Зена

Зена Xena
Исполнитель роли	Люси Лоулесс
Создатель	Роб Таперт Сэм Рэйми
Информация
Прозвище	Королева воинов
Род занятий	Воин
Семья
Семья	Мать - Сирена, отец - Атрий, старший брат Торис и младший — Лайкус
Дети	Солан (сын), Ева (дочь)
Отношения	Габриэль (компаньон, подруга), Джоксер (компаньон, друг), Арес (враг), Каллисто (заклятая вражда), Борайес (бывший любовник и союзник), Лао Ма (учитель), Алти (союзник, позже враг), Геракл (враг, позже союзник), вор Автолик (союзник)

Для термина «Зена» см. также другие значения.

Зе́на (англ. Xena, произносится «Зина») — главный персонаж телесериала «Зена — королева воинов». Роль Зены исполнила новозеландская актриса Люси Лоулесс.

Зена: персонаж и история

Зена из Амфиполиса — персонаж телевизионных сериалов «Зена — королева воинов» и «Удивительные странствия Геракла».

Предыстория

Впервые Зена как персонаж появилась в одной из серий «Удивительные странствия Геракла» в качестве соблазнительной, но вероломной воительницы. Последующие два эпизода показали нам её эволюцию от злодейки к другу и союзнику Геракла. Зрительский интерес к ней был так велик, что впоследствии она стала главным героем дочернего сериала, который так и назвали — «Зена — королева воинов». Несмотря на то, что изначально Зена была увлечена идеей уничтожения Геракла и получения титула самого великого воина среди живущих, она никогда так и не смогла победить Любимого Сына Зевса. Фактически Геракл был тем, кто подтолкнул её к пути искупления, после того, как победил её в битве и показал, что эгоизм и жадность не должны составлять основу жизни. В своём собственном сериале Зена боролась против тирании и зла, чтобы искупить своё тёмное прошлое, защищая невинных и слабых. Многие эпизоды из её прошлой жизни в качестве злого воителя были впоследствии представлены в сериале в качестве флэшбэков (хотя многое всё равно осталось малопонятным).

Ранняя история

Единственная дочь владелицы таверны Сирены, Зена родилась и выросла в греческом городе под названием Амфиполис, современная Халкидика, рядом с двумя братьями. Поначалу она думала, что её отец, Атриус, бросил семью, когда сама Зена была совсем маленькой, но впоследствии было показано, что Сирена убила его, когда он пытался принести семилетнюю Зену в жертву Аресу.

Позднее, когда Зена уже была подростком, на Амфиполис напал воитель Кортес, что вынудило некоторых крестьян, включая старшего брата Зены, Ториса, убежать в горы. Сама же Зена и её младший брат Лайкус убедили остальных жителей остаться и принять бой. Амфиполис был спасён, но Лайкус и многие другие погибли в битве. Из-за этого между Сиреной и её дочерью пролегла трещина, Зена подверглась осуждению и со стороны крестьян.

Смерть любимого брата вынудила Зену покинуть Амфиполис и заняться созданием собственной армии с конечной целью отмщения Кортесу. Она бороздила моря в качестве пирата, когда встретила Юлия Цезаря и молодую галльскую сбежавшую рабыню М’Лайлу, которые оказали глубокое влияние на судьбу Королевы Воинов. Оставшись на корабле Зены, М’Лайла преподала ей несколько уроков боевых искусств и научила её использовать зажимание определённых точек на теле, что стало для Зены её визитной карточкой. Цезаря же Зена взяла в заложники и наивно поддалась молодому офицеру, предложившему объединить усилия в деле завоевания мира. Получив за него выкуп, она отправила его обратно в Рим, как они и планировали, но он предал её, вернувшись с армией и захватив её корабль. Цезарь распял Зену и её людей на берегу, наблюдая за тем, как по его личному приказу ей сломали ноги.

