Зелинский, Фаддей Францевич

Фадде́й Фра́нцевич Зели́нский
польск. Tadeusz Stefan Zieliński
Ф. Ф. Зелинский (фото из ЭСБЕ)
Дата рождения:	14 сентября 1859(1859-09-14)
Место рождения:	д. Скрипчинцы, Каневского у. Киевской губ., ныне Черкасская область
Дата смерти:	8 мая 1944(1944-05-08) (84 года)
Место смерти:	Шондорф-ам-Аммерзее (близ Мюнхена), Бавария
Научная сфера:	история культуры классическая филология антиковедение
Место работы:	Санкт-Петербургский университет Варшавский университет
Учёная степень:	доктор философии (PhD)
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Лейпцигский университет
Научный руководитель:	Отто Риббек
Известные ученики:	А. Н. Генко Б. В. Казанский С. Д. Руднева В. Э. Сеземан М. Е. Сергеенко К. В. Тревер С. С. Сребрный Э. В. Диль С. Э. Радлов Б. Ф. Казанский Б. В. Варнеке

Фадде́й Фра́нцевич Зели́нский (польск. Tadeusz Stefan Zieliński; 14 сентября 1859 года, д. Скрипчинцы, Киевская губерния — 8 мая 1944 года, Шондорф-ам-Аммерзее, Бавария) — российский и польский антиковед, филолог-классик, переводчик, культуролог, общественный деятель. Профессор Санкт-Петербургского и Варшавского университетов.

Академик Польской Академии наук, почетный академик Российской Академии наук, член-корреспондент Российской, Баварской, Британской Академий наук, Геттингенского научного общества, почётный доктор многих европейских университетов, в частности, Афин, Гронигена, Оксфорда и Сорбонны.

Биография

По происхождению поляк. Из дворянского рода, судьба которого прослеживается по документам с XVII в. В 1 пол. XIX в. род обеднел. Дед ученого Адам Зелинский стал арендатором в Киевской губернии, но дал высшее образование своим трем сыновьям. Отец ученого Франц (Франтишек) Зелинский окончил юридический факультет Киевского университета и служил домашним учителем в имении Стефана Грудзинского в Скрипчинцах под Уманью; он женился на одной из дочерей хозяина - Людвике (Луизе).

В четыре года Фаддей (Тадеуш) лишился матери из-за ее наследственной чахотки, и двух детей (Тадеуша и Владислава; первая девочка Мария умерла в возрасте года) забрал к себе отец, перешедший на службу в С.-Петербург (1863 г. - год Польского восстания). Впоследствии отец женился на Анне Николаевне Кутузовой, дочери священника русского посольства в Берлине. В 14 лет Фаддей лишился и отца, его стал опекать дядя Алексей.

В десять лет он был отдан в немецкую гимназию при евангелической церкви Св. Анны (Анненшуле), где зарекомендовал себя лучшим учеником и в последнем классе стал помощником преподавателя. По её окончании в 1876 г. за успехи в учёбе получил трёхгодичную стипендию для обучения в русской филологический семинарии при Лейпцигском университете, в которой был круглым отличником, благодаря чему продолжил образование в этом же университете, где получил в 1880 году степень доктора философии за диссертацию «Последние годы Второй Пунической войны». Затем занимался исследованиями в библиотеках в Мюнхена и Вены и пробыл в Италии и Греции около двух лет. В 1882 г. возвратился в Петербург.

В 1883 году защитил магистерскую диссертацию в Петербургском университете и с того же года - приват-доцент на его историко-филологическом факультете. По работе «Членение древнеаттической комедии» (Лейпциг, 1885) в 1887 году защитил диссертацию на степень доктора классической филологии в Дерптском университете.

