Земский начальник

Земский участковый начальник — чиновник Российской империи в 1889—1917 годах, сочетающий на территории своего участка (меньшего, чем уезд) административную власть по отношению к крестьянам и их сообществам (сельским обществам и волостям) и ограниченную судебную власть по отношению ко всему населению. В период контрреформ как администрирующие чиновники заменили собой уездные по крестьянским делам присутствия, а как судебная инстанция — заменили упраздненных мировых судей. Верхними инстанциями по отношению к земским начальникам выступали уездный съезд и губернское присутствие.

Перечень губерний, в которых имелись земские начальники

По состоянию на 1913 год, земские участковые начальники, уездные съезды и губернские присутствия были введены в 43 губерниях Европейской России (Астраханская, Бессарабская, Виленская, Витебская, Владимирская, Вологодская, Воронежская, Вятская, Гродненская, Екатеринославская, Казанская, Калужская, Ковенская, Костромская, Курская, Минская, Могилёвская, Московская, Нижегородская, Новгородская, Олонецкая, Оренбургская, Орловская, Пензенская, Пермская, Полтавская, Псковская, Рязанская, Самарская, Санкт-Петербургская, Саратовская, Симбирская, Смоленская, Ставропольская, Таврическая, Тамбовская, Тверская, Тульская, Уфимская, Харьковская, Херсонская, Черниговская, Ярославская губернии).

В остальных регионах России учреждения по крестьянским делам имели другую структуру, наименования и полномочия должностей и учреждений.

В губерниях Киевской, Волынской и Подольской действовали мировые посредники, уездные мировые съезды и губернские по крестьянским делам присутствия.

В Заказвказских губерниях (Тифлисская, Елизаветпольская (Елисаветпольская), Кутаисская, Эриванская, Бакинская губернии) действовали мировые посредники и губернские по крестьянским или поселянским делам присутствия.

В Области Войска Донского действовали окружные по крестьянским делам присутствия, непременные члены этих присутствий и областное по крестьянским делам присутствие.

В Архангельской губернии действовали чиновники по крестьянским делам, съезды по крестьянским делам и губернское по крестьянским делам присутствие.

В губерниях Тобольской, Томской, Енисейской и Иркутской действовали крестьянские начальники, уездные съезды крестьянских начальников и губернские управления.

В Забайкальской, Амурской и Приморской областях действовали крестьянские начальники, уездные съезды крестьянских начальников и областное по крестьянским делам присутствие.

В Акмолинской, Семипалатинской, Тургайской и Уральской областях действовали крестьянские начальники, уездные съезды крестьянских начальников и областные правления.

Полномочия земских начальников

Административные полномочия

Административные полномочия земского начальника распространялись только на сельские общества и волости, а на всех остальных лиц — только в части их конфликтов по землепользованию с сельскими обществами.

Основные задачи земского начальника как администратора состояли в решении всех вопросов землепользования крестьян (в этой части своей деятельности земские начальники выступали преемниками упраздненных уездных по крестьянским делам присутствий) и в надзоре за деятельностью сообществ крестьян (сельских обществ и волостей).

Задача разрешения вопросов землепользования (составлявшая единственную обязанность прежних мировых посредников) была важной, так как земельные отношения между помещиками и их бывшими крестьянами были сложными и генерировали множество конфликтов. Кроме разграничения собственности на землю (размежевания) между помещиками и сельскими обществами, существовали запутанные взаимные обязательства по правам прохода и проезда, использования земель и леса под пастбище, пользования лесами, пользования водами. Многие из этих отношений не были надлежащим образом документированы. При разрешении всех конфликтов между сельскими обществами и частными владельцами земель земские начальники выступали как полномочные администраторы (сельские и волостные сходы имели полномочия только над землей и над членами сельских обществ). Конфликты внутри сельских обществ разрешались крестьянским самоуправлением, и земский начальник имел более надзорные полномочия.

Земский начальник действовал на основании «Положения об установлениях, заведывающих крестьянскими делами» 1889 года и имел полномочия:

• Разбирать и разрешать иски и споры, относящиеся к исполнению актов о поземельном устройстве крестьян и истекающих из прежних обязательных отношений между помещиками и крестьянами;
• Производить надзор и ревизии всех установлений крестьянского общественного самоуправления;
• При всех инцидентах, требующих прибытия уездного исправника или станового пристава, до их прибытия на место исполнять их обязанности, в том числе руководить нижними чинами уездной полиции;
• Предлагать собственные вопросы для обсуждения на волостном сходе;
• Утверждать в должности избранных волостных старшин;
• Принимать и разрешать жалобы на должностных лиц сельских и волостных управлений;
• Временно устранять от должности должностных лиц сельских и волостных управлений и передавать дело об их увольнении на решение уездных съездов;
• Проверять все приговоры сельских и волостных сходов, и, при усмотрении среди них нарушающих закон, передавать дело на решение уездных съездов;
• Надзирать за состоянием мирских капиталов, утверждать приговоры сельских и волостных сходов относительно расходования мирских капиталов, при несогласии передавать дело на решение уездных съездов;
• Осуществлять аналогичные права в отношении сельских ссудно-сберегательных касс и подобных им учреждений мелкого кредита;
• Надзирать за опекунствами, учрежденными над малолетними сиротами сельского состояния.
• Выбирать судей волостных судов из избранных крестьянами кандидатов, назначать одного из судей председателем суда.

Новый комплекс полномочий был возложен на земских начальников в ходе аграрной реформы 1906 года. Сельские общества были обязаны укреплять за желающими крестьянами земельные участки в личную собственность. Если сельское общество отказывалось это делать, заявитель мог обратиться к земскому начальнику, который выделял землю и составлял акт об укреплении в личную собственность части общинной земли своей властью. Акты подлежали утверждению уездным съездом. Землеустроительные работы на местности при этом выполняли землемеры уездной землеустроительной комиссии, а их камеральную обработку — межевое отделение губернского правления.

Над земским начальником стояли две инстанции: уездный съезд и губернское присутствие. Уездному съезду земский начальник был обязан передавать на решение наиболее важные вопросы (отмену приговоров сходов и т. п.). Губернское присутствие занималось рассмотрением жалоб на решения уездных съездов и земских начальников.

Земский начальник имел также и полномочия накладывать административные взыскания (в современных терминах — право рассматривать дела об административных правонарушениях). До 1906 года за маловажные проступки земский начальник мог, «без формального производства», подвергнуть должностных лиц сельского и волостного управлений и суда денежному взысканию не свыше 5 рублей или аресту не свыше 7 дней. В том же порядке, с составлением лишь в каждом случае особого протокола, земский начальник мог подвергнуть денежному взысканию не свыше 6 рублей или аресту не свыше 3 дней всех «лиц, подведомственных крестьянскому общественному управлению», в случае «неисполнения законных его распоряжений или требований».

Судебные полномочия

Судебные полномочия земского начальника представляли собой часть полномочий (менее важных) мирового судьи, упраздненных при введении данной должности; полномочия мировых судей по более важным делам были переданы уездным членам окружного суда. Земские начальники имели равные судебные полномочия с городскими судьями, образуя совместно с ними нижнюю судебную инстанцию. Важной особенностью земских начальников и городских судей как судебной инстанции было то, что они не были отнесены к системе судебных установлений; высшими инстанциями, принимавшими жалобы на их решения, были не окружные суды (и далее судебные палаты), а уездные съезды (и далее губернские присутствия).

Земскому начальнику были подсудны следующие гражданские дела:

• Иски на сумму не свыше 500 рублей, возникающие по найму земельных угодий, по личному найму на сельские работы, в сельскохозяйственные должности и в услужение, по потравам и другим повреждениям полей, лугов и иных угодий;
• Иски по всякого рода другим личным договорам и обязательствам, о движимости и о вознаграждении за вред и убытки, когда отыскиваемая сумма не превышает 300 рублей;
• Иски о личных обидах и оскорблениях;
• Иски о восстановлении нарушенного владения, когда со времени нарушения прошло не более 6 месяцев;
• Просьбы об обеспечении доказательств по искам на всякую сумму.

