Землетрясение на Ямайке (1692)

Ямайское землетрясение 1692 года — землетрясение, произошедшее в городе Порт-Ройял (Ямайка) 7 июня 1692 года ровно в 11:43 в соответствии с остановившимися часами, найденными на дне бухты. Бо́льшая часть города, известного как «сокровищница Вест-Индии» и «одно из самых безнравственных мест на Земле», была затоплена морем. Около 2 тысяч человек погибло в результате землетрясения и цунами, ещё примерно 3 тысячи — от травм и распространившихся болезней.

Тектоническая обстановка

Остров Ямайка располагается на границе Карибской плиты и микроплиты Гонав, представляющей собой полосу океанической коры длиной 1100 км, которая была образована тектонической активностью вдоль трансформного разлома на границе с Северо-Американской плитой. Ямайка была образована поднятием, связанным со сдерживающим изгибом вдоль данной структуры. Механизм очага землетрясений вокруг Ямайки имеет преимущественно ударно-сдвиговую природу вдоль разломов, поэтому предполагается, что землетрясение 1692 года было вызвано подобным образом.

Ущерб

Две трети города площадью 13.35 га ушло под воду сразу после основного толчка. По словам Роберта Ренни из книги «История Ямайки» (An History of Jamica, 1807) «все причалы утонули сразу и в течение двух минут 9/10 города было покрыто водой, которая поднялась до такой высоты, что вливалась в верхние комнаты домов, которые всё ещё продолжали стоять. Верхушки самых высоких домов виднелись над водой, окружённые мачтами судов, которые тонули вместе со строениями.»

До землетрясения в городе проживало 6,5 тыс. жителей в приблизительно 2 тыс. зданиях, многие из которых были одноэтажными кирпичными постройками, стоявшими прямо на песке. При толчках песок разжижился и здания с жильцами «стекли» в море. Более двадцати судов, стоявших в гавани были опрокинуты, а один корабль, фрегат «Лебедь» в результате цунами оказался на крышах бывших домов. При основном толчке образовались волны из песка — расселины открывались и закрывались, сдавливая многих людей, а после окончания землетрясения песок затвердел и заточил в себе многих жертв.

В Лигуанее (в настоящее время столица страны Кингстон) все дома были разрушены, и вода выливалась из колодцев глубиной 12 метров. Почти все строения в нынешнем Спаниш-Тауне (приблизительно 15 км к западу) также были разрушены.

Всюду на острове произошло много оползней, крупнейший из которых — оползень утёса Джаджмент-клифф затронул участки земли до высоты 800 м и унёс жизни 19 человек. Русла некоторых рек были временно запружены, и через несколько дней после толчков поверхность гавани была покрыта большим числом деревьев с содранной корой, после того, как одну из таких запруд прорвало.

Карманные часы, собранные французским мастером Блонделем, работавшим в Нидерландах, были найдены в процессе подводных археологических работ в 1950-х годах под руководством Эдварда Альберта Линка. Предполагается, что стрелки часов, остановившиеся на отметке 11:43, указывают на точное время землетрясения, что хорошо согласуется с другими источниками.

Последствия

Даже до того, как бушующая стихия успокоилась, некоторые из выживших начали мародёрствовать, вламываясь в дома и складские строения. Мертвецов также обкрадывали, раздевали и в некоторых случаях даже отрезали пальцы, чтобы снять с них кольца.

В те времена стихийное бедствие расценивалась как кара небесная за грехи жителей Порт-Ройяла. Члены Совета Ямайки заявили «Этим явлением мы стали примером сурового суда Всевышнего» («We are become by this an instance of God Almighty’s severe judgement»). Эта точка зрения была распространена не только на Ямайке, в Бостоне Коттон Мэзер написал в письме своему дяде: «Вот событие в назидание всей Английской Америке» («Behold, an accident speaking to all our English America»).

Город был частично восстановлен, но после пожара в 1703 году и урагана 1722 года жители покинули его.

Параметры

Землетрясение

Землетрясение состояло из трёх отдельных толчков увеличивающейся интенсивности. Оценка события — 7,5 по шкале магнитуд.

Несмотря на свидетельства относительно «стекания» города в море, основным эффектом от землетрясения стали обвалы из-за разжижения почвы. Оползень на Джаджмент-клиффе в ходе землетрясения был, вероятно, инициирован в разломе Плентейн-Гарден. Было выдвинуто предположение, что движение этой структуры стало причиной землетрясения.

Оползни

Оползень на Джаджмент-клиффе — это сложная каменная просадка объёмом около 80·10⁶ м³. Поверхность скольжения обнаружена в зонах залегания глины и сланцев с гипсом в основании известнякового блока. Данный оползень произошёл вскоре после землетрясения, но не исключено, что сильный дождь в течение нескольких дней мог быть «последней каплей».

Цунами

По наблюдениям, море отступило примерно на 274 м Лиганее (вероятно, в районе Кингстона), в то время как в Яллхаусе (вероятно, Яллас) оно отошло на 1,6 км. Вода вернулась в виде волны высотой 1,8 м. Предполагается, что одна из возможных причин цунами — это сваливание земли в гавань под самим городом, хотя волны в гавани более точно описываются как сейши, а более высокие волны, как в гавани округа Сент-Энн, объясняются как результат полностью отдельного подводного оползня, также вызванного землетрясением.

Сейсмическая опасность в будущем

Оценки деформации Ямайки, сделанные в 2007 году, показывали, что в системе разломов Энрикильо-Плентейн накопилось достаточное напряжение для создания землетрясения магнитудой 7,0—7,3, сравнимого по масштабам с событием 1692 года. Оценка базировалась на многих допущениях, таких как отсутствие несейсмического выхода напряжения в разломе. В январе 2010 года в западной части острова Гаити произошло разрушительное землетрясение магнитудой 7,0.

См. также

• Наиболее разрушительные землетрясения в истории человечества

Ссылки

• Окороков, Александр [bibliotekar.ru/okorokov/9.htm Триста лет под водой, или Новая жизнь «пиратского Вавилона»]. bibliotekar.ru. Проверено 9 января 2010. [www.webcitation.org/66N7fSYpv Архивировано из первоисточника 23 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Землетрясение на Ямайке (1692)

– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.