Здание офицерского собрания (Зеленогорск)

Здание офицерского собрания —  памятник архитектуры (федеральный), находится в Зеленогорске (Курортный район Санкт-Петербурга), Исполкомская улица, 6). Бывший особняк Новикова, исчезнувшего во время революции 1917 года.

История

По учётным карточкам картотеки земельного комитета Выборгской губернии участок сложился из двух смежных земельных участков 12(170) «Уголок» и участка 12(156) «Райала» (последний фактически состоит из двух участков 12(148) и 12(156)), расположенных в центральном районе Териоки-Кескикюля (название этого района дословно можно перевести как «Центральная деревня»). Оба участка были оформлены соответственно 15 мая и 2 июня 1914 года на «губернского секретаря Ивана Ивановича Новикова» по предъявлению паспорта выданного 18.12.1896 в Санкт-Петербурге 1-м полицейским участком. Из купчей $351 следует, что участок 12(170) «Уголок» площадью 0,4 га (4022кв.м.) был приобретён за 4850 рублей у Сакария и Хелены Саволайнен. Купчая была оформлена и деньги выплачены 28 сентября 1913 года. Согласно купчей $353 участок 12(156) «Райала» площадью 0,5 га (4944 кв. м.) был приобретён за 4944 рубля у АО «Териокский пивзавод». Купчая датирована 10 июля 1913 года. Покупатель Новиков почётный гражданин, в адресных книгах Петербурга 1895—1911 годов числится служащим Государственного Дворянского Земельного банка. В 1898 занимал должность помощник бухгалтера. Проживал по адресам:

• 1895 — Кронверкская улица, 15.
• 1898 — Николаевская (ныне Марата), 10.
• 1901 — Большой проспект Петроградской стороны, 53.
• 1904 — Широкая (ныне Ленина), 21.
• 1907 — Геслеровский пер. (ныне Чкаловский пр.), 20.
• 1909 и 1911 — Садовая, 65.
• 1913 — владеет двумя группами смежных домов — в центре и на Васильевском острове:

1. Садовая, 65 / Б. Подьяческая, 31 / Екатерининский (ныне Грибоедова) канал, 118;

2. 1-я линия, 18 / Большой пр., 2 / Соловьёвский пер. (ныне ул. Репина), 17.

В октябре 1917 года участок в Териоках продаётся сначала Ивану Мартыновичу Лассманну, а в октябре 1927 года владельцем участка становится аптекарь Ууно Хагберг (Uuno Hagberg), затем усадьба переходит в руки Финляндского государства и в особняке Новикова размещается сначала штаб пограничной охраны, а позднее — офицерское собрание 1-го Егерского батальона финской армии.

В историю вошло, как место где формировась правительство Финляндии во время Финской войны 1939 года. В составе усадьбы подлежащей федеральному уровню охраны входят 7 объектов. В настоящее время все они руинированы. Наблюдается только дом жилой в плохом состоянии.

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 7810288000

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 7810288001

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 7810288002

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 7810288007

1. Дача г. Зеленогорск, Исполкомовская ул., 6

Постановление Правительства РФ от 10.07.2001 N 527; Указ Президента РФ от 20.02.1995 N 176:

1.1 беседка с гранитным бассейном

1.2 ворота чугунные

1.3 дом жилой

1.4 корпус служебный

1.5 ледник

1.6 оранжерея

1.7 парк

• Фотогалерея приусадебных объектов по состоянию на 2010 год
• Дом Новикова 2010.JPG
• Дом Новикова1 2010.JPG
• Дом Новикова2 2010.JPG
• Дом Новикова3 2010.JPG
• Дом Новикова4 2010.JPG

Литература

• Балашов Е. А. Карельский перешеек. Земля неизведанная. СПб. 1996 г.

Ссылки

• [terijoki.spb.ru/history/templ.php?page=novikof&lang=ru Особняк И. И. Новикова // terijoki.spb.ru]
• [terijoki.spb.ru/g2/main.php?g2_itemId=35861&g2_page=2 Особняк И. И. Новикова // terijoki.spb.ru]
• [terijoki.spb.ru/trk_terra.php?item=61 О Новикове // terijoki.spb.ru]
• [terijoki.spb.ru/trk_cosmos.php?xd=01&lo=60.200442548230875&la=29.710885332107537&zl=17 Дача Новикова // terijoki.spb.ru]
• [terijoki.spb.ru/trk_terra.php?item=61 Дача Новикова]

Отрывок, характеризующий Здание офицерского собрания (Зеленогорск)

Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.