С 1887 года преподавал древние языки в Петербургском историко-филологическом институте (по 1904 год), жил там же на профессорской квартире. Осенью того же года стал также экстраординарным, а в 1890 г. ординарным профессором по кафедре классической филологии Санкт-Петербургского университета, которым состоял вплоть до своего отъезда из России в 1922 г. Расцвет педагогической деятельности в столичном университете, по воспоминаниям самого Ф.Ф. Зелинского, пришелся на 1895-1917 гг. 1905 год принес автономию университетам. В 1906—1908 гг. Зелинский был деканом факультета. Согласно воспоминаниям Н. П. Анциферова, Зелинский был одним из наиболее популярных профессоров факультета (М. И. Ростовцев уступал ему), «слушать его собирались студенты всех факультетов». В начале 1900-х также начал преподавать на Высших женских (Бестужевских) курсах (ВЖК), а с 1906 г. — на Историко-литературных и юридических Высших женских курсах Н. П. Раева.

Огромное внимание Зелинский уделял популяризации знаний об античности. Помимо многочисленных публикаций он вел студенческий кружок, куда вкладывал всю свою душу. Профессор получал в работе с молодежью не только радость научного поиска, но и радость общения. По его собственным словам, "мой кружок ... усилившись женским элементом, стал очень представительным". Бестужевки и слушательницы курсов Раева ("раички") "...никогда не колебались в верности мне... я стал для них поистине "наш Фаддей Францевич". Многие студентки увлекались научным руководителем, письменно признавались ему в любви, присылали ему локоны волос в письмах. Со своими студентами профессор совершал научные поездки в Грецию, туристические на Южный Урал и т.д., что еще больше увеличивало авторитет ученого у молодежи, но наживало ему взрослых врагов. Академическая жизнь Зелинского не была безоблачной. На факультете имели место интриги. Некоторых врагов Зелинский нажил отрицательными рецензиями. Но очень многие завидовали популярности профессора, распространяли порочащие слухи, а порой просто клеветали. Из-за этого в 1912/1913 г. студенческий кружок фактически распался после самоубийства студентки Субботиной (Автобиография, с. 155). Косвенно эта история отразилась в сказке "Каменная нива" (Иресиона: Аттические сказки).

«Весьма значительны заслуги Зелинского по пробуждению в русской интеллигенции интереса к античной культуре, дискредитированной „классическими гимназиями“ Толстого и Делянова», — отмечает И. М. Тронский в ЛЭ. Зелинский считал своими учениками С. Городецкого и А. Блока. А. А. Блок причислял его к «истинно интеллигентным и художественным людям». Друзьями Зелинского были Вяч. Иванов и И. Анненский. Он лично знал Ф. Сологуба, К. Бальмонта, В. Брюсова, И. Бунина, М. Кузмина, А. Ремизова, а также М. Горького и А. Луначарского. Зелинский интересовался новаторским искусством Айседоры Дункан, произнёс вступительное слово на её вечере в Консерватории 22 января 1913 года, где она в сопровождении оркестра Русского музыкального общества и хора Театра музыкальной драмы исполняла «Ифигению в Авлиде» Глюка. Также он принял участие в судьбе российских последователей Дункан — студии «Гептахор», в связи с чем о нём ходили сплетни.

Некоторое время Зелинский состоял постоянным сотрудником в журнале «Филологическое обозрение», который издавался в Москве, а также печатался в воронежском журнале «Филологические записки». В 1921-22 гг. сотрудничал с Петроградским экскурсионным институтом.

Революцию 1917 г. Зелинский назвал "великой катастрофой". Но он был счастлив тем, что нашел "третий путь" - не "жалкое существование развалины" в России, и не эмиграция. Он обрел новую родину в только что образованной Польской Республике. В 1918 г. он был впервые приглашён профессором и заведующим кафедрой классической филологии в Варшавский университет. Это была командировка с условием возвращения, иначе, по его словам, "дочь стала бы заложницей" . В 1920-1922 гг. ученый снова работал в России. Об этом времени пишет в своем дневнике М.Н. Рыжкина: "Холод... Мрак... Закутанный в плащ поверх шубы Зелинский. Пятнадцать окоченевших уродов, теряющихся во мраке и составляющих его аудиторию..." (Автобиография, с. 169-170, прим. 172).