М’Лайла сняла её с креста и отвела к целителю по имени Никлио. Там их обнаружили двое римских солдат, которые убили галльскую девушку, когда она закрыла Зену своим телом, защищая её от стрелы. После того, как М’Лайла умерла на её руках, Зена полностью обратилась к своей тёмной стороне и сразилась с солдатами, убив их (и сломанные ноги ей не помешали). После предательства Цезаря и последующего спасения искалеченная и разъярённая Зена направилась на Восток, где она присоединилась к воину Борайесу, оставившему ради новой любовницы жену и сына. Вдвоём они терроризировали царство Чин (более известное, как Китай), пока Зена не разозлила Борайеса тем, что отвергла мысль о союзе с двумя могущественными семьями Китая — Минг и Лао. Без его ведома Зена похитила сына Минг-Зи, Минг-Тьена, ради выкупа. С помощью Борайеса, Минг-Зи схватил Зену, планируя устроить на неё спортивную охоту чуть погодя. От верной смерти Зену спасла мать Минг-Тьена, Лао Ма, женщина с величайшей духовной силой. За то время, что они провели вместе, Лао Ма исцелила ноги Зены и придумала титул Королевы Воинов. Опекаемая Лао Ма, Зена уже почти избавилась от части своей внутренней тьмы, когда Борайес вновь вернулся в её жизнь. Отношения между женщинами испортились, когда Зена убила Минг-Зи и попыталась убить Минг-Тьена. С Лао Ма за спиной в качестве врага, Зена и Борайес были вынуждены оставить царство Чин. Их дальнейший путь лежал в Японию, где со всё той же целью выкупа они похитили девочку по имени Акеми. Зена подружилась с Акеми, которая попросила научить её методу перекрывания кровотока к мозгу человека, что неминуемо приводило к смерти. Затем она использовала этот способ, убив своего тирана-отца, Йодоши, и совершила сеппуку (ритуальное самоубийство). Пьяная и горюющая Зена попыталась доставить останки Акеми в их фамильный склеп, но была остановлена толпой местных жителей, считавших, что, поместив в склеп останки отцеубийцы, Зена тем самым нанесёт им несмываемое оскорбление. Защищаясь, Зена использовала трюк с выдыханием огня. Результатом послужил сильный пожар, разрушивший город и погубивший 40000 человек.

Вернувшись в северные земли (возможно, Сибирь), Зена и Борайес встретили шаманку Алти, которая подтолкнула Зену к злу, пообещав сделать её Разрушителем Наций. Зена также находилась в дружеских отношениях с королевой амазонок Сайян, которая пыталась вернуть её на дорогу добра; но Зена выбрала Алти и её обещание силы, и убила Сайян и Старейшин амазонок, подстрекаемая шаманкой. Будучи беременна от Борайеса, она отправилась завоёвывать Коринф. Борайес всё больше и больше беспокоился по поводу её возрастающей агрессии, но сделать не мог практически ничего: к тому времени они разделили их армии, и у Зены была бо́льшая часть. Под Коринфом они превратились во врагов после того, как он удержал её от резни и убийства кентавров, с которыми он пробовал вести переговоры. Когда Зене пришло время рожать, Борайес, несмотря на то, что теперь он фактически являлся врагом для Зены, попытался увезти её из лагеря в надежде на возобновление их отношений. Несмотря на хорошо укреплённый лагерь армии Зены, он сумел пробраться к её шатру и уже хотел было забрать Зену с ребёнком, как был убит в спину одним из её лейтенантов, Дагнином; но осознание того, что Борайес вернулся за ней, и потому, что любил её и их тогда ещё не родившегося ребёнка, оказало сильное влияние на Зену. Это было достаточно для того, чтобы она приняла решение отдать своё дитя кентаврам, чтобы он вырос в мире и спокойствии, вдали от её опасного влияния.

