Зелёные цепочки

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Зелёные цепочки
Жанр

военно-детективный,
детский

Режиссёр

Григорий Аронов

Автор
сценария

Феликс Миронер

В главных
ролях

Саша Григорьев
Игорь Урумбеков
Владимир Лелётко
Павел Луспекаев

Оператор

Николай Жилин

Композитор

Исаак Шварц

Кинокомпания

Киностудия «Ленфильм»
Третье творческое объединение

Длительность

98 мин.

Страна

СССР СССР

Язык

Русский

Год

1970

IMDb

ID 0314940

К:Фильмы 1970 года

«Зелёные цепочки» — советский художественный фильм, поставленный на киностудии «Ленфильм» в 1970 году режиссёром Г. Л. Ароновым по повестям Г. И. Матвеева «Зелёные цепочки» и «Тайная схватка».

Премьера фильма в СССР 30 декабря 1970 года.





Сюжет

В августе 1941 года двое ленинградских мальчишек Мишка и Стёпка, возвращаясь из пионерлагеря в Ленинград, случайно знакомятся в группе беженцев с одноруким «фронтовиком» — дядей Петей и помогают ему нести его тяжёлый чемодан. В суматохе, возникшей на дороге от внезапно начавшейся бомбардировки, попутчик теряется и отстаёт от ребят. Чемодан же, в котором по словам «фронтовика», находятся музейные минералы, остаётся у мальчишек.

Уже в осаждённом городе Миша, Стёпка и их приятель Васька решают открыть чемодан. Найдя внутри вместо минералов сигнальный пистолет (ракетницу) с большим количеством сигнальных ракет (патронов), и баловства ради, выстрелив из неё, они оказываются в поле зрения сотрудников советской контрразведки. Во время беседы в штабе ребята узнают, что подобные ракеты (название фильма «Зелёные цепочки» описывает условный сигнал из пяти зелёных ракет) используются для наведения фашистских бомбардировщиков на цели в городе. После разговора мальчишки решают самостоятельно найти и выследить «фронтовика дядю Петю». Вопреки воле взрослых, участвуя в мероприятиях по выявлению шпионской сети, ребята, рискуя жизнью помогают майору контрразведки выйти на след банды диверсантов, наводящей самолёты на оборонные объекты города и устраивающей взрывы на продовольственных предприятиях Ленинграда (в результате такого взрыва на хлебозаводе погибает мама одного из героев фильма).

В конце концов под руководством опытного чекиста Буракова ленинградские мальчишки участвуют и в обезвреживании фашистского резидента Пауля Рихтера, орудующего в облике «однорукого дяди Пети».

Создатели фильма

В ролях

в эпизодах

Съёмочная группа


Интересные факты

Напишите отзыв о статье "Зелёные цепочки"

Примечания

  1. [www.fsb.ru/fsb/history.htm Федеральная служба безопасности Российской Федерации]

Ссылки

  • [www.lenfilm.ru/catalogue/cat_1970.htm «Зелёные цепочки»] (рус.) [www.lenfilm.ru/catalogue.htm Ленфильм. Аннотированный каталог фильмов киностудии «Ленфильм» 1918—2003]

[www.megabook.ru/Article.asp?AID=577819 «Зелёные цепочки»]. Онлайн энциклопедия Кирилла и Мефодия. Проверено 11 ноября 2012. [www.webcitation.org/6CIVR3gtl Архивировано из первоисточника 19 ноября 2012].

Отрывок, характеризующий Зелёные цепочки

Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.


На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.