В апреле 1922 г. ученый выехал в Польшу для постоянной работы. Как отмечают, в знак признания его заслуг его даже провожал на вокзале нарком просвещения Луначарский.

Варшавский университет предоставил ученому квартиру. Зелинский работал в штате университета до 1935 г., и до начала мировой войны в 1939 г. - почётным профессором. В это время он ездит по всей Европе, активно выступает с докладами, получает мировое признание. Являлся членом Германского Археологического института в Риме, Института этрусских исследований во Флоренции, Научного общества во Львове (1920), Варшавского научного общества, Вроцлавского филологического общества и редактором его научного журнала «Эос». В 1930 г. в Польше рассматривался вопрос о выдвижении Зелинского на Нобелевскую премию по литературе. Зелинский стал прототипом героя одной из повестей крупнейшего польского писателя межвоенного времени Ярослава Ивашкевича (1894-1980), который посвятил ему стихотворение.

В ноябре 1939 г., после гибели Варшавского университета и своей квартиры, Ф.Ф. Зелинский вместе с дочерью Вероникой переехал к сыну Феликсу в Баварию, где бывал с 1922 г. каждое лето. Там же он и умер 8 мая 1944 г., успев завершить 5 и 6 тома "Истории античной религии", материалы к которым в значительной мере погибли в Польше (впервые опубликованы в 1999-2000 гг.).

Семья, личная жизнь

Жена - Луиза Зелинская-Гибель (1863-1923), брак с 1885 г., немка из Прибалтики.

Сын - Феликс Зелинский (1886-1970). С 1920 г. жил в Шондорфе (Бавария) с женой Карин (1891-1964).

Дочери: Людмила (Амата) Зелинская-Бенешевич (1888-1967), жена крупнейшего византиниста Владимира Бенешевича (1874-1938), расстрелянного в СССР; Корнелия Зелинская-Канокога (1889-1970); Вероника (1893-1942).

Внебрачным сыном Зелинского от Веры Викторовны Петуховой был переводчик, филолог-классик и драматург Адриан Пиотровский (1898-1937), также расстрелянный в СССР.

В 1910 г. у Зелинского начался роман с 18-летней слушательницей Бестужевских курсов Соней Червинской. Эта любовь стала для ученого новым сильным импульсом к жизни и творчеству. От Софии Петровны Червинской (1892-1978) у Ф.Ф. Зелинского родились дочери Тамара (1913-2005) и Ариадна (1919-2012). Попытка вывезти их в Польшу весной 1922 г. сорвалась. София Петровна с дочерьми, пережив ряд арестов, поселилась в Ростове-на-Дону, где преподавала иностранные языки в университете.

Признание

Почётный академик Петербургской АН (11.12.1916, членкор c 04.12.1893; исключён 1928, впоследствии восстановлен).

Член Польской академии знаний (1907). Член Польской Академии литературы (1933). Член-корр. Британской академии (1923). Член Баварской, Прусской, Парижской, Чешской, Румынской академий наук. Член-корр. Афинской АН (1933).

Почётный доктор университетов Гронингена (1914), Оксфорда, Афин, Львова, Вильно, Брно, Брюсселя, Познани, Ягеллонского университета в Кракове, Варшавы, Сорбонны и др.

Почётный член Московского университета (1909), Познаньского общества друзей науки (1923).

Отмечен Орденами Возрождения Польши III класса (Командор) и II класса (Командор со звездой) (1930), Феникса (Τάγμα του Φοίνικος) II класса (Офицер Золотого креста).

Почётный гражданин Дельф (1933).

А.Ф. Лосев так охарактеризовал Зелинского: «Мой  идеал учёного?  Думаю, что к идеалу приближается Фаддей Францевич Зелинский,  который, во-первых,  был в душе поэт-символист, а во-вторых, крупнейший, европейского масштаба, исследователь  античности … По-моему, вот это совмещение классика, филолога-классика,  поэта и критика  замечательно» (Студенческий меридиан. № 8. 1988. С. 24).

Творчество

</div>

Больше всего Зелинский занимался исследованием древнегреческой комедии, преимущественно аттической, которой посвящены его работы на русском, немецком и латинском языках:

• «О синтагмах в древнегреческой комедии» (Санкт-Петербург, 1883, магистерская диссертация);
• «De lege Antimachea scaenica» (Санкт-Петербург, 1884);
• «О дорийском и ионическом стилях в древнеаттической комедии» (Санкт-Петербург, 1885);
• «Die Gliederung der Altattischen Komedie» (Лейпциг, 1885);
• «Die Märchenkomedie in Athen» (П., 1885);
• «Quaestiones comicae» (П., 1887) и др.

Ему принадлежат также издания «Царя Эдипа», «Аякса» Софокла и XXI книги Ливия с русскими примечаниями, статьи по критике текста трагедий Софокла и схолий на них (ЖМНП, 1892) и др.

В римской литературе Зелинский фокусировался в основном на Цицероне, Горации, Овидии.

В 1890 году в журнале А. А. Хованского «Филологические записки» была опубликована статья Зелинского, посвященная критике и библиографии сочинений Тацита.

Интерес Зелинского сосредоточился главным образом на следующих областях филологического знания:

• Цицерон и его роль в мировой культуре. Наиболее крупные работы его в этой области —
  • издание пятой речи Цицерона против Верреса, перевод речей Цицерона (отчасти в сотрудничестве с Алексеевым, Санкт-Петербург, 1903),
  • «Цицерон в истории европейской культуры» («Вестник Европы», 1896, февраль),
  • «Cicero im Wandel der Jahrhunderte» (Лейпциг, 1897),
  • «Уголовный процесс 20 веков назад» («Право», 1901, № 7 и 8),
  • «Das Clauselgesetz in Ciceros Reden» (Лейпциг, 1904, Supplementband к «Philologus»).
• Гомеровский вопрос:
  • «Закон хронологической несовместимости и композиция Илиады» (сборник «Χαριστήρια», Санкт-Петербург, 1897),
  • «Die Behandlung gleichzeitiger Ereignisse im antiken Epos» (Лейпциг, 1901; Suppl. к «Philologus»)
  • «Старые и новые пути в гомеровском вопросе» (ЖМНП, май, 1900).
• История религий:
  • «Рим и его религия» («Вестник Европы», 1903),
  • «Rom und seine Gottheit» (Мюнхен, 1903),
  • «Раннее христианство и римская философия» («Вопросы философии и психологии», 1903),
  • «Соперник христианства Гермес, трижды великий» («Вестник Европы», 1904),
  • «Hermes und die Hermetik» («Archiv für Religionswis senschaft», 1905).
• История идей и история античной культуры. Большая часть главным образом популярных статей в этой области объединена в сборнике «Из жизни идей» (т. I, Санкт-Петербург, 1905); ср. «Die Orestessage und die Rechtfertigungsidee» («Neue Jahrb. für das class. Alterthum», 1899, № 3 и 5) и «Antike Humanität» (ibid., 1898, 1 и 1902).
• Психология языка.
  • «Вильгельм Вундт и психология языка» («Вопросы философии и психологии», 1902).
• Сравнительная история литературы.
  • Ряд введений к переводам произведений Шиллера («Семела», «Орлеанская дева»), Шекспира («Комедия ошибок», «Перикл», «Антоний и Клеопатра», «Юлий Цезарь», «Венера и Адонис», «Лукреция») и Байрона («Гяур», «Абидосская невеста», «Осада Коринфа»), вышедшим под общей редакцией С. А. Венгерова.
  • К той же области относятся статьи «Мотив разлуки» (Овидий — Шекспир — Пушкин, «Вестник Европы», 1903) и «Die Tragoedie des Glaubens» («Neue Jahrb. für das class. Alterthum», 1901).
• В связи преподаванием в средних школах России им были составлены доклады, напечатанные в «Трудах комиссии по вопросу об улучшении средней школы»: «Образовательное значение античности» (т. VI) и «О внешкольном образовании» (там же, т. VII).

