Зелинский, Корнелий Люцианович
Зелинский Корнелий Люцианович | |
Дата рождения: | |
---|---|
Место рождения: | |
Дата смерти: |
25 февраля 1970 (74 года) |
Место смерти: | |
Гражданство: | |
Род деятельности: |
литературный критик и литературовед |
Награды: |
Зелинский Корнелий Люцианович (1896—1970) — советский литературовед, литературный критик, член СП СССР (1934), доктор филологических наук (1964).
Содержание
Биография
Родители: отец — Люциан Теофилович Зелинский (1870—1941), инженер, мать — Елизавета Николаевна Киселева (1869—1945), учительница русского языка и литературы[1]. Закончил 6-й московскую гимназию[2]. В 1918 году окончил философское отделение историко-филологического факультета Московского университета. Тогда же начал редактировать и печататься в газете «Кронштадские Известия», а также, как военный корреспондент, в газетах РОСТА (Российское телеграфное агентство). По окончании гражданской войны принимал деятельное участие в литературной жизни, с 1923 — как литературный критик[3]. В его круг знакомых входили В. Маяковский, Вс. Иванов, Л. Леонов, С. Есенин, И. Сельвинский. Был корреспондентом «Известий» в Париже, литературным помощником посла СССР Х. Раковского (1926).
К. Л. Зелинский — один из основателей (совместно с И. Л. Сельвинским), главный теоретик и литературный критик группы конструктивистов, в которую входили также Б. Агапов, В. Инбер, И. А. Аксенов, Е. Габрилович, В. Луговской, Э. Багрицкий, Н. Панов (Туманный), А. Квятковский[4]. Явление конструктивизма им понималось шире, чем просто литературное направление. Оно трактовалось как настроение времени, переходного к социализму. «Это стиль эпохи, её формирующий принцип, который мы найдем во всех странах нашей планеты, где есть человеческая культура, связанная теми или иными путями с культурой мировой»[5]. По его мнению развитие техники меняет и подчиняет человеческую природу, позволяя на единицу силы производить всё большее действие («грузофикация»). Литературный конструктивизм призван осуществлять «грузофикацию» культуры и прежде всего — поэзию, нагружая каждое поэтическое слово всё большим смыслом. Особое значение придавалось «смысловой доминанте» — теме произведения, которому должны подчиняться все его компоненты. Это понимание принципов художественного творчества было раскрыто в книге «Поэзия как смысл» (1929), где логический смысл произведения трактовался уже как формальный элемент (произведение как конструкция), что сближает этот взгляд с формалистическим подходом к литературе; в серии литературно-критических портретов творчество поэтов В. Инбер, Э. Багрицкого, В. Луговского, И. Сельвинского рассматривалось под углом практического воплощения идей литературного конструктивизма в поэзии. С ужесточением идеологического контроля со стороны партии и роспуске большинства литературных объединений Зелинский был вынужден выступить с критикой этого направления (статья «Конец конструктивизма», 1930).
К. Л. Зелинский был одним из участников встречи советских писателей с членами правительства, состоявшейся 26 октября 1932 г. в Москве на квартире Горького с участием Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова и Постышева. Обсуждались вопросы, связанные с созданием творческого союза советских писателей. Об этом он — единственный из многочисленных присутствовавших — оставил подробные записи[6].
Зелинский — один из авторов книги «Канал имени Сталина» (1934). Начиная с этого времени, в течение двадцати лет (с 1934 по 1955 гг.) он устранился от активного участия в литературной деятельности, не выпуская книг и ограничиваясь лишь рецензиями и небольшими статьями в периодике. В 1940 году написал для издательства критический отзыв на предполагавшуюся к изданию книгу стихов М. Цветаевой, увидев в них «пустоту, бессодержательность». В итоге книга не была напечатана, что фактически закрыло Цветаевой возможность печататься после её возвращения в СССР. Он содействовал изданию посмертного сборника новелл А. С. Грина, в котором написал предисловие. Выражение «Гринландия», впервые там появившееся, используется до сих пор[7].
Зелинский близко знал А. А. Фадеева и его семью, в конце сороковых — начале пятидесятых годов работал над неизданной впоследствии книгой о нём под названием «Советский писатель». В урезанном виде она вышла как «А. А. Фадеев» в 1956 году. Воспоминания о событиях последних лет жизни Фадеева под рабочим названием «В июне 1954 г.» были опубликованы лишь в 1989 году[8].
По рекомендации А. М. Горького Зелинский начал заниматься развитием национальных литератур народов, вошедших в состав СССР. В 1950-е годы играл ведущую роль в научном изучении украинской, латвийской, литовской и других литератур. В сферу его литературных интересов входили также советские и зарубежные писатели: М. Горький, А. Толстой, М. Шагинян, П. Васильев, Р. Роллан, Сальваторе Квазимодо, Д. Гулиа, Джамбул и др.
