Зейбот, Арвид Янович
| Арвид Янович Зейбот | |
| Псевдонимы: |
Иван Петрович Грандт |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Партия: | |
| Основные идеи: | |
| Род деятельности: |
Руководитель ГРУ |
Арвид Янович Зейбот (1894—1934) — советский военный и хозяйственный деятель.
Биография
Родился в Риге в семье крестьянина, ставшего фабричным рабочим, латыш. Член Социал-демократии Латышского края с 1912. Окончил реальное училище в 1913 году, учился в Рижском политехническом институте и на физико-математическом факультете Петроградского университета.
С 1916 года находился на нелегальном положении. После Февральской революции вернулся в Ригу, был избран депутатом Рижского Совета. Примыкал к меньшевикам-интернационалистам, но в начале 1918 окончательно перешёл к большевикам. Во время немецкой оккупации за революционную деятельность был арестован и отправлен в концлагерь — сначала в Даугавгрив, затем в Вентспилс. Освобожден после заключения Брестского мира. С осени 1918 года снова находился в Риге, на Первом съезде советов Объединённой Советской Латвии избран членом ЦИК, с января 1919 — комиссар статистики СНК Латвии. После захвата Риги интервентами в мае 1919 — в Красной Армии на партийно-политической работе. С 27 сентября 1920 года — помощник начальника Региструпра Полевого Штаба РВСР, с 15 апреля 1921 — начальник Разведупра Штаба РККА.
За время руководства Зейбота Разведуправление пережило реорганизацию и сокращение. В связи с окончанием гражданской войны Разведупр был преобразован в ноябре 1922 в отдел, а число сотрудников его центрального аппарата сокращено с 275 (в 1921) до 91 (в 1924). В это время Разведупр испытывал серьёзные трудности с финансированием и кадрами. В 1923 Наркомфин урезал смету Разведуправления в несколько раз, в результате чего разведка лишилась многих уже налаженных агентурных сетей[1]. Условия работы сотрудников центрального аппарата Разведупра также оставляли желать лучшего, о чём Зейбот неоднократно подавал рапорты в вышестоящие инстанции. Кроме финансовых и кадровых трудностей, существенно затрудняло работу советской военной разведки постоянное соперничество с Иностранным отделом (ИНО) ВЧК-ОГПУ. При единстве задач и нехватке средств за рубежом действовали объединенные резидентуры ИНО ВЧК и Разведупра под руководством объединенных резидентов, бывших одновременно уполномоченными военной и политической разведок, что создавало изрядную неразбериху — из Москвы поступали противоречивые директивы, возникала путаница в денежной отчетности резидентур. Объединенные резиденты при этом вели переписку с руководителями обеих разведывательных служб и зачастую неплохо пользовались своим положением, выбирая из потока указаний только те, которым хотели следовать, и обращаясь при случае к другой стороне, а то и прямо в РВСР[1].
В этих условиях Зейбот, начиная с весны 1921, поднимал вопрос о необходимости объединить не только зарубежную агентуру, но и центральное руководство советских разведслужб. Проект, рожденный в недрах Разведывательного управления, предусматривал ликвидацию ИНО ОГПУ и передачу всей агентуры Разведупру, что вызвало категорическое неприятие со стороны руководства ОГПУ. Тогда Разведупр предложил передать ИНО весь личный состав разведаппаратов и агентурной сети, оставив за собой лишь право контроля за расходованием денежных средств, на участие в решении кадровых вопросов и выработки руководящих директив. ОГПУ на это также не согласилось. Межведомственная схватка тянулась до 1923, когда на совещании РВС под председательством Э. М. Склянского вообще было признано нецелесообразным объединение агентурных аппаратов ИНО ОГПУ и Разведупра. После этого в 1923 началось разделение зарубежной агентурной сети с назначением в каждую сеть своего резидента, и к началу 1925 разделение агентуры практически закончилось.
Зейбот в последние годы тяготился пребыванием на посту начальника Разведупра, 9 февраля 1924 он направил в ЦК РКП(б) письмо с просьбой о переводе на другую работу, и предложил на своё место Я. К. Берзина. Просьба Зейбота была удовлетворена, и он был назначен консулом, затем генеральным консулом СССР в Харбине, куда он был направлен под именем Ивана Петровича Грандта. В Харбине работал до 1926, по возвращении в СССР работал в наркомате Рабоче-крестьянской инспекции и СНК СССР. С 1928 года — помощник заместителя председателя СНК СССР Я. Рудзутака. Умер 9 ноября 1934, похоронен на Новодевичьем кладбище.
Напишите отзыв о статье "Зейбот, Арвид Янович"
Примечания
Литература
- Ю.А.Бабаянц, В.В.Карпов. Они руководили ГРУ. — Москва: Вече, 2010. — ISBN 978-5-9533-4624-5.
| ||||||||
Отрывок, характеризующий Зейбот, Арвид Янович
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.
Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