В популярном изложении те же мысли в защиту классического образования были изложены в публичных лекциях Зелинского, изданных под заглавием «Древний Мир и мы» (второе издание в сборнике «Из жизни идей», т. II).

Отличительная черта всех перечисленных трудов Зелинского — блестящее соединение острого анализа и глубокого философского и психологического синтеза.

По мнению некоторых исследователей древнегреческого театра, в том числе В. Н. Ярхо и переводчика С. В. Шервинского, переводы Зелинского довольно далеки от оригинала (то же отмечал Н. П. Анциферов). В них, в частности, придавалась анахронистическая психологическая мотивация действий персонажей, что нередко искажало смысл происходящего.

Ф. Ф. Зелинский гордился своей причастностью к антиковедению, классической истории, что воспринимал и как особую честь, выпавшую на его долю, и как человеческое счастье.

Издания

Ф.Ф. Зелинский является автором более 800 опубликованных работ, преимущественно на русском, польском, немецком, латинском языках.

Переводы античных авторов:

• Цицерон, Марк Туллий. Полн. собр. речей в двух томах. Т. 1. СПб., 1901 (второй том не вышел; полного академического издания Речей Цицерона в России нет до сих пор, двухтомник 1962 г. неполон).
• Овидий. Баллады-послания. М., 1913.
• Софокл. Драмы. В 3 т. М., 1914-1915; новое издание: М.: Наука, 1990 ("Литературные памятники").
• Тит Ливий. История Рима от основания Города. Кн. XXI // Историки Рима. М., 1970.

Цикл "Из жизни идей":

• Зелинский Ф.Ф. Из жизни идей. СПб., 1904. 4-е изд.: СПб.: Алетейя, 1995. 464 с.
• Зелинский Ф.Ф. Древний мир и мы. СПб., 1903. 4-е изд.: СПб.: Алетейя, 1997. 416 с.
• Зелинский Ф.Ф. Соперники христианства. СПб., 1907. 2-е изд.: СПб.: Алетейя, 1995. 408 с.
• Зелинский Ф.Ф. Возрожденцы. Пг., 1922. 2-е изд.: СПб.: Алетейя, 1997. 326 с.

Цикл "Античный мир":

• Зелинский Ф.Ф. Античный мир. Т. 1: Эллада. Ч. 1: Сказочная древность. Вып. 1-3. Пг., 1922-1923 = Сказочная древность Эллады. М.: Московский рабочий, 1993. 382 с.; М.-СПб.: Культура, 1994; М.: Директ-Медиа, 2014. 538 с.
• Зелинский Ф.Ф. Независимая Греция. Варшава, 1933 (на польск. яз.; русского перевода нет).
• Зелинский Ф.Ф. Римская Республика. СПб.: Алетейя, 2002 (оригинал: Варшава, 1935).
• Зелинский Ф.Ф. Римская Империя. СПб.: Алетейя, 1999 (оригинал: Варшава, 1938).

Цикл "Религии античного мира":

• Зелинский Ф.Ф. Древнегреческая религия. Пг., 1918; Киев: Синто, 1993. 128 с.; Paris, 1926; Oxford, 1926; История античных религий. Ростов-на-Дону: Феникс, 2010 и др. изд.
• Зелинский Ф.Ф. Религия эллинизма. Пг., 1922; Томск: Водолей, 1996. 160 с.; М.: Директ-Медиа, 2014. 169 с.
• Зелинский Ф.Ф. Эллинизм и иудаизм // Зелинский Ф.Ф. История античных религий. Т. I-III. СПб.: Квадривиум, 2014. 864 с. (I. Древнегреческая религия; II. Религия эллинизма; III. Эллинизм и иудаизм - Пер. с польск. Ильи Бея) (оригинал: Варшава, 1927).
• Зелинский Ф.Ф. Религия республиканского Рима / История античных религий. Т. IV. - Пер. с польск. Ильи Бея, СПб.: Квадривиум, 2016. 864 с. (оригинал: Варшава, 1933-1934, в 2 частях).
• Зелинский Ф.Ф. Религия Римской Империи. Краков, 2000 (на польск. яз.; русского перевода нет).
• Зелинский Ф.Ф. Античное христианство. Краков, 1999 (на польск. яз.; русского перевода нет).