Благодаря его многолетним усилиям и неоднократным обращениям к А.Фадееву, К. Федину, М. Шолохову, Н. Тихонову и другим влиятельным советским писателям, а также в отдел культуры ЦК КПСС был снят двадцатилетний (с 1934 года) и крайне редко нарушавшийся фактический запрет на публикацию книг Сергея Есенина. В 1953 году стихи поэта были изданы в Малой серии библиотеки поэта, с 1955 года большими тиражами с переизданиями — двухтомник (совместно с П. И. Чагиным). В 1961 году было издано пятитомное собрание сочинений поэта (тираж 500 000!) со вступительной статьёй К.Зелинского. Под его руководством и деятельном участии было начато научное изучение и обобщение творчества поэта.
В период 1948—1969 годов (с перерывами) К. Л. Зелинский — старший научный сотрудник института мировой литературы им. А. М. Горького. Участвовал в критической кампании против Б. Пастернака, выступив резко критически на известном заседании в Союзе писателей 31 октября 1958 года.
Зелинскому принадлежат критические обзоры и статьи по общим вопросам советского литературоведения и эстетики («О лирике», 1946; «Камо грядеши», 1960; «Парадокс о критике (К спорам о жанре)», 1961; «Литература и человек будущего», 1962). Многолетний (1957—1970) член редколлегии журнала «Вопросы Литературы».
В 1960 году он опубликовал книгу «На рубеже двух эпох. Литературные встречи 1917—1920 годов», затем она была продолжена в книге воспоминаний «В изменяющемся мире» (1969).
Награждён орденом Трудового Красного Знамени и медалями[9].
Жил в Москве в «Доме писательского кооператива» (Камергерский переулок, 2) и на даче в писательском поселке Переделкино (ул. Довженко, 6)
Похоронен на кладбище в Переделкино.
Библиография
Книги
- Зелинский К. Л. Поэзия как смысл. Книга о конструктивизме. — М.: «Федерация», 1929.
- Зелинский К. Л. Критические письма. - М.: Федерация, 1932
- Зелинский К. Л. Семейная хроника Ларцевых. - Изд. писателей в Ленинграде, 1933.
- Зелинский К. Л. Критические письма. — М.: Советская литература, 1934.
- Зелинский К. Л. Джамбул. — М.: Советский писатель, 1955.
- Зелинский К. Л. А. А. Фадеев. — М.: Советский писатель, 1956.
- Зелинский К. Л.(в соавторстве с Х.Бгажбой). Дмитрий Гулиа. — М., 1956.
- Зелинский К. Л. Литературы народов СССР. — М.: Гослитиздат, 1957.
- Зелинский К. Л. На рубеже двух эпох. М., 1959.
- Зелинский К. Л. Октябрь и национальные литературы. — М.: Художественная литература, 1967.
- Зелинский К. Л. На рубеже двух эпох: Литературные встречи 1917—1920. — изд. 2-е. — М.: Советский писатель, 1962.
- Зелинский К.Л. Легенды о Маяковском (брошюра) Б-ка Огонек. № 45, М, Правда. 1965.г. 63 с.
- Зелинский К. Л. В изменяющемся мире. — М.: Советский писатель, 1969. - 424 с., 20 000 экз.
- Зелинский К. Л. Советская литература: Проблемы и люди (на англ. яз.) Soviet : Problems and people. — М.: Прогресс, 1970. — 276 с.
- Зелинский К. Л. На литературной дороге. Очерки, воспоминания, эссе / Сост. и публ. А.К. Зелинского. — Подольск: Академия-XXI, 2014. — 495 с. — ISBN 978-591428-050-2.
- Зелинский К. Л. Поэзия как смысл. Книга о конструктивизме. / Сост. и публ. А.К. Зелинского, предисл. Д. Давыдова.. — М.: ОГИ, 2016. — 528 с. — ISBN 978-5-94282-768-7.
Статьи, публикации
- Зелинский К. Стиль и сталь. — М.: «Известия», 1923, 1 июня.
- Зелинский К. Конструктивизм и поэзия. — М.: в сб. «Мена всех», 1924.
- Зелинский К. Идеология и задачи советской архитектуры. — М.: Леф № 3 (7), 1925.
- Зелинский К. Госплан литературы. — М-Л.: в сб. . «Госплан литературы, Круг, 1925.
- Зелинский К. НОТ художественного языка. — М-Л.: в сб. . «Госплан литературы, Круг, 1925.
- Зелинский К. Конструктивизм и социализм. — М.: в сб. «Бизнес», Госиздат, 1929.
