Зелёный слоник

Зелёный слоник
Жанр	артхаус сплэттер трагикомедия трэш психоделика
Режиссёр	Светлана Баскова
Продюсер	Олег Мавроматти Светлана Баскова Владимир Зубков
Автор сценария	Светлана Баскова
В главных ролях	Сергей Пахомов Владимир Епифанцев Анатолий Осмоловский Александр Маслаев
Оператор	Светлана Баскова
Кинокомпания	Supernova
Длительность	86 мин
Страна	Россия Россия
Язык	русский
Год	1999
IMDb	ID 1003080
Выход фильма «Зелёный слоник»

К:Фильмы 1999 года

«Зелёный сло́ник» — культовый фильм в «мусорном» жанре, снятый на любительскую (S-VHS, DV-cam) видеокамеру в 1998—1999 годах режиссёром Светланой Басковой. В фильме затрагиваются такие табуированные темы, как садизм, копрофилия, некрофилия и гомосексуальность. Фильм был удостоен диплома III степени в разделе полнометражных игровых фильмов конкурса «Любительское кино» КФ «Любить кино!—2000» в Москве.

Сюжет

Действие фильма происходит на гауптвахте предположительно в 1986 году, на что намекает плакат, висящий у охранника в кабинете и одежда всех персонажей фильма — советская форма. На гауптвахту за дисциплинарные провинности попадают два младших офицера: «поехавший» офицер в зеленой форме (Сергей Пахомов) и «братишка»—офицер в чёрной (Владимир Епифанцев). Их обоих сажают в камеру, стены которой окрашены в ядовито-зелёный цвет. Фильм начинается с обсуждения различных философских проблем, а также армейских историй двух лейтенантов. Офицеры по очереди подставляют голову под капающие из труб отопления капли воды, желая испытать на себе давнее поверие, что капли воды, падающие на голову, вызывают со временем сумашествие. «Братишка» объявляет это поверие несостоятельным, а попробованную им из труб воду — канализацией. «Поехавший» рассказывает «братишке» о том, как он впервые занимался сексом, как пьяным испражнялся в море, как пробовал фекалии, а также о том, как его на срочной службе чуть не сделали опущенным. Сначала «братишка» смеялся над историями «поехавшего» офицера, но постепенно они начали ему сильно надоедать. Заметив, что у «братишки» начал иссякать запас терпения, и без того не гигантский, «поехавший» всячески пытается развлечь своего собеседника, предлагая сыграть в шашки, сделанные из грязи и бумаги. «Братишка» от подобных идей приходит в ярость и пытается угомонить «поехавшего», предлагая тому просто помолчать. Однако «поехавший» не успокаивается и начинает отжиматься. Как только «поехавший» оказался на полу, «братишка» начинает давить на него, приговаривая, чтобы он хорошенько отжимался. На слова собеседника со словом «вы», «братишка» окончательно выходит из себя и говорит «поехавшему» просто заткнуться. И на этот раз «поехавший» офицер не замолкает, неправильно выражаясь. За это «братишка» сдирает погоны с собеседника. «Поехавший» упрашивает второго офицера отдать ему погоны при условии, что станцует как цапля на одной ноге. Смеясь, «братишка» соглашается на сделку, но вместо того, чтобы отдать погоны, ударяет его. Невзирая на боль, «поехавший» предлагает очередную идею — совершить акт дефекации на пол, чтобы избавить «братишку» от якобы надоедливых мух. За эту идею «братишка» избивает его. На крики поехавшего приходит охранник (Александр Маслаев), который отправляет «братишку» на «работу». Работой оказывается чистка унитаза при помощи вилки. Не зная, как чистить вилкой унитаз, «братишка» не справляется с поставленной задачей. Увидев, что «братишка» не справляется со своей работой, охранник показывает, как правильно чистить унитаз вилкой, и уходит. Но «братишка» отказывается чистить, и, разозлившись, охранник отправляет заключённого обратно к «поехавшему». Тот пытается развеселить товарища и начинает исполнять сочинённую им самим песенку про зелёного слоника. После этого оба офицера ложатся спать.

Пока «братишка» спит, «поехавший» решает сделать ему сюрприз. Он испражняется в тарелку, часть фекалий размазывает по полу, часть по себе, часть съедает, а потом лепит прямоугольник из фекалия. Разбудив товарища, «поехавший» предлагает ему отведать «сладкий хлеб» из тарелки. Выслушав очередной бред сокамерника, второй офицер начинает громко кричать, звать начальство и принудительно заставляет «поехавшего» очистить себя от фекалий. На крики «братишки» снова приходит охранник и в очередной раз отправляет второго офицера «на работу» и уходит в свой кабинет, где закусывает и начинает рассуждать о том, что заключённые недостойны носить погоны лейтенанта, так как они жрут собственные фекалии. Пока в камере отсутствует «братишка», в неё входит начальник гауптвахты, капитан по званию (Анатолий Осмоловский), который, возмутившись недалёкостью «поехавшего», начинает читать лекцию про тихоокеанский театр военных действий во время Второй мировой войны. Однако допускает в лекции ошибку в количестве японских самолётов, атаковавших Пёрл-Харбор, а также называет Мэриленд как один из потопленных кораблей, хотя в реальности этот линкор получил незначительные повреждения. После лекции к начальнику гауптвахты подходит охранник, предлагая заказанный им чай из столовой. Попробовав чай, начальник говорит, что в стакане «какая-то моча», после чего выливает чай на охранника, просив передать, чтобы «такой чай ему больше не приносили». Как только охранник вернулся, начальник спрашивает его, что бы он хотел сделать с «поехавшим». Получив ответ «уничтожить», начальник гауптвахты разрешает охраннику избить «поехавшего».

