Зернова, Руфь Александровна

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Зернов и Зевина

Руфь Зернова
Имя при рождении:	Руфь Александровна Зевина
Дата рождения:	15 февраля 1919(1919-02-15)
Место рождения:	Одесса
Дата смерти:	15 ноября 2004(2004-11-15) (85 лет)
Место смерти:	Иерусалим
Гражданство:	Израиль
Род деятельности:	прозаик, переводчик

Руфь Александровна Зернова (настоящая фамилия Зевина; 15 февраля 1919, Одесса — 15 ноября 2004, Иерусалим) — русская писательница и переводчик.

Биография

Родилась в Одессе, в еврейской семье. Работала военным переводчиком во время Гражданской войны в Испании при советском дипломатическом представительстве, была ранена. Окончила филфак ЛГУ (1947).

В конце 40-х гг. была арестована по обвинению в «распространении анти­советских клеветнических измышлений» и освобождена только в 1954 году.

С 1955 года известна как писатель. Печаталась в журналах «Новый мир», «Юность», «Звезда», «Огонек» и др. Выпустила несколько сборников рассказов и повестей. Автор воспоминаний о Гражданской войне в Испании.

В 1976 году репатриировалась в Израиль. Переводила книги Э. Визеля и воспоминания Голды Меир «Моя жизнь» (издательство «Библиотека-Алия», Иер., 1984). Также ей принадлежит первый перевод на русский язык классической «Истории русской литературы» Д. Мирского.

Опубликовала сборники «Женские рассказы» (1981), «Это было при нас» (1988), «Израиль и окрестности» (издательство «Библиотека-Алия», Иер., 1990), книгу мемуарной прозы «Длинные тени» (1996). Её произведения переведены на польский, чешский, словацкий, итальянский и английский языки.

Муж — литературовед, историк литературы Илья Серман; сын — фотограф Марк Ильич Серман; дочь — Нина Стависская.

Сочинения

• Скорпионовы ягоды (1961)
• Свет и тени (1963)
• Бакалао (1963)
• Длинное-длинное лето (1967)
• Солнечная сторона (1968)
• Рассказы про Антона (1968)
• Исцеление (?)
• Немые звонки (1974)
• Женские рассказы (1981)
• Это было при нас (1988)
• Израиль и окрестности (1990)
• Длинные тени (1996)
• На море и обратно. Иерусалим, 1998.

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/11622 Зернова Руфь] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• Фотография М. Сермана «Моя мать» — [www.markserman.com/indv_pages/pepbw/004_pep_mymother.html]
• [magazines.russ.ru/authors/z/zernova/ Руфь Зернова] в [magazines.russ.ru/ Журнальном зале]
• Руфь Зернова. Иная реальность — [www.akhmatova.org/articles/zernova.htm]
• Святополк-Мирский Д. П. История русской литературы с древнейших времен по 1925 год, 2006. Пер. с англ. Р. Зерновой. — 2-е изд. — Новосибирск: Изд-во «Свиньин и сыновья», 2006. — 872 с. — [knigorod.gmsib.ru/index.php?resource=10006&rec=379&vv=1]
• [www.echo.msk.ru/programs/time/844865-echo/ Воспоминания о Руфи Зерновой в программе «Непрошедшее время», Эхо Москвы, 2 января 2012]

Отрывок, характеризующий Зернова, Руфь Александровна

Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов: