Конус Зегера
Конус Зегера (иногда пироскоп) — одноразовое изделие для измерения температуры от 600 до 2000 °C, термоиндикатор.
Изготавливается из смеси силикатов в виде конуса или пирамиды высотой 4—6 см.
В 1932 году в Германии производились 59 различных «номеров» конусов для различных температур.[1]
Применение
Применяется в основном при обжиге глиняных изделий (качество которого определяется не только конечной температурой, но и временем нагрева), а также для оценки огнеупорности материалов.
Конусы Зегера показывают только конечную температуру. Считается, что определённая температура достигнута, если конус изменяет свою исходную форму (верхушка сгибается вниз до касания плоскости основания конуса). На такой изгиб большое влияние оказывает время нагрева.
Обычно применяется несколько конусов, рассчитанных на близкие, но различные температуры. Это позволяет точнее оценить ход обжига.
История
Предложены немецким химиком Германом Зегером (Hermann August Seger; 1839—1893)[2] в 1884 (по другим данным — в 1886) году.
Однако археологические раскопки показывают, что подобный способ измерения применялся гораздо раньше.
Напишите отзыв о статье "Конус Зегера"
Примечания
- ↑ Hütte. Справочник для инженеров, техников и студентов = (Hütte, 26-е издание, Германия, 1932). — 16-е. — М.-Л.: Госмашметиздат, 1936. — Т. 1. — С. 773—774. — 1003 с.
- ↑ Конусы Зегера — статья из Большой советской энциклопедии.
Отрывок, характеризующий Конус Зегера
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