Прочие сочинения:

• Zielinski T. Die Letzten Jahre des zweiten punischer Krieges. Leipzig: Teubner, 1880; Aahen, 1985.
• Зелинский Ф. Ф. О синтагмах в древней греческой комедии. СПб., 1883.
• Зелинский Ф. Ф. О дорийском и ионийском стилях в древней аттической комедии. СПб., 1885.
• Zielinski T. Die Gliederung der altattischen Komoedie. Leipzig: Teubner, 1885.
• Zielinski T. Die Marchenkomodie in Athen. St. Petersburg, 1886.
• Zielinski T. Cicero im Wandel der Jahrunderte. Leipzig: Teubner, 1897; Darmstadt, 1973 (всего вышло 6 изданий).
• Зелинский Ф.Ф. Tragodoumena. Исследования в области развития трагических мотивов, вып.1. СПб., 1919.
• Zielinski T. Tragodumenon libri tres. Krakow, 1925.
• Зелинский Ф.Ф. История античной культуры. СПб.: Марс, 1995. 384 с.
• Зелинский Ф.Ф. Иресиона: Аттические сказки. В 4-х выпусках. Пг., 1921-1922; Аттические сказки. СПб.: Алетейя, 2000. 190 с.
• Зелинский Ф.Ф. Мифы трагической Эллады. Минск: Вышэйшая школа, 1992. 368 с. (вариант книги: Сказочная древность Эллады).
• Зелинский Ф.Ф. Автобиография // Древний мир и мы. Классическое наследие в Европе и России. Альманах. Вып. 4. СПб.: Дмитрий Буланин, 2012. С. 46-197.
• Zielinski T. Kultura i rewolucja: Publicystyka z lat 1917-1922. Warszawa, 1999.

О нем:

• Srebrny S. Tadeusz Zielinski // Eos. 1947. Vol. 42. P. 5-65.
• Гусейнов Г. "...И ты стоскуешься по белым храмам и душистым рощам...". О жизни и книгах Фаддея Францевича Зелинского // Зелинский Ф.Ф. Сказочная древность Эллады. М., 1993. С. 3-14.
• Добронравин Н.А. Древнегреческая трагедия в Новой Европе, или судьба Фаддея Зелинского // Зелинский Ф.Ф. Возрожденцы. СПб., 1997. С. 319-323.
• Лукьянченко О.А. Вертикаль жизни (наброски к биографии Ф.Ф. Зелинского) // Зелинский Ф.Ф. Римская Республика. СПб., 2002. С. 5-22.
• Приложение к биографическому очерку о Ф.Ф. Зелинском, написанное его дочерью Ариадной Фаддеевной // Зелинский Ф.Ф. Римская Республика. СПб., 2002. С. 425-436.
• Аксер Е. Тадеуш Зелинский среди чужих // Древний мир и мы. Альманах. Вып. 4. СПб., 2012. С. 12-23.
• фон Альбрехт М. Наводя мосты между культурами и народами: филолог Ф.Ф. Зелинский // Древний мир и мы. Альманах. Вып. 4. СПб., 2012. С. 24-31.
• Гаврилов А.К. Фаддей Францевич Зелинский в контексте русской культуры // Древний мир и мы. Альманах. Вып. 4. СПб., 2012. С. 32-45.
• Геремек Х. Дневник Ф.Ф. Зелинского 1939-1944 гг. // Древний мир и мы. Альманах. Вып. 4. СПб., 2012. С. 198-220.
• Tadeusz Zielinski (1859-1944): Spuren und Zeugnisse seines Lebens und Wirkens aus suddeutschen Bestanden. Torunii, 2009.
• Червинская А. Ф. Из пережитого (журнальный вариант) // Ковчег. 2005. №№ VII–VIII, электронная версия www.kovcheg-kavkaz.ru/issue_7_52.html; www.kovcheg-kavkaz.ru/issue_9_108.html
• Лукьянченко О. Фаддей Зелинский в переписке с младшей дочерью Ариадной: Неизвестные страницы биографии // Новая Польша. 2009. № 7/8. C. 51–59, электронная версияwww.novpol.ru/index.php?id=1179
• Лукьянченко О. Ф. Ф. Зелинский и его «История античных религий» // Зелинский.Ф. Ф. История античных религий. Ростов н/Д: Феникс, 2010. С. 3–12.
• Lukianchenko O. Nieznane karty biografii Tadeusza Zielinskiego: Korespondencja Faddieja Francewicza (Tadeusza) Zielinskiego z najmladsza corka Ariadna // Новая Польша. Wydanie specjalne 2005–2011. C. 5–14.
• Lukianchenko O. Tadeusz Zielinski. Nieznane karty biografii // Tadeusz Zielinski (1859–1944). W 150 rocznice urodgin. IBI «Artes Liberales» UW, Komitet Nauk o Kulturze Antycznej PAN, Warszawa, 2011. С. 55–191.
• Лукьянченко О. Фаддей Зелинский: судьба литературного наследия // Новая Польша. 2014. № 5. C. 25–35, электронная версия novpol.ru/index.php?id=2073

