Зеботтендорф, Рудольф фон

Рудольф фон Зеботтендорф

Рудольф фон Зеботтендорф (нем. Rudolf von Sebottendorf; 9 ноября 1875, Хойерсверда — 8 мая 1945, Стамбул) — один из видных немецких оккультистов. Настоящее имя Адам Альфред Рудольф Глауэр (8 ноября 1875 — 8 мая 1945). Основатель Общества Туле, немецкой оккультной организации, из которой вышло много видных членов нацистской партии. Практиковал суфийские медитации, астрологию, нумерологию и алхимию.

Ранние годы

Родился в Хойерсверде, Саксония, Германия, в 1875 году в семье машиниста из Дрездена. Позднее заявлял, что был усыновлён семьёй Зеботтендорф и использовал эту фамилию и баронский титул в качестве псевдонима. В 1897—1900 годах работал техником в Египте. В 1901 году, после недолгой карьеры моряка торгового флота, осел в Турции, устроился работать инженером в крупном поместье и принял подданство Османской империи.

Выяснилось, что фон Зеботтендорф стал турецким подданным, был связан с известной сейчас суфийской традицией и являлся адептом тайных обрядов. Неудивительно, что общество Туле и партия нацистов имели мистический уклон. Также считается, что настоящее имя фон Зеботтендорфа было Адам Альфред Рудольф Глауэр и что он был задействован в баварской антикоммунистической борьбе. Также он являлся франкмасоном и перед Первой мировой совершил несколько поездок на Ближний Восток, где принимал участие в совершении загадочных обрядов.

Глауэр начал интересоваться масонством и теософией. Также он открыл для себя нумерологию, каббалу и суфизм, особенно течение суфизма, представленное орденом бекташей. Возможно, он принял ислам, хотя в его полуавтобиографических произведениях этот вопрос не слишком освещён. Кроме того, надо заметить, что в то время многие ордена бекташей были тесно связаны с группами дёнме, последователями Шабтая Цви. Примерно к 1912 году он уверился, что обрёл «ключ к духовному осознанию», позднее описываемый исследователями как «комплекс нумерологических медитативных упражнений, несущих на себе печать суфизма и масонства».

Во время Балканской войны 1912—1913 годов он был непосредственно связан с руководством турецкого общества Красного полумесяца и избран магистром ордена Розового венка (Розенкранц). Всё это происходило на пике славы розенкрейцеров в Европе, а, как считают некоторые, розенкрейцеры обладали «большим могуществом в западном мире, чем любые видимые правительства».

В 1910 году, проживая в Стамбуле, Зеботтендорф управлял своим собственным тайным обществом, основанным на смеси из исламского мистицизма суфиев, масонства, алхимии и антибольшевистской идеологии — совершенной оккультной основе для формирования нацистской партии.

В 1913 году, после Первой Балканской войны, в которой он воевал на стороне Турции, Глауэр-Зеботтендорф вернулся в Германию. Он был освобождён от военной службы во время Первой мировой войны из-за своего турецкого подданства и ранения, полученного на Первой Балканской войне.

Общество Туле

В 1916 году Зеботтендорф связался с тайным обществом Германский орден и получил титул Ordenmeister (лидер региональной группы) в его баварском отделении. Поселившись в Мюнхене, он основал 17 августа 1918 года Общество Туле, которое вскоре стало скорее политической, нежели оккультной организацией. В 1918 году членами общества была создана Немецкая рабочая партия, в ряды которой в 1919 году вступил Адольф Гитлер и которая в 1920 году была переименована в Национал-социалистическую немецкую рабочую партию.