После разборки с «поехавшим» охранник отводит его в тёмный подвал, к «братишке». Поместив офицеров в узкую яму, начальник гауптвахты начинает говорить о том, что провинившихся ждёт суровое наказание, которое они должны познать. По идее капитана охранник должен был уйти, но он не сделал этого и «попал под горячую руку» главного надзирателя. После этого начальник начинает всячески издеваться над остальными персонажами, включая охранника, заставляя их петь и плясать танец «Яблочко».

После издевательств охранник отправляется перекусить к себе и рассуждает, как станет полковником и отомстит капитану по полной, а в подвале остаются только два младших офицера и начальник гауптвахты, продолжающий издевательства. «Братишка» пытается выбраться из ямы, затем требует от «поехавшего» поймать ему крысу, жалуясь на голод. Заметив это, начальник предлагает сделать минет. «Братишка» отказывается и предлагает совершить данное действие с «поехавшим». После того как начальник гауптвахты склоняет «поехавшего» к оральному сексу, «братишка», наблюдая всю эту картину, окончательно сходит с ума. Выбравшись из ямы, он хватает кусок арматуры, избивает капитана, перегрызает ему горло, насилует и потрошит. После этого «братишка» начинает издеваться над «поехавшим», размазывая по его лицу кровь, после чего засунув ему трахею в рот, и заставив «трубить». Поняв, что только что убил человека, «братишка» совершает самоубийство, вскрывая себе вены. В живых остаётся только «поехавший», который напрасно пытается спасти мёртвого «братишку», предпринимая бессмысленные действия, используя трахею капитана, а также сняв с себя штаны и попытавшись «отдраить» ноги братишки. Поняв бесполезность своих действий и склоняясь к трупу «братишки», «поехавший» кричит от безысходности. В залитый кровью подвал возвращается охранник гауптвахты и в море крови находит в живых только «поехавшего» в кителе. При виде трупов охранник тоже сходит с ума и начинает нести бред о том, что «он — полковник», притом что капитанский мундир и полковничьи погоны у него и в самом деле при себе, предлагая «поехавшему» быть свидетелем и поехать с ним на бал, на котором будет пиво и салют в его честь, после встаёт на стул и натягивает петлю вокруг шеи. «Поехавший» офицер, желавший закончить это безумие, выбивает стул из-под охранника при помощи вырванной трахеи. Он издевается над трупом, напевая про зелёного слоника и имитирует секс, после чего засыпает среди мёртвых тел.

В ролях

Актёр	Роль
Сергей Пахомов	первый офицер («поехавший») первый офицер («поехавший»)
Владимир Епифанцев	второй офицер («братишка») второй офицер («братишка»)
Александр Маслаев	охранник («полковник») охранник («полковник»)
Анатолий Осмоловский	начальник гауптвахты, («капитан») начальник гауптвахты, («капитан»)
Олег Мавроматти	озвучка Капитана в начале фильма озвучка Капитана в начале фильма

Оценки

По уверениям Валерия Кичина, «в узких кругах любителей это видео снискало реноме самого омерзительного в истории, но запрещать его бессмысленно уже потому, что из-за рвотных порывов никому не удалось досмотреть его до половины». Андрей Плахов характеризует «шокирующий и маргинальный» фильм Басковой как «жестокую антимилитаристскую притчу». В программе «Культ кино» на телеканале «Культура» Баскова подтвердила, что фильм в каком-то смысле задумывался как протест против Чеченской войны.

Сама Баскова впоследствии говорила:

В конце 1990-х для меня были очевидны и гауптвахта, и все разговоры главных героев, и их порой не совсем симпатичные поступки. Все шло от социально-политических и личностных противоречий того времени и нашей страны того времени. Больше нигде и больше никак события «Зелёного слоника» происходить не могли. В этом смысле я отвечаю за каждое своё слово. За каждый кадр. Многое из снятого тогда материала стоило мне и актёрам чудовищных усилий, но при окончательном монтаже безжалостно вырезалось как лишнее и ненужное.

Исполнитель одной из ролей, Владимир Епифанцев, своё участие в картине считает случайностью. По его собственным словам, он даже не смотрел фильм до конца: «Моя работа в этом фильме — случайность, поскольку я даже не предполагал, что все это будет выглядеть именно так… Режиссёр, который снял этот фильм, меня очень долго уговаривал. Не знаю, как меня загипнотизировали, но, тем не менее, я снялся в этом фильме. Но я его не смотрел. И не хочу смотреть».

В декабре 2013 года участники сообщества «Союз офицеров России» в социальной сети «ВКонтакте» резко осудили фильм и предложили проверить его на наличие возбуждения ненависти и вражды, на унижение достоинства людей по признакам их принадлежности к социальной группе «офицеры».

Ссылки

• Сальников В. [www.guelman.ru/xz/362/xx30/xx30017.htm Родина дала им звёздочки…] (рус.) // Художественный журнал. — 2000. — № 30.
• Феликс Сандалов [daily.afisha.ru/archive/vozduh/art/ya-pahom/ «Я — Пахом»: как превратить свою биографию в произведение искусства] (рус.) // Афиша. — 2015.
• [baskova.com/films/pages/id_4 «Зелёный слоник» на сайте С. Басковой]
• [www.cult-cinema.ru/forum/showthread.php?p=7427&mode=threaded «Зелёный слоник» и «Пять бутылок водки» на сайте cult-cinema.ru]

Отрывок, характеризующий Зелёный слоник

– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.