Зельбстопфер

Зельбстопфер
Истребитель FW 190A-3, предназначавшийся для «тотальных операций»
Годы существования	9 июня 1944 — 21 апреля 1945
Страна	Третий рейх Третий рейх
Подчинение	люфтваффе
Входит в	Kampfgeschwader 200
Тип	авиация (лётчики-смертники)
Функция	атаки с самоубийствами
Численность	70 человек
Прозвище	Готовые к самопожертвованию (нем. Selbstopfer), Эскадрон Леонида
Покровитель	Ханна Райч
Снаряжение	FW 190, Mistel
Участие в	Вторая мировая война (Битва за Берлин)
Командиры
Известные командиры	Хайнер Ланге

Зельбсто́пфер (нем. Selbstopfer, от нем. Selbst — сам и нем. Opfer — жертва, буквально — «Самопожертвование»), официально 5-я эскадрилья 200-й бомбардировочной эскадры (нем. 5. Staffel / Kampfgeschwader 200) или «Эскадрилья Леонида» — секретное подразделение люфтваффе, созданное по образцу японских лётчиков-камикадзе, солдаты которого должны были проводить атаки против союзников, обязательно жертвуя своей жизнью. Это подразделение было попыткой практической реализации концепции «умного оружия», которое должно было атаковать мосты, командные центры и даже вражеские самолёты.

История

Концепция самоубийственных атак

Идею создания отрядов самоубийц предлагали в своё время Отто Скорцени (смертники в торпедах) и Хайо Херрманн, а продвигала её активнее других Ханна Райч. Немцы считали, что благодаря психологической подготовке и фанатичному настрою их авиация сможет превзойти авиацию союзников и справиться с превосходящими силами противника. Идея самопожертвования уходила корнями в германскую мифологию, которую активно распространяла нацистская пропаганда. 28 февраля 1944 Ханна Райч в разговоре с Гитлером предложила идею создания отряда лётчиков-самоубийц. С большим трудом Гитлер согласился предоставить Райч средства для подготовки лётчиков. Однако Гитлер взял с Райч и её помощников слово: не вводить в бой самоубийц без полной подготовки. Подразделение получило негласное название «Эскадрон Леонида» в честь спартанского царя Леонида, который с 300 спартанских воинов сражался в Фермопильской битве до последнего воина, не желая сдаваться. Это должно было вдохновить лётчиков люфтваффе — научить их быть готовыми погибнуть в любом походе и принести свою жизнь в жертву ради победы. Подразделение включили в 200-ю эскадру — Kampfgeschwader 200.

Выбор оружия

Для подготовки были выбраны изначально самолёты Fieseler Fi 103R — самолёты производства компании Fieseler, которая разрабатывала и ракету «Фау-1». Самолёт фактически был управляемой «летающей бомбой»: у пилота при атаке были всего два варианта — или погибнуть с аппаратом, или выпрыгнуть с парашютом перед столкновением аппарата с целью. Последнее как раз давало шанс лётчику выжить, в отличие от японского Yokosuka MXY7 Ohka, который смертник не мог покинуть во время полёта.

Но командир эскадрильи, Вернер Баумбах, назвал это бесполезной тратой людских и материальных ресурсов, предложив использовать другой вариант — авиационный комплекс Mistel. Суть комплекса заключалась в том, что один крупный самолёт типа Junkers Ju 88 нёс на себе маленький самолёт, а в маленьком вместо кабины пилота был огромный запас взрывчатого вещества. Большой самолёт сбрасывал с себя маленький и возвращался на базу, а маленький летел к цели и взрывался. Ханна Райш предложила выбрать самолёты Messerschmitt Me 328 для отражения атак союзников: переоборудовав их в самолёты-смертники, немцы планировали их запускать прямо под водой наподобие торпед и атаковать вражеский флот. Взрыв такого самолёта был эквивалентен взрыву от авиабомбы массой 900 кг.

На испытаниях, однако, выявились проблемы с использованием самолётов типа Me-328. Запоздалое решение об использовании Fi 103R так и не было претворено в жизнь: в итоге люфтваффе использовало не только Me-328, но и всё, что подворачивалось под руку. Одной из причин боязни использовать Fi 103R стали неудачные испытания проекта Mistel на основе самолётов Heinkel He 111, которые развивали плохую скорость при атаке с Fi 103R. Сами же Fi 103R и на отдельных испытаниях показывали неудовлетворительные результаты, то и дело разбиваясь.