Однако вскоре после этого Зеботтендорф покинул Общество Туле из-за обвинения в халатности, в результате которой имена нескольких видных членов общества стали известны правительству Баварской Советской республики, и те были казнены за нападение на мюнхенское правительство в апреле 1919 года. В книге «Что было до Гитлера» Зеботтендорф описывает цивилизацию Туле как общество, которое живёт по нравственным законам розенкрейцеров и мечтает построить Альгадом — внутренний храм Ордена, «земное царство, свидетельствующее о возрождение духа цивилизации Туле, империи всех немцев». Его идеи были переняты и развиты другим великим идеологом национализма — Альфредом Розенбергом. В самой известной своей книге «Миф XX века» он возвращается к идее создания Альгадома и в то же время предлагает возродить все великие мифы немецкой мифологии, начиная от легенд о валькириях до Зигфрида. Так, взрывная смесь уже была приготовлена, Адольфу Гитлеру осталось только подать её.^[кому?] Зеботтендорф выехал в Швейцарию, а затем в Турцию.

Дальнейшая жизнь

Покинув Германию, Глауэр опубликовал «Die Praxis der alten türkischen Freimauerei: Der Schlüssel zum Verständnis der Alchimie» («Практика древнего турецкого масонства: Ключ к пониманию алхимии») и полуавтобиографический роман «Der Talisman des Rosenkreuzers» («Талисман Розенкрейцера»).

В 1918 году фон Зеботтендорф приобрёл мюнхенский еженедельник «Munchener Beobachter», который превратил в официальное издание общества в Туле, скандальную антисемитскую газету.

Вернувшись в Германию в 1933 году, Зеботтендорф выпустил книгу «Bevor Hitler kam: Urkundlich aus der Frühzeit der Nationalsozialistischen Bewegung» («До прихода Гитлера: документы раннего периода национал-социалистического движения»), посвящённую Немецкой рабочей партии и Обществу Туле. Книга, естественно, вызвала крайнее неудовольствие у Гитлера и была запрещена. Автора арестовали, но он сумел каким-то образом бежать (вероятно, благодаря друзьям мюнхенских времён) и в 1934 году вернулся в Турцию.

В период 1942—1945 Зеботтендорф жил в Стамбуле и работал на немецкую военную разведку. Его куратор Герберт Риттлингер считал его бесполезным в качестве агента, продолжая, впрочем, держать его на должности, по-видимому, из привязанности «к этому странному, к тому времени безденежному человеку, изображавшему энтузиазм по поводу нацизма и преклонение перед СС, но на самом деле не интересовавшемуся ни тем, ни другим и предпочитавшему говорить о тибетцах».

Принято полагать, что Зеботтендорф покончил с собой, прыгнув в Босфор 8 мая 1945 года. Существует версия, что самоубийство было инсценировано турецкой разведкой, на которую он также работал, и что Зеботтендорф уехал в Египет, где умер в 1950-х годах.

Работы

• Die Praxis der alten türkischen Freimauerei: Der Schlüssel zum Verständnis der Alchimie. 1924. Reprint, Freiburg im Breisgau: Hermann Bauer, 1954
• Der Talisman des Rosenkreuzers. Pfullinger in Würtemberg: Johannes Baum Verlag, 1925
• Bevor Hitler kam: Urkundlich aus der Frühzeit der Nationalsozialistischen Bewegung. Munich: Deukula-Grassinger, 1933

Литература

• Albrecht Götz von Olenhusen, «Zeittafel zur Biographie Rudolf von Sebottendorffs»
• Nicholas Goodrick-Clarke, The Occult Roots of Nazism: Secret Aryan Cults and Their Influence on Nazi Ideology, New York: New York University Press, 1994 ISBN 0-8147-3060-4
• Mark Sedgwick, Against the Modern World: Traditionalism and the Secret Intellectual History of the Twentieth Century. New York: Oxford University Press, 2004 ISBN 0-19-515297-2.
• Lucy M.J.Garnett: The Derwishes of Turkey (1912). London: The Octagon Press, 1990 ISBN 0-86304-052-7

Отрывок, характеризующий Зеботтендорф, Рудольф фон

– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.