- Зелинский К. Конец конструктивизма. — М.: журн. «На литературном посту», № 20, 1930.
- Зелинский К.Л. Процесс против тех, из-за кого болен мир («Жизнь Клима Самгина»). — М.: издано отд. брошюрой, 1931.
- Зелинский К. Жизнь и творчество А. С. Грина. // Грин А. С. Фантастические новеллы. — М., 1934. — С. 3-35[10]
- Зелинский К. В.Г.Белинский. (К столетию со дня смерти). Брошюра.// Латгосиздат, Рига, 1948, 53 с.
- Зелинский К.Л. Поэзия Сергея Есенина // Сергей Есенин. Собр. соч. в двух томах. — М., 1956. т.1
- Зелинский К.Л. Камо грядеши?// Литературная газета, 5 и 10 марта 1960 г.
- Зелинский К.Л. «Мысли о нашем веке» журн. "Новое время", 1961, № 45
- Зелинский К.Л. «Парадокс о критике» журн. Октябрь. 1961. №12
- Зелинский К.Л. Литература и человек будущего. Вопросы литературы (М.). - 1962. - № 2.
- Зелинский К. Л. [esenin.ru/vospominaniya/zelinskiy-k-v-krasnoy-novi-v-1923-godu.html В «Красной Нови» в 1923 году] // Воспоминания о Сергее Есенине. — М.: Московский рабочий, 1965.
- Зелинский К.Л. В июне 1954 г.(воспоминания о Фадееве), публ. А.Зелинского, журн. «Вопросы литературы» 1989, № 6
- Зелинский К.Л. Одна встреча у М.Горького, публ. А.Зелинского, журн. «Вопросы литературы» 1991, № 5
Напишите отзыв о статье "Зелинский, Корнелий Люцианович"
Примечания
- ↑ РГАЛИ. Литературный архив К. Л. Зелинского. Автобиография.
- ↑ [biblio.narod.ru/gyrnal/statyi/g_dom_st.htm Свидетель истории]
- ↑ Статья «Стиль и сталь» // «Известия». 1923. — 1 июня.
- ↑ Информационная заметка об ЛЦК [в кн. Поэзия как смысл, Федерация, М., 1929]
- ↑ Конструктивизм и социализм, сб. «Бизнес», Госиздат, М., 1929
- ↑ Одна встреча у М. Горького // «Вопросы литературы». — 1991. — № 5
- ↑ Жизнь и творчество А. С. Грина. // Грин А. С. Фантастические новеллы. — М., 1934
- ↑ «Вопросы литературы». — 1989. — № 6.
- ↑ [bse.sci-lib.com/article045722.html Зелинский, Корнелий Люцианович] — статья из Большой советской энциклопедии
- ↑ В предисловии к этому сборнику рассказов Грина Зелинский впервые использовал слово «Гринландия», которое и используется доныне.
Литература
- Информационная заметка об ЛЦК в кн. Поэзия как смысл, Федерация, М., 1929
- Малахов С. Теория конструктивизма // «Печать и революция», 1929, № 4, там же Поэтика и методология конструктивизма, 1929, № 8;
- Горелов В. Философия конструктивизма // «Звезда», 1929, № 8
- Розанов И.Н.Русские лирики, ч. 1, «Никитинские субботники», М., 1929.
- Дычко Д. К. Зелинский. На рубеже двух эпох // «Звезда», 1960, № 3;
- Михалевич А.О «холодном интеграле» и «теплой плоти поэзии». полемич. заметки (о статье «Камо грядеши») // «Октябрь», 1961, № 5
- Сидорина Е. В. Русский конструктивизм: истоки, идеи, практика. М., 1995
- Сидорина Е. В. [Глава о конструктивизме] в сб. Авангард в культуре ХХ века (1900-1930 гг..): Теория. История. Поэтика: в 2 кн. - М.: ИМЛИ РАН, 2010
Ссылки
- [www.rgali.ru/object/11015506?lc=ru РГАЛИ. Ф. 1604.]
Отрывок, характеризующий Зелинский, Корнелий Люцианович
– Наташа! – испуганно взывала Соня.– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.
Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
- Родившиеся 18 января
- Родившиеся в 1896 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Москве
- Умершие 25 февраля
- Умершие в 1970 году
- Умершие в Москве
- Кавалеры ордена Трудового Красного Знамени
- Писатели по алфавиту
- Конструктивисты
- Теоретики русского авангарда
- Художественные критики русского авангарда
- Члены Союза писателей СССР
- Литературные критики СССР
- Сотрудники ИМЛИ
- Литературоведы СССР
- Выпускники 6-й Московской гимназии
- Выпускники историко-филологического факультета Московского университета
- Доктора филологических наук
- Похороненные на Переделкинском кладбище