Зеелер, Владимир Феофилович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Владимир Феофилович Зеелер
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Владимир Феофилович Зеелер (6 июня 1874—27 декабря 1954) — политический и общественный деятель, видный представитель русской эмиграции.



Биография

Зеелер получил образование на юридическом факультете Харьковского университета и был присяжным поверенным в Ростове-на-Дону. Одновременно с адвокатской деятельностью, он являлся гласным городской думы и получил известность в художественных кругах как коллекционер и в 1910—1918 годах председатель Ростовско-Нахичеванского на Дону общества изящных искусств[1].

Активная политическая деятельность Зеелера, члена кадетской партии, председателя её Донского отдела и Доно-Кубанского комитета Всероссийского земского союза, началась после Февральской революции 1917 года: в марте 1917 года он возглавил Ростовский гражданский комитет, стал комиссаром Временного правительства и городским головой Ростова-на-Дону. Октябрьскую революцию 1917 года не принял, заявив на расширенном заседании Ростовской городской думы 28 октября, что «о подчинении бандитам не может быть и речи»[2]. Организовал сбор пожертвований для формирования белых частей[3]. После самоубийства генерала А. М. Каледина активно поддерживал его преемника А. М. Назарова, выступая, по словам А. И. Деникина, «добросовестным и деятельным посредником между Добровольческой армией с одной стороны, скаредной ростовской плутократией и враждебной нам революционной демократией — с другой»[4].

В дальнейшем находился при командовании Добровольческой армии и Вооружённых Сил Юга России, в 1919—1920 гг. министр внутренних дел Южнорусского правительства, созданного при Главнокомандующем ВСЮР А. И. Деникине. После поражения белых армий эмигрировал. Его частная художественная коллекция была национализирована и вошла в состав открытого в 1920 г. Донского областного музея искусства и древностей (ныне — Ростовский областной музей изобразительных искусств)[5][6].

В эмиграции проживал во Франции. В 1921 г. вошёл в состав Российского земско-городского комитета помощи российским гражданам за границей. Один из организаторов и на протяжении 30 лет генеральный секретарь Союза русских писателей и журналистов (Париж). Казначей Объединения русских адвокатов во Франции. В 1927 г. стал секретарём Центрального комитета «Дней русской культуры». Выступал с лекциями, занимался журналистской деятельностью, был одним из редакторов сборника «Памяти погибших», посвящённого погибшим и умершим во время гражданской войны деятелям кадетской партии[7], входил в редакционную коллегию еженедельника «Русская мысль» (основан в 1947 г.). Мемуарист. Написал две статьи о И. Е. Репине: «80-летний юбилей И. Е. Репина» // Иллюстрированная Россия. — Париж, 1924. — № 52 и «И. Е. Репин. К пятилетию со дня смерти» // Иллюстрированная Россия. — Париж, 1935. — № 40.

Умер в Париже, похоронен на кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа.

Напишите отзыв о статье "Зеелер, Владимир Феофилович"

Примечания

  1. [www.snor.ru/?an=sc_403 Справочник научных обществ России. Авт.-сост. И. И. Комарова]
  2. [www.elan-kazak.ru/sites/default/files/IMAGES/ARHIV/sovr.issled/bugaev-istoria_grazhd_vojny.pdf Бугаев А. Очерки истории гражданской войны на Дону (февраль 1917 г. — февраль 1918 г.), Ростов-на-Дону, 2010, стр. 106]
  3. [grachev62.narod.ru/mnpt/chapt14.htm Канищева Н. И. Кадетская партия после большевистского переворота // Политические партии России: история и современность. М., 2000]
  4. [militera.lib.ru/memo/russian/denikin_ai2/2_18.html Деникин А. И. Очерки русской смуты. Т. 2]
  5. [www.russiskusstvo.ru/museums/regions/a606/ Ростовский областной музей изобразительных искусств]
  6. [www.lostart.ru/ru/svodnyj_katalog/knigi/tom16_old/ Долгушева Г. Ростовский областной музей изобразительных искусств]
  7. Памяти погибших / Ред. Н. И. Астров, В. Ф. Зеелер, П. Н. Милюков, кн. В. А. Оболенскнй, С. А. Смирнов, Л. Е. Эльяшев. Париж, 1929

Источники

  • Незабытые могилы. Российское зарубежье: некрологи 1917—1997. Сост. В. Н. Чуваков. Т. 2. М., 1999.
  • Российское зарубежье во Франции, 1919—2000: биографический словарь. Т. 1. М., 2008.

Отрывок, характеризующий Зеелер, Владимир Феофилович

Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.