Вскоре после этого Зена отправилась на север, в Скандинавию, где провела какое-то время в качестве валькирии Одина и неудачно попыталась овладеть Рейнским золотом, дающим неограниченную мощь и возможности. С другой стороны, не ясно до конца, случилось ли это между временем её пребывания в Японии и встречей с Алти, или же уже после смерти Борайеса. Во время периода её жизни, не зафиксированного в сериале, Зена получила своё фирменное оружие, Шакрам Тьмы, данный ей Аресом, богом войны. После потери армии под Коринфом она собрала новую, ступив на путь завоевания Греции.

Сериальный период

По прошествии 10 лет со времени её первого знакомства со злом Зена встретила Геракла. В действительности поначалу она хотела его убить. Но её армия внезапно восстала против неё после того, как она остановила своего лейтенанта Дарфуса от убийства ребёнка в одной из захваченных деревень. Ей пришлось пройти сквозь строй, но она выжила, став единственным человеком, кто сумел это сделать. Затем она сразилась с Гераклом в надежде, что его голова вернет ей армию. Неудача в схватке привела к тому, что совсем не Геракл лежал у её ног под занесенным мечом. Всё случилось с точностью до наоборот, но сын Зевса отказался убивать Зену, сказав ей, что «убийство — это не единственный способ доказать миру, что ты — воин». Вдохновленная примером Геракла, его духовностью и тем, что, потеряв семью, он не повернул на сторону зла, как она, Зена решила присоединиться к нему и сразиться против своей старой армии. Геракл сказал ей, что добро есть и в её сердце. Они провели вместе несколько дней прежде, чем Зена решила уйти и начать свой путь заново, искупая прошлое.

Конечно, вскоре она осознала, что это гораздо болезненнее, нежели казалось на первый взгляд, и уже была готова полностью отказаться от своего военного прошлого. Она уже сняла доспехи и оружие, намереваясь закопать их в землю, как прямо перед ней группа крестьян была атакована бандой разбойников. Среди этой группы находилась девушка по имени Габриэль (позже её стали называть Сражающийся Бард из Потейдии). Зена спасла крестьян, и Габриэль была поражена способностями Королевы Воинов. Девушка сумела убедить Зену взять её с собой, и вскоре они стали лучшими друзьями. Зена также помирилась со своей матерью, Сиреной. В какой-то момент своей жизни Зена познакомилась с Аресом, Богом Войны, который знал её с того момента, как она стала военачальником. Он постоянно преследовал её, намереваясь заполучить её любовь, но всё же чаще оказывался противником, а не другом.

Последующая жизнь Зены была наполнена множеством трагедий. Её сын Солан, который не знал о том, что она — его мать, умер от рук демонической дочери Габриэль Хоуп (Надежда), которой помогла тогда ещё смертная противница Зены Каллисто. Каллисто была женщиной-воином, одержимой мыслью об отмщении Зене за то, что та, будучи военачальником, разрушила её деревню Сирру и убила её семью.

Зена не раз почти теряла Габриэль, и, в конце концов, они были распяты римлянами в день Мартовских Ид — день смерти Цезаря, — но позже их, при духовной помощи Каллисто, которая к тому времени стала ангелом, оживил мистик по имени Элай. Ева, чудесное дитя, дарованное Зене после её воскрешения (усилиями всё той же Каллисто), должна была принести своим рождением Сумерки Олимпийских богов. Чтобы спастись от преследования богов, Зена и Габриэль попытались сфальсифицировать собственную смерть, выпив слезы Селесты, богини смерти и сестры Аида, владыки подземного мира. Их планы нарушил Арес, похоронивший их в ледяной пещере, где они проспали 25 лет. За это время Ева — удочерённая римским патрицием Октавианом — выросла и стала Ливией, Чемпионкой Рима и безжалостной истребительницей последователей Элая. После своего возвращения Зена помогла Ливии раскаяться, и та стала Посланницей Элая. После крещения Евы Зена была вознаграждена силой убивать богов в течение того времени, пока её дочь будет жить. Во время заключительной схватки наступили Сумерки, когда Зена убила большинство богов, чтобы спасти дочь, и сама была спасена Аресом, который отдал своё бессмертие, чтобы исцелить умирающих Еву и Габриэль. Позже Зена помогла ему восстановить его божественность.