Земские начальники рассматривали также дела, подсудные волостному суду, если об этом просили обе стороны.

Земскому начальнику были подсудны следующие уголовные дела:

• Все преступления и проступки, которые могут быть наказаны штрафом не более 300 рублей;
• Все преступления, которые могут быть наказаны тюремным заключением на срок не более одного года.

На практике это означало, что земским начальникам было подсудно абсолютное большинство административных правонарушений (в современном понимании этого термина) и самые легкие уголовные преступления (кража без взлома, мелкое хулиганство, нанесение побоев и т. п.).
Приговоры к аресту на срок до 3 дней и штрафу до 15 рублей обжалованию не подлежали, на остальные приговоры могла быть принесена апелляция уездному съезду.

Земские начальники имели особенную юрисдикцию по отношению к волостным судам. Земский начальник разрешал пререкания о подсудности между волостными судами, утверждал решения волостных судов о телесном наказании. Земский начальник принимал жалобы на решения волостных судов, которые он мог утвердить (но не отменить) своей властью, либо передать дело на решение уездного съезда.

Предпосылки появления земских начальников

Исторически должности земских начальников предшествовала должность мировых посредников и затем непременных членов уездных по крестьянским делам присутствий. Главною задачею мировых посредников было приведение в действие положений о крестьянах 1861 г. и разрешение дел, возникающих из обязательных поземельных отношений между помещиками и временнообязанными крестьянами. По мере выполнения этой задачи, с введением в действие уставных грамот и с переводом крестьян на выкуп, число мировых посредников постепенно сокращалось и, наконец, в начале семидесятых годов XIX века было решено коренным образом преобразовать этот институт.

По закону 27-го июня 1874 г. вместо съездов мировых посредников были учреждены уездные по крестьянским делам присутствия, а вместо мировых посредников — непременные члены уездных по крестьянским делам присутствий, главная обязанность которых состояла в надзоре за крестьянским общественным управлением и в ведении дел уездных присутствий. Взимание податей с крестьян было возложено на полицию, а судебные дела ведались частью волостным судом, частью учреждёнными в 1864 г. мировыми судьями.

Неудобства этой организации сказались в скором времени. Уездные присутствия, составленные из лиц, имеющих другие занятия по прямым своим должностям, оказались бессильными в деле упорядочения крестьянского управления. Непременный член уездного присутствия, один на весь уезд, проживавший у себя в усадьбе, не мог осуществлять надзора за органами волостного и сельского управления; притом же у него не было необходимой для действительного надзора власти немедленного распоряжения и взыскания — по делам этого рода он должен был входить с докладом в уездное присутствие, которое собиралось не более одного раза в месяц. Вследствие этого в волостях происходили беспорядки, счетоводство велось неправильно и небрежно, собранные подати вносились несвоевременно, должностные лица совершали частые растраты денежных сумм. Эти беспорядки объяснялись отсутствием надлежащего надзора за крестьянским общественным управлением и бесконтрольностью волостных и сельских должностных лиц. Исправники, не имея возможности следить за взиманием податей на пространстве целого уезда, проявляли свою деятельность часто без достаточного соображения с платёжными средствами крестьян. Мировые судьи, обязанные соблюдать в своём производстве сложные обряды установленного для них процессуального порядка, действовали слишком формально и не в состоянии были оградить законные интересы населения, основанные в большинстве случаев на совершаемых в сельской среде неформальных сделках и договорах. При таких условиях оказывалось необходимым вновь преобразовать строй местного сельского управления.

