Зейская область
Страна | |
---|---|
Статус | |
Входила в | |
Включала |
7 районов |
Административный центр | |
Крупнейший город | |
Дата образования |
1934—1937 |
Официальный язык | |
Население (1933) |
116 400 |
Площадь |
175 600 км² |
Зейская область — административно-территориальная единица РСФСР, внутрикраевая область в составе Дальневосточного края, существовавшая в 1934—1937 годах. Область образована в ходе реорганизации административно-территориального деления Дальнего Востока в июле 1934 в пределах ранее упраздненного Зейского округа[1] в составе 6 районов: Могочинского, Рухловского, Тыгдинского, Зейского, Зейско-Учурского и Джел-Тулакского Амурской области[2]. Административный центр — Рухлово (ныне Сковородино). Численность населения (1933) — 116,4 тыс. человек, удельный вес городского населения — 41 %. На 1 мая 1936 площадь Зейской области — 175,6 тыс. кв. км, в её состав входили 6 районов, 2 города, 3 рабочих поселка, 7 поселков городского типа, 69 сельсоветов[1]. Ликвидирована 26 сентября 1937 года с включением её районов в образованную Читинскую область (сейчас эта территория, большей частью, относится к Амурской области).
Напишите отзыв о статье "Зейская область"
Примечания
Ссылки
- Постановление Президиума ВЦИК «О новом административном делении Дальневосточного края» от 22 июля 1934 года
- Постановление ЦИК СССР от 26.9.1937 «О разделении Восточно-Сибирской области на Иркутскую и Читинскую области»
Это заготовка статьи по истории России. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
|
Отрывок, характеризующий Зейская область
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.