Библиография:

Список трудов проф. Ф.Ф. Зелинского, изданный ко дню 25-летия его преподавательской деятельности его учениками (1884-1909). СПб., 1909 (№ 1-312);.

Перечень трудов проф. Ф.Ф. Зелинского с 1908 г. // Гермес. 1914. № 3, с.84-87 (№ 313-421).

Наиболее полная библиография Ф.Ф. Зелинского опубликована Г. Пьянко в Польше: Meander. 1959. Rok 14. S. 441-461.

Ссылки

• [az.lib.ru/z/zelinskij_f_f/ Зелинский, Фаддей Францевич] в библиотеке Максима Мошкова
• Зелинский Ф. Ф. [imwerden.de/pdf/zelinsky_drevnegrecheskaya_religiya_1918.pdf Древнегреческая религия] (PDF). Петроград: Огни, 1918. imwerden.de. Проверено 30 апреля 2013. [www.webcitation.org/6GWBh05KF Архивировано из первоисточника 10 мая 2013].
• Зѣлинскій Ѳ. [wayback.archive.org/web/20071022054527/rus-shake.ru/criticism/Zelinskiy/Venus_and_Adonis/ Венера и Адонисъ]. Шекспир В. Полное собрание сочинений / Библиотека великих писателей под ред. С. А. Венгерова. СПб.: Брокгауз-Ефрон , 1903. Т. 5. С. 332—339. rus-shake.ru; archive.org. Проверено 30 апреля 2013. [www.webcitation.org/6GWBhcbJX Архивировано из первоисточника 10 мая 2013].
• Зѣлинскій. [wayback.archive.org/web/20071022054518/rus-shake.ru/criticism/Zelinskiy/The_Comedy_of_Errors/ Комедія ошибокъ]. Шекспир В. Полное собрание сочинений / Библиотека великих писателей под ред. С. А. Венгерова. Т. 1, 1903. С. 53—67. rus-shake.ru; archive.org. Проверено 30 апреля 2013. [www.webcitation.org/6GWBiA3EJ Архивировано из первоисточника 10 мая 2013].

Ссылки

• Потехина И. П. [bioslovhist.history.spbu.ru/component/fabrik/details/1/324.html Зелинский (Zieliński) Фаддей (Tadeusz Stefan) Францевич // Биографика СПбГУ]

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Зелинский, Фаддей Францевич

– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.



Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.
После Бородинской победы французов не было ни одного не только генерального, но сколько нибудь значительного сражения, и французская армия перестала существовать. Что это значит? Ежели бы это был пример из истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда что не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…
Период кампании 1812 года от Бородинского сражения до изгнания французов доказал, что выигранное сражение не только не есть причина завоевания, но даже и не постоянный признак завоевания; доказал, что сила, решающая участь народов, лежит не в завоевателях, даже на в армиях и сражениях, а в чем то другом.
Французские историки, описывая положение французского войска перед выходом из Москвы, утверждают, что все в Великой армии было в порядке, исключая кавалерии, артиллерии и обозов, да не было фуража для корма лошадей и рогатого скота. Этому бедствию не могло помочь ничто, потому что окрестные мужики жгли свое сено и не давали французам.
Выигранное сражение не принесло обычных результатов, потому что мужики Карп и Влас, которые после выступления французов приехали в Москву с подводами грабить город и вообще не выказывали лично геройских чувств, и все бесчисленное количество таких мужиков не везли сена в Москву за хорошие деньги, которые им предлагали, а жгли его.

Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым – поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил свою шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Но представим себе, что противник, так разумно употребивший лучшее и простейшее средство для достижения цели, вместе с тем воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность дела и настаивал бы на том, что он по всем правилам искусства победил на шпагах. Можно себе представить, какая путаница и неясность произошла бы от такого описания происшедшего поединка.
Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские; люди, старающиеся объяснить все по правилам фехтования, – историки, которые писали об этом событии.
Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, оставление и пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война – все это были отступления от правил.
Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтовальщика остановился в Москве и вместо шпаги противника увидал поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существовали какие то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что русским, высшим по положению людям казалось почему то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем правилам стать в позицию en quarte или en tierce [четвертую, третью], сделать искусное выпадение в prime [первую] и т. д., – дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.
И благо тому народу, который не как французы в 1813 году, отсалютовав по всем правилам искусства и перевернув шпагу эфесом, грациозно и учтиво передает ее великодушному победителю, а благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью.


Одним из самых осязательных и выгодных отступлений от так называемых правил войны есть действие разрозненных людей против людей, жмущихся в кучу. Такого рода действия всегда проявляются в войне, принимающей народный характер. Действия эти состоят в том, что, вместо того чтобы становиться толпой против толпы, люди расходятся врозь, нападают поодиночке и тотчас же бегут, когда на них нападают большими силами, а потом опять нападают, когда представляется случай. Это делали гверильясы в Испании; это делали горцы на Кавказе; это делали русские в 1812 м году.
Войну такого рода назвали партизанскою и полагали, что, назвав ее так, объяснили ее значение. Между тем такого рода война не только не подходит ни под какие правила, но прямо противоположна известному и признанному за непогрешимое тактическому правилу. Правило это говорит, что атакующий должен сосредоточивать свои войска с тем, чтобы в момент боя быть сильнее противника.
Партизанская война (всегда успешная, как показывает история) прямо противуположна этому правилу.
Противоречие это происходит оттого, что военная наука принимает силу войск тождественною с их числительностию. Военная наука говорит, что чем больше войска, тем больше силы. Les gros bataillons ont toujours raison. [Право всегда на стороне больших армий.]
Говоря это, военная наука подобна той механике, которая, основываясь на рассмотрении сил только по отношению к их массам, сказала бы, что силы равны или не равны между собою, потому что равны или не равны их массы.
Сила (количество движения) есть произведение из массы на скорость.
В военном деле сила войска есть также произведение из массы на что то такое, на какое то неизвестное х.
Военная наука, видя в истории бесчисленное количество примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают большие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и старается отыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то – самое обыкновенное – в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений множителя не доставляет результатов, согласных с историческими фактами.
А между тем стоит только отрешиться от установившегося, в угоду героям, ложного взгляда на действительность распоряжений высших властей во время войны для того, чтобы отыскать этот неизвестный х.
Х этот есть дух войска, то есть большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско, совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или не гениев, в трех или двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими тридцать раз в минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в наивыгоднейшие условия для драки.
Дух войска – есть множитель на массу, дающий произведение силы. Определить и выразить значение духа войска, этого неизвестного множителя, есть задача науки.