Бывший в то время министром внутренних дел граф Д. А. Толстой признавал ошибочною основную мысль положения 27-го июня 1874 г. о замене единоличной власти мировых посредников коллегиальным учреждением. По его мнению, в сфере административной, требовавшей непосредственных распоряжений, деятельность коллегии в редких случаях могла оказаться плодотворною. Поэтому, для успешного приведения крестьянского управления в надлежащее благоустройство, необходимо было устранить главную причину существовавшего в деревнях беспорядка, от которого в большей или меньшей степени страдали все жители уезда и все отрасли местной деятельности, как общественной, так и частной, а именно — фактическое безвластие при формальном многоначалии. Единственным правильным способом для этого представлялось установление на местах близких к населению и авторитетных для него правительственных органов, которые заведывали бы крестьянским делом во всей его совокупности, руководили бы всеми важнейшими проявлениями жизни и быта сельского населения, охраняли его интересы и были бы притом снабжены необходимыми полномочиями как для немедленного пресечения злоупотреблений, так и вообще для действительного ограждения в сельских местностях спокойствия, порядка и благочиния.

Таких полномочных сельских начальников и предположено было создать в лице земских начальников. Название этой должности вместе с понятием об относительной обширности полномочий, заключавшихся в слове «начальник», соединяло в выражении «земский» понятие, указывавшее как на состав будущего института из принадлежащих к дворянскому сословию местных земских людей, так и на характер их деятельности, имеющей преимущественною целью удовлетворение потребностей земледельческого и землевладельческого классов и направленной к охранению земского мира.

Разработка закона о земских начальниках

В развитие изложенных предположений, в особом, под председательством товарища министра внутренних дел князя К. Д. Гагарина, совещании нескольких губернаторов и губернских предводителей дворянства, а также управляющего земским отделом Долгово-Сабурова, при ближайшем участии правителя Канцелярии министра внутренних дел А. Д. Пазухина, при заведывании делопроизводством совещания чиновником особых поручений при министре внутренних дел А. С. Стишинским был составлен проект положения о земских начальниках, съездах земских начальников и о губернских по сельским делам присутствиях.

Первоначальное рассмотрение этого проекта в Государственном совете состоялось в декабре 1888 г. Здесь возникло разногласие по вопросу о том, следует ли должность земских начальников образовать с характером органа особой крестьянской администрации или же с значением учреждения, входящего в систему общего местного управления. В общем собрании Государственного совета за первое решение вопроса высказалось 13 голосов, за второе — 39. 28 января 1889 г. император Александр III утвердил мнение 13 членов, при этом в устранение затруднений, высказанных министром юстиции, что с учреждением земских начальников будет весьма ослаблен личный состав судебно-мировых установлений, повелел упразднить судебно-мировой институт. Вследствие повеления государя императора в проект о земских начальниках были внесены и представлены Государственному Совету 13 мая 1889 г. дополнительные постановления об обширной судебной компетенции новых крестьянских учреждений. Рассмотренный Государственным советом проект о земских участковых начальниках удостоился Высочайшего утверждения 12 июля 1889 г.

Критика института земских начальников

По основании института земских начальников в обществе и печати более всего возражали против соединения в одной должности административной и судебной власти. Но такое соединение, как известно, допускалось даже в столь либеральной стране, как Англия, где мировые судьи, существовавшие в течение 6 столетий, вместе с судебными функциями выполняли многие обязанности по местному земскому управлению, заведуя делами о бедных, раскладывая взимаемые на содержание их налоги, контролируя сборщиков, имели право задерживать застигнутых на месте преступления, разгонять незаконный сборища, преследовать бродяжество и так далее. Затем соединение разнообразных функций в ближайших к населению органах власти неизбежно. В центральных органах, обслуживающих всё государство, возможна и полезна наибольшая специализация функций; но чем меньше район деятельности органа власти, тем более необходимо совмещение в нём разнородных обязанностей. Волостной писарь поневоле является исполнительным органом всех ведомств. Законом 15-го июня 1912 г. о преобразовании местного суда вновь восстановлены мировые судьи, вследствие чего должность земского начальника была освобождена от судебных функций. По первоначальному проекту графа Д. А. Толстого упразднение мировых судей вследствие учреждения должности земских начальников вовсе и не предполагалось, наоборот, предусматривалось одновременное существование должностей мирового судьи и земского начальника. Этот порядок и вводился постепенно в губерниях Европейской России.