Поиски искупления для Зены закончились, когда она отдала свою жизнь за то, чтобы исправить несправедливость, совершённую ею много лет назад в Японии. Её дух, однако, всё ещё рядом с Габриэль. Как говорила просветлённая Найама, это всего лишь одна из множества жизней Королевы воинов, но все они объединены одним: что бы её ни ждало впереди, Зена всегда будет сражаться со злом во всех его проявлениях.

Зена имеет 3 близнеца альтер-эго: Диана (принцесса), Мэг (владелица таверны, позже жена Джоксера), Лея (жрица гестианских девственниц).

Королева Воинов

Зена совершила за свою жизнь множество подвигов, которые лежат за пределами человеческого понимания и позволяют приравнивать её к полубогам. Она, вероятно, была самой могущественной из всех смертных, когда-либо живших на Земле (вполне возможно, что причиной этому послужило то, что её настоящим отцом был Арес. Эта линия, однако, не получила развития из-за их романтических отношений с богом войны, что, конечно же, было бы приравнено к инцесту). Хотя Зена и не обладала силой своего друга и союзника Геракла, она могла одной левой укладывать воителей, пробиваться сквозь твёрдый лед, вышибать двери и вырубать противников одним прикосновением. Самое большое проявление её силы случилось тогда, когда она позволила арестовать себя за преступление, которого не совершала, в серии «Выбор». Несколько мужчин того городка заточили её в клетку, сковав руки и ноги, и принялись избивать. Избиение, в совокупности с Аресом, который в этот момент уговаривал и подгонял её, дало толчок к сильнейшей ярости и всплеску адреналина. Зена разорвала цепи, а затем просто снесла с шарниров дверь одним пинком. Этот раз был единственным, когда Зена продемонстрировала свои потрясающие способности, так что можно сказать, это было вызвано лишь выбором «Сражайся или умри!»

Зена могла заставить себя бесстрастно относиться к боли, например, при извлечении стрелы. Она игнорировала боль от вывихнутого плеча, пока Эфини не напомнила ей о нём, и тогда Зена вправила вывих, ударившись плечом о стену. Однако, когда она находилась в ослабленном состоянии, как, например, в течение тяжёлого испытания распятием, эта особенность её организма не проявлялась. Зена подвела своё тело к пику физической формы. Умело сочетая это с железным характером, она стала единственным воином, прошедшим сквозь строй, когда она вынуждена была бежать без доспехов и оружия между двумя линиями солдат, бьющих её, кто чем мог. В заключительном эпизоде сериала Зена продолжала сражаться одна против 10000-ной армии, в то время как в её тело было всажено несколько стрел.

Несмотря на то, что технически Зене было далеко до сил, которыми обладали боги, она могла с лёгкостью перепрыгивать достаточно высокие препятствия, словно гравитации не существовало, вплоть до достижения высоты в 30 футов (9,14 метра). Как-то раз она прыгнула прямо из воды на вершину стены замка, а в другой момент добралась таким же образом от земли до верхушки дерева под непрерывным обстрелом из лука, который производил солдат, как раз поджидающий её. Зена пнула его от души пару раз и отправила покорять воздушное пространство: только в редких случаях она убегала от окруживших её солдат. Такую способность можно было сравнить с возможностями амазонок, что и сделала Зена: в серии «Путь» её спросили об её удивительных прыжках, и она ответила, что этому её научили амазонки.

Зена обладала непостижимой скоростью и рефлексами. Она умела ловить ножи и стрелы и избегать энергетических ударов, посылаемых мистическими противниками. Также она ловила свой шакрам, что, кроме неё, могли повторить лишь Каллисто, Ева и Габриэль (бард освоила этот приём лишь в заключительных сериях). Самую большую скорость передвижения Зена продемонстрировала в серии «Приговор», когда в её направлении были выпущены сразу три стрелы. Две она поймала руками, а третью — зубами. Практически любой объект Зена могла превратить в оружие, от мечей и чобоса и до собственных волос, шарфов, сковородок и рыбы. В условиях сражения Зена обычно пользовалась своим мечом, шакрамом, нагрудным кинжалом, который держала под доспехами, и хлыстом.

