Дворец Николая Константиновича

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Координаты: 41°18′51″ с. ш. 69°16′13″ в. д. / 41.3143111° с. ш. 69.2705111° в. д. / 41.3143111; 69.2705111 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=41.3143111&mlon=69.2705111&zoom=17 (O)] (Я) Дворец Романовых в Ташкенте — был построен в 1891 году по проекту архитекторов В. С. Гейнцельмана и А. Л. Бенуа для Великого князя Николая Константиновича, сосланного на окраину империи — в Туркестанский край.

Дворец представлял собой длинное, двухэтажное здание из обожжённого серо-жёлтого кирпича, со специально оборудованными для жилья подвальным помещением, где даже в жару было прохладно. В подвале так же находилась и обширная кухня. На флангах дворца были построены круглые башни, красиво сливающиеся со зданием.

На территории вокруг дворца известным ташкентским ботаником и фармацевтом И. И. Краузе был разбит сад. Близ входа стояла Иосифо-Георгиевская церковь (снесена в 1995 г.).

К крыльцу, выходящему на Кауфманский проспект[1] шла от улицы кругообразная, широкая въездная аллея в виде крытого застекленного портика с колонками. От улицы этот участок был отгорожен красивой, высокой кованной решёткой с двумя воротами: въездными и выездными. Между решёткой и въездной аллеей был разбит круглый, огороженный подстриженными растениями в виде живой изгороди, — цветник.

По обеим сторонам входной лестницы, на мраморных цоколях лежали в натуральную величину бронзовые олени с громадными ветвистыми рогами.

В левом крыле дворца располагались апартаменты Великого князя, а в правом крыле апартаменты его жены.





Интерьер дворца

Входя через дубовые резные двухстворчатые широкие двери, расположенные в передней части дворца[2], посетитель попадал в круглый большой холл, отделанный тёмным деревом, с опускающимся на чугунной цепи замысловатой формы фонарём. Далее из холла выходило три двери: прямо перед вошедшим, а также справа и слева. За левой дверью была круглая винтовая узорчатая железная лестница, шедшая на второй этаж — в богатую, большую библиотеку и в бильярдную. Войдя в правую дверь, посетитель попадал в огромный зимний сад. Здесь росли пальмы разных сортов, а также лимонные, апельсиновые, мандариновые и померанцевые деревья.

С левой стороны от входа в зимний сад был устроен японский сад с карликовыми фруктовыми деревьями; в этом саду журчали ручейки, через которые были переброшены красивые мостики с перилами в виде заборчиков и туннелей, а также стояли крошечные домики и около них масса фигурок людей и животных в живописных позах. Также в саду были устроены беседки из тропических растений в цвету.

Проходя в левую дверь из холла, посетитель попадал в три зала, следовавших один за другим. В этих залах располагались мраморные статуи и картины из коллекции Великого князя Николая Константиновича[3].

Дверь напротив входа вела из холла в другие залы разной величины. В первой небольшой гостиной недалеко от громадного французского окна стояла очаровательная статуя Венеры, которая выглядела розово-прозрачной, когда освещалась падающими через окно солнечными лучами. В следующем зале в застеклённых шкафах и витринах находились многочисленные экспонаты из коллекции Николая Константиновича — статуэтки, игрушки из слоновой кости, ордена, медали, кольца, браслеты, серебряные и золотые украшения и многие другие интересные вещи такого рода.

Следующий зал был оформлен в восточном стиле с чудесными бухарскими, афганскими, туркменскими и персидскими коврами, с драгоценным оружием - огнестрельным и холодным. Низкие тахты были покрыты коврами и материями, расшитыми шелками, серебром и золотом. Также в этом зале находились картины известных мастеров живописи со сценами из жизни Азии.

Из зала «Венеры» дверь вела в небольшой зал, где было собрано все, что касалось Хивинского похода 1873 года: картины, книги, статуэтки, вылитые из чугуна, отдельные и групповые. Там например, как пишет в своих воспоминаниях сын Николая Константиновича — князь Александр Искандер, был макет хивинской крепости Ичан-Кала, которую брали приступом туркестанские стрелки, в кэпи с надзатыльниками: «они лезли по приставленным лестницам, падая ранеными и убитыми. Хивинцы, защищая крепость, стреляли в осаждавших из ружей, луков, бросали в осаждавших камни и лили горячую смолу. Стреляли медные пушки и внизу, и на крепости. Вот казак везёт раненого товарища. Казак увозит хивинку. Казак, джигитуя, поднимает фуражку. А вот лежит раненый казак, а около него верный ему конь его обнюхивает, не покидает! Там изображена охота с соколом и беркутом».

Среди помещений первого этажа была и столовая.

Столовая вся отделанная деревом; потолок по карнизам расписан золотом, тушью, малиновыми и зелеными надписями: — молитвами из Корана. Большой, длинный обеденный стол, массивные стулья с высокими спинками, обтянутыми кожей, с богатыми резными ножками, спинками и подручниками. По стенам шкафы с массивным семейным серебром; блюдами, хрусталём и сервизами, заказанными на императорском фарфоровом заводе.

А. Н. Искандер (Романов). Из воспоминаний о жизни в Туркестане.

.

Судьба здания после революции

При советской власти во дворце был организован музей, так как Николай Константинович перед своей смертью в 1918 году передал дворец в дар городу Ташкенту с условием устройства во дворце музея. Сам князь умер в январе 1918 года от скоротечного воспаления легких[4]. Подробнее о судьбе Великого князя и его родственниках см. статью Николай Константинович.

Коллекция картин европейской и русской живописи, собранная Великим князем и привезённая им из Санкт-Петербурга, явилась основой для создания в 1919 году Музея искусств в Ташкенте (позже Музей искусств Узбекистана), имеющего одну из самых богатых коллекций картин европейской живописи среди художественных музеев Средней Азии.

Позже с 1940-х по 1970-е гг., в связи с переездом Музея искусств в новое здание, здесь располагался Республиканский дворец пионеров, музей антиквариата и ювелирного искусства Узбекистана (до начала 1990-х).

В настоящее время здание используется в качестве Дома приёмов МИД Узбекистана.


Напишите отзыв о статье "Дворец Николая Константиновича"

Ссылки и примечания

  1. В советское время это была улица Карла Маркса.
  2. С задней стороны здания находился ещё выход, ведший из дворца непосредственно в громадный сад, расположенный позади дворца.
  3. В настоящее время эта коллекция картин и скульптур находится в Музее искусств Узбекистана.
  4. Бытовала версия, что князь был расстрелян большевиками, однако специальная проверка, проведённая прокуратурой в 1998 году эту версию не подтвердила.
    Подробная информация о судьбе Великого князя Николая Константиновича и его родственников приводится в статье Николай Константинович.
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

См. также

Источники

  • [greenfam.narod.ru/romanov-history.html Великий князь Николай Константинович Романов]

Отрывок, характеризующий Дворец Николая Константиновича

Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.


Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.