В должности земских начальников часто усматривалось ограничение крестьянского самоуправления и проявление опеки над крестьянским сословием. В частности, говорилось, что даваемые земскому начальнику полномочия в отношении контроля над приговорами сельских сходов уничтожают всякую тень Высочайше дарованной в 1861 г. самостоятельности крестьянского общественного управления (статья 31 пол. уст. крест.). Сильнейшие нарекания вызывало также предоставление земским начальникам неограниченного права подвергать, без формального производства, лиц, подведомственных крестьянскому общественному управлению, штрафам и аресту (статья 57 пол. уст. крест.). В этих отношениях уже последовало изменение института земских начальников. Указом 5-го октября 1906 г. установлен новый порядок отмены общественных приговоров и отменено дискреционное право земских начальников подвергать штрафам и арестам частных лиц, подведомственных крестьянскому управлению.

Таким образом, время и изменившиеся условия жизни заставили произвести некоторые изменения в институте земских начальников, но не принудили совершенно отказаться от этого учреждения. Причина этого заключается в том, что по основному своему замыслу институт земских начальников выполнял вполне жизненные задачи. Если бы наше волостное и сельское самоуправление было подчинено лишь отдельным уездным властям, каждой по предметам её ведомства, то при обширных размерах наших уездов, при недостаточно высоком умственном и нравственном уровне народонаселения, в местной деревенской жизни неизбежно воцарились бы всякие беспорядки, и распоряжения Правительства оставались бы в значительной мере без должного исполнения. Для того, чтобы должностные лица волостного и сельского самоуправления могли быть в то же время и удовлетворительными органами общего государственного управления, необходим властный и близкий правительственный контроль; органом такого контроля и являются участковые земств начальники.

Неудобство уезда, как первого контрольного округа над крестьянским общественным управлением, достаточно выяснилось в течение 15-летнего существования должности непременных членов уездных по крестьянским делам присутствий. Народонаселение в настоящее время настолько возросло, жизнь так усложнилась, что уезд уже не может быть низшей административной единицей. Потому и должность земских начальников совершенно правильно была приурочена не к уездам, а к участкам.

Практическая работа земских начальников

Институт земских начальников с течением времени не только не умалялся, а наоборот, приобретал большее значение. Важнейшие государственные мероприятия задумывались в расчёте на земских начальников, как на главную местную исполнительную силу.

Нужно было упорядочить общие переделы надельных земель, и вот 8-го июня 1893 г. издаются правила об общих переделах, распространённые лишь на те местности, где введены земские участковые начальники.

Назрела потребность в упорядочении взимания окладных сборов, — издаётся 23-го июня 1899 г. положение о порядке взимания окладных сборов, распространяемое на губернии, где введены земские начальники, и рассчитанное на этих должностных лиц, как ближайших к крестьянскому населению представителей правительственной власти.

Временные правила 12-го июня 1900 г. по обеспечению продовольственных потребностей сельских обывателей всецело опираются на крестьянские учреждения — земских начальников, уездные съезды и губернские присутствия.

Наконец задумало Правительство дело великой важности — аграрную реформу, и в этой реформе видная роль отводилась земским начальникам. Высочайшим Указом 9-го ноября 1906 г. крестьянам был облегчён выход из общины — каждому домохозяину-общиннику предоставлялось право укрепить за собою состоящие в его пользовании участки общинной земли в личную собственность. Если бы это укрепление можно было допустить только по общественным приговорам, то возможно, что задуманная реформа осталась бы без всякого успеха; но благодаря наличию на местах земских начальников оказалось возможным установить правило, что, в случае несоставления обществом укрепительного приговора, укрепление производится по постановлению земского начальника.