Целесообразность

Идею поддержал Генрих Гиммлер, а чтобы сэкономить кадровый состав вермахта, предложил отправлять в эскадрилью тяжело раненых и даже заключённых, сформировав тем самым подобие сухопутного «штрафного батальона». Однако командование люфтваффе стало выступать резко против: Герман Геринг расценил это как глупую затею, а Эрхард Мильх и вовсе заявил о невозможности реализации подобной идеи. Гитлер, за которым оставалось последнее слово, заявлял многократно, что самоубийственная атака не вяжется с немецким характером, и что поступать таким образом в экстремальной ситуации для Германии будет как раз смертным приговором. И всё же фюрер скрепя сердце разрешил Райч организовать подразделение. Гюнтер Кортен, начальник штаба люфтваффе, возложил ответственность за эскадрилью самоубийц на командира 200-й эскадры.

Численность

Более 70 человек (в основном, молодые люди) пришли в подразделение. Вступая в него, они приносили клятву и подписывали заявление со следующими словами:

Здесь я добровольно соглашаюсь быть зачисленным в группу смертников как пилот управляемой бомбы. Я полностью осознаю, что моё участие в подобной деятельности приведёт к моей гибели.

Участие в боях

9 июня 1944 Карл Коллер сообщил, что группа из Kampfgeschwader 200, оснащённая истребителями Focke-Wulf Fw 190, готова к «тотальным операциям». У каждого самолёта была огромная бомба на борту, а запас топлива был снижен по сравнению с обычными самолётами. Результаты обучения пилотов не удовлетворили командира эскадрильи Вернера Баумбаха, и тот стал укорять Альберта Шпеера за то, что тот не предоставил достаточно солдат для операции «Железный молот», в которой было куда более уместно использовать проект Mistel, а не тратить его на использование лётчиками-смертниками. Шпеер, в свою очередь, свалил всю вину на Гитлера. 15 ноября 1944 программа переподготовки была остановлена личным приказом Баумбаха: было переоборудовано всего 175 самолётов.

Единственный эпизод, который может свидетельствовать об использовании самоубийц люфтваффе — это битва за Берлин и атаки на построенные советскими солдатами мосты через реку Одер. Хайнер Ланге, подполковник люфтваффе, с 17 по 20 апреля 1945 руководил атаками на мосты. В ходе боёв были уничтожены 17 мостов и переправ, но по свидетельству историка Энтони Бивера, у немцев самоубийцы сумели только разрушить железнодорожный мост на Кюстрин, а жертвами бесполезных атак стали 35 лётчиков с их самолётами. 21 апреля 1945 силы 4-й советской танковой армии вышли на рубеж Лукенвальде — Ютербог, и немцам пришлось не только прекратить атаки, но и эвакуировать авиабазу из Ютербога, откуда производились вылеты смертников

См. также

• Камикадзе
• K-Verbande
• Sonderkommando Elbe

Литература

• Muller, Richard R.; [findarticles.com/p/articles/mi_m0NXL/is_4_17/ai_113563544/pg_5 Losing air superiority: a case study from the Second World War] originally published in Air & Space Power Journal, Winter, 2003.

Ссылки

• [www.wissenschaft-und-frieden.de/seite.php?artikelID=0833 Ulrich Albrecht: Artefakte des Fanatismus. Technik und nationalsozialistische Ideologie in der Endphase des Dritten Reiches Informationsdienst Wissenschaft und Frieden, Ausgabe 4/1989. Enthält einen ausführliche Abschnitt über die Selbstopferflugzeuge]  (нем.)
• [einestages.spiegel.de/static/topicalbumbackground/5318/himmelfahrtskommando_fuer_hitler.html Christoph Gunkel: Himmelfahrtskommando für Hitler]  (нем.)
• [www.newkamikaze.com/articles/16 Камикадзе третьего рейха]  (рус.)

Отрывок, характеризующий Зельбстопфер

– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.