля 1934 года строительные работы были завершены за восемь с половиной месяцев — к 7 ноября (этот день в то время являлся государственным праздником). В исторической справке, подготовленной в 1974 году работниками института «Укрпроектреставрация» в связи с реставрацией фасадов здания конторы Государственного банка, приводятся интересные технические подробности надстройки. Третий и четвертый этажи возводили одновременно с поднятием крыш. То есть крышу не снимали, как это делалось обычно в таких случаях, а разрезали автогеном на семь частей (хорошо, что она была из металлических конструкций) и постепенно поднимали с помощью домкратов. После того, как кладка стен была завершена, части крыши установили на чугунных подушках и снова сварили. Масса крыши, поднятой на высоту 12 метров, — 330 тонн, периметр — 400 метров.

Общее описание

В плане здание Национального банка Н-образное. Два параллельно размещённых четырёхэтажных корпуса композиционно объединены главным помещением банка — операционным залом, богато украшенным лепным декором в технике высокого рельефа и витражами. Фасады здания выполнены в стиле северо-итальянской готики и раннего флорентийского Возрождения с мраморными колоннами, изысканным орнаментом, эмблемами ремёсел. Кирпичные стены главного фасада облицованы искусственным камнем, имитирующим серый гранит и розовый песчаник.

Композиционным центром главного фасада является нарядный портал (то есть архитектурно выделенный вход), который включает колоннаду перед входом с балконом. Портал очень удачно подчёркнут двумя симметричными ризалитами по бокам (ризалит — выступающая часть здания). Они придают сооружению парадности и делают более выразительным его стиль. Ризалиты украшены балкончиками и спаренными полукруглыми окнами, а завершаются небольшой аттиковой стенкой и лёгкими башнями по углам.

Боковые части главного фасада украшены рядами правильно размещённых окон. Парные окна первого этажа разделены тонкими коринфскими колонками. На втором этаже — большие прорези с полукруглым верхом заполнены парными окнами с розеткой над ними. Подоконные части второго и четвёртого этажей украшены небольшими рустиками (рустика — облицовка стен камнем с грубо обтёсанной поверхностью) и маскаронами в виде львиных голов.

Монументальность здания подчёркивается широким карнизом, украшенным майоликой. Наружные стороны фасада закреплены витыми колонками с декоративными башнями, которые поддерживаются скульптурами величественных грифонов — крылатых львов, или полуорлов-полульвов. Интересно, что в античной мифологии грифоны считались хранителями золотых месторождений.

Художественное оформление помещений конторы банка, которое было поручено итальянскому скульптору Элио Саля, внутри здания тоже достаточно торжественное. Интерьеры отличаются выдержанностью стилизации, удачно решённым освещением, удобством и целостностью внутренней планировки. Тут тоже много лепнины — особенно в операционном зале: скульптуры античных богов Гермеса, Деметры, Афины Паллады и Гефеста, сандрики (карнизы над дверными проёмами) и маскароны. По всему периметру зала над балконом размещены картуши — лепные украшения в виде щитов, на которых изображены разные эмблемы и гербы. В центре потолка операционного зала — совсем недавно восстановленное в первоначальном виде расписанное красками по стеклу изображение покровителя Киева — Архангела Михаила.

Братья Саля внесли новые методы в отливание лепных украшений и скульптур. Они впервые использовали в Киеве так называемую набивку из цемента. Метод заключается в том, что в форму не заливается алебастр, как делалось ранее, а набивается полусухой замешанный цемент. После высыхания и снятия формы остаётся цементное изделие, имеющее перед алебастровым ряд преимуществ, особенно при фасадной лепке.

По своим художественным качествам здание Национального банка считается одним из лучших среди сооружений Киева XX столетия.

Напишите отзыв о статье "Здание Национального банка Украины"

Примечания

  1. Сайт NEWSru.ua: [rus.newsru.ua/finance/23dec2008/nbu.html НБУ построит себе новый 16-этажный офис в центре Киева]

См. также

Ссылки

  • Национальный банк Украины: [www.bank.gov.ua/Nbu/History.htm Историческая справка]

Литература

  • [www.kievjournal.com/index.php?option=com_content&view=article&id=393:l-r-1982-xix-xx-&catid=27:2009-08-03-21-46-24&Itemid=100006 Шулькевич М.М., Дмитренко Т.Д. Киев: Архитектурно-исторический очерк. - 6-е изд. - К.: Будівельник, 1982.]


Отрывок, характеризующий Здание Национального банка Украины

– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.