Результат получился тот, что к 1-му января 1914 г. было постановлено 1.880.704 укрепительных акта, из них 1.241.411 укрепительных постановлений земских начальников и 639.293 укрепительных приговора. Кроме того, земскими начальниками было составлено 381.900 удостоверительных актов в обществах, признанных перешедшими к подворному владению по ст. ст. 1—8 закона 14-го июня 1910 г., 208.727 удостоверительных постановлений на подворные и усадебные участки и утверждено 213.972 на те же участки удостоверительных приговора; всего же земскими начальниками было составлено и утверждено, на основании Указа 9-го ноября 1906 г. и закона 14-го июня 1910 г., 2.046.010 актов, приблизительно по 900 актов в среднем на каждого. В землеустройстве в тесном смысле, то есть в разверстании надельных земель к одним местам, земские начальники также принимают ближайшее участие. Подготовка землеустроительных работ была поручена:

	Число земских начальников	Число селений	Число дворов	Площадь земли
В 1910 г.	995	4.711	83.614	935.791 десятин
В 1911 г.	1.216	6.070	96.491	1.007.813 десятин
В 1912 г.	1.607	6.894	120.307	1.178.818 десятин
В 1913 г.	1.850	7.818	145.505	1.353.993 десятин

В качестве землеустроителей принимали участие:

	Число земских начальников	Площадь земли
В 1910 г.	515	407.995 десятин
В 1911 г.	609	496.793 десятин
В 1912 г.	735	578.678 десятин
В 1913 г.	905	728.502 десятин

К сказанному надо прибавить, что, тогда как в государствах Западной Европы площадь мелкого землевладения сокращается, у нас крестьянское землевладение, благодаря охранительной политике, проводимой чрез посредство земских начальников, постепенно расширяется.

Источники

• К 25-летию института земских начальников (Историческая справка) // Правительственный вестник. — 1914. — Июль.

Литература

• Новиков А. И. Записки земского начальника. — СПб. — 1899. [nap-novik.narod.ru/sapiski_semskogo_nathalnika.htm]
  • Переиздано в кн.: Новиков А. И. Записки о земстве и сельской школе. — Тамбов. — 2010.

Отрывок, характеризующий Земский начальник

Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»


На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.
«Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело.
«Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов.
Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело.
«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.
Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: «марш, марш!» произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и всё таки не успел миновать их.
Крайний кавалергард, огромный ростом рябой мужчина, злобно нахмурился, увидав перед собой Ростова, с которым он неминуемо должен был столкнуться. Этот кавалергард непременно сбил бы с ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади. Вороная, тяжелая, пятивершковая лошадь шарахнулась, приложив уши; но рябой кавалергард всадил ей с размаху в бока огромные шпоры, и лошадь, взмахнув хвостом и вытянув шею, понеслась еще быстрее. Едва кавалергарды миновали Ростова, как он услыхал их крик: «Ура!» и оглянувшись увидал, что передние ряды их смешивались с чужими, вероятно французскими, кавалеристами в красных эполетах. Дальше нельзя было ничего видеть, потому что тотчас же после этого откуда то стали стрелять пушки, и всё застлалось дымом.
В ту минуту как кавалергарды, миновав его, скрылись в дыму, Ростов колебался, скакать ли ему за ними или ехать туда, куда ему нужно было. Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев людей, из всех этих блестящих, на тысячных лошадях, богачей юношей, офицеров и юнкеров, проскакавших мимо его, после атаки осталось только осьмнадцать человек.
«Что мне завидовать, мое не уйдет, и я сейчас, может быть, увижу государя!» подумал Ростов и поскакал дальше.
Поровнявшись с гвардейской пехотой, он заметил, что чрез нее и около нее летали ядры, не столько потому, что он слышал звук ядер, сколько потому, что на лицах солдат он увидал беспокойство и на лицах офицеров – неестественную, воинственную торжественность.
Проезжая позади одной из линий пехотных гвардейских полков, он услыхал голос, назвавший его по имени.
– Ростов!
– Что? – откликнулся он, не узнавая Бориса.
– Каково? в первую линию попали! Наш полк в атаку ходил! – сказал Борис, улыбаясь той счастливой улыбкой, которая бывает у молодых людей, в первый раз побывавших в огне.
Ростов остановился.
– Вот как! – сказал он. – Ну что?
– Отбили! – оживленно сказал Борис, сделавшийся болтливым. – Ты можешь себе представить?
И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов, не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
– Ты куда? – спросил Борис.
– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.