Зелёная линия (Израиль)

Зелёная линия (зелёная черта) (ивр. הקו הירוק) — демаркационная линия после окончания Арабо-израильской войны 1948—1949 годов между Израилем, с одной стороны, и Ливаном, Сирией, Трансиорданией (включая оккупированный ею до 1967 года Западный берег реки Иордан) и Египтом (включая оккупированный им до 1967 года Сектор Газа), с другой стороны.

1949—1967 годы

До Шестидневной войны 1967 года, несмотря на соглашения о прекращении огня с правительствами арабских стран, через Зелёную линию в Израиль постоянно проникали группы террористов (федаинов по арабскому определению), убивавших мирных израильских граждан. Согласно данным, приведённым начальником израильского Генштаба Моше Даяном, только за период с 1949 до середины 1954 года происходило в среднем 1000 случаев проникновения в месяц на нескольких государственных границах, большинство из них на израильско-иорданской границе. Только на этой границе произошло 1069 столкновений с вооруженными мародёрами и 3573 случая вооружённого разбоя. 513 израильтян было убито и ранено.

Израильская армия, в свою очередь, совершала рейды на территории, контролируемые арабскими странами. Израилем такие атаки позиционировались как ответ на нападения с арабской стороны, однако по мнению ООН и соседних арабских государств, такие действия велись, в том числе, в нарушение соглашений о прекращении огня. В ходе этих операций в Иордании гибли сотни людей, включая мирных граждан, разрушались постройки, в том числе жилые дома и общественные здания. Наиболее известен рейд в Кибию, который разные источники называют, в зависимости от оценки действий израильских войск, операцией в Кибии, инцидентом в Кибии или резней в Кибии, проведенный после теракта в поселке Йехуд, в результате которого были убиты женщина и двое маленьких детей, а другие члены семьи получили ранения.

Кроме того через линию в свои бывшие дома в оставленных ими деревнях пытались проникнуть тысячи арабских беженцев. Израильские власти жестко пресекали такие попытки. Беженцам не позволяли вселиться в свои бывшие дома и депортировали. Некоторым удалось просочиться в израильские деревни, населённые оставшимися арабами, в надежде остаться там, но их вылавливали. В 1950 году более сотни подобных нарушителей были высажены в пустыне Арава и им было приказано идти к иорданской границе без пищи и воды. В результате, около 20 человек погибло. После этого, шокировавшего общественное мнение как в Израиле, так и за рубежом, инцидента, количество проникновений через границу несколько уменьшилось. Согласно Бенни Моррису, пик нарушений израильской границы пришёлся на 1952 год, когда было зафиксировано 16 000 таких инцидентов, и снизился до 4350 нарушений границы в 1955 году. Моррис считает, что менее 10 % нарушителей были «политически мотивированными или имели насильственные цели». При этом, сам он отмечает, что «время от времени и экономически мотивированные лазутчики убивали или ранили израильтян и разрушали их имущество… Некоторые, несомненно, чувствовали … что украв израильскую собственность они также мстят Израилю».

Следует отметить, что после Арабо-Израильской войны (1947—49) Израиль принял около миллиона еврейских беженцев, главным образом, из арабских стран. Согласно Мерону Бенвенисти, только к концу 1951 года в Израиль прибыло около 700 тысяч беженцев (100 — в 1948, 240 — в 1949, 170 — в 1950, и 175 тысяч — в 1951 гг.). К концу 1951 года число прибывших превысило число принимаемых, и «механизм абсорбции прогнулся под тяжестью этого бремени». Многие из них были расселены в оставленных арабскими беженцами населённых пунктах.

После Шестидневной войны

После Шестидневной войны «Зеленая линия» перестала быть линией прекращения огня, а приобрела политический статус в разрешении арабо-израильского конфликта.

Согласно резолюциям ООН, территории за пределами «Зелёной линии» считаются оккупированными Израилем. С другой стороны, Израиль считает Голанские высоты и весь Иерусалим частью своей территории (он аннексировал эти территории), а остальные захваченные им в 1967 году земли определяет как спорные. (См.также Израиль#Границы). Аннексия была признана недействительной Резолюцией Совета Безопасности ООН от 17 декабря 1981 года и осуждена Генеральной Ассамблеей ООН в 2008 году.

Ситуация осложняется тем, что за пределами «Зеленой черты» находится значительное арабское население, не имеющее гражданства Израиля и еврейские поселения, созданные там Израилем после войны 1967 года. Сложности возникают также в связи с тем, что шоссе № 1 Тель-Авив-Иерусалим, построенное после 1967 года, пересекает Зелёную линию в районе Латруна.

В августе 2005 г., в результате «одностороннего размежевания», проведённого премьер-министром Ариэлем Шароном, Израиль вывел войска из сектора Газа, ликвидировав все находившиеся там еврейские поселения. Также были разрушены 4 поселения в северной части Самарии.

Вопрос о возможной эвакуации других еврейских поселений на Западном берегу является одним из основных камней преткновения в переговорах о мирном соглашении между израильским правительством и представителями палестинцев, а также одним из наиболее спорных внутренних политических вопросов в Израиле.

См. также

• Пурпурная линия
• Израильский разделительный барьер
• Барьер Израиль — сектор Газа

Отрывок, характеризующий Зелёная линия (Израиль)

– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!