Зена была мастером военных искусств. Будучи юной девушкой, она и её брат Лайкус практиковались в «сражениях и игре на мечах», и Зена даже превзошла брата в определённых областях. После смерти Лайкуса Зена несколько месяцев изучала боевые искусства под руководством М’Лайлы. Она достигла в своём мастерстве таких высот, что смогла атаковать римских солдат даже при условии сломанных ног. Позднее Зена столкнулась с королевой амазонок Сайян, которая победила её при первой встрече. Однако Сайян взяла Зену под своё крыло и обучила её амазонской технике ведения боя и защитным стилям. Эти тренировки позволили Зене выйти на новый уровень в битвах, и позже она атаковала и уничтожила не только Сайян, но и целое племя амазонок в одно и то же время. Есть также свидетельства в пользу того, что Зену обучал Арес в период, прошедший от момента смерти Борайеса до её обращения к добру. Нужно также отметить, что Зена набирала опыт и навыки после каждого столкновения с достаточно сильным противником. Рассматривая её бойцовский стиль, можно сказать, что Зена использовала смесь таких боевых искусств, как таэквондо, айкидо и джиу-джитсу, кунг-фу, бокса, акробатики и искусства сражения на мечах. Зена комбинировала всё это, вырабатывая свой собственный неповторимый и непобедимый стиль. К примеру, в типичной рукопашной схватке Зена могла перейти от прямых боксёрских ударов к китайскому стилю, а затем применить таэквондо. Когда она использовала меч, то защищалась более изящно, используя акробатические трюки или азиатские стили сражения на мечах. По-настоящему внушительная в битве на земле, Зена становится сущим кошмаром для противника, когда взмывает в небо. Наиболее выдающимся талантом Зены является способность объединить её прыжки и акробатические навыки во время рукопашной, используя пинки, «велосипедные» удары и возможность совершить сальто, уклоняясь от повреждений.

Невероятное боевое искусство Зены помогает ей сражаться с врагами, превосходящими её по физическим возможностям: с богами, полубогами, архангелами и демонами. В трилогии дебютного сезона «Удивительных странствий Геракла» она вышла против Геракла и почти победила его в самом начале схватки. После того, как она побила его, используя руки и ноги, и ошеломила его своими акробатическими полётами, Зена повалила Геракла на землю и приготовилась отрубить ему голову. Но всё-таки Гераклу удалось остановить голыми руками меч и победить воительницу. Позднее она сражалась против Ареса, Бога Войны, в премьерной серии 3-го сезона, «Фурии». Победа в схватке досталась Зене. В последующих эпизодах Зена также билась с Аресом и одерживала верх («Дежа вю», «Властитель душ»). Одна из Фурий, приняв внешность Зены в премьерном эпизоде 6-го сезона, «Возвращение домой», даже сказала Аресу, ставшему смертным: «Ты был слабым противником даже тогда, когда был богом!» В эпизоде «Материнство» Зена взяла верх над Богиней Мудрости и Справедливой Войны Афиной (которая одержала верх над Аресом в серии «Амфиполис под осадой») и использовала все свои лучшие приёмы прежде, чем убить её. Позже Зена победила Архангела Михаила и почти убила его, но Бог Элай отнял у неё силы убивать ангелов. Несмотря на это, Зена выступила против Одина, Короля Северных Богов, избив его, чтобы получить Золотые Яблоки. Зена даже сражалась с Мефистофелем и Люцифером, когда они были Королями Ада.

Мистические и временные силы

Будучи в царстве Чин приговорённой по приказу Минг Тьена к смерти, Зена, наконец, смогла достичь полного внутреннего просветления, чтобы освоить «ки» — силы её наставницы Лао Ма (разновидность психокинетики, которая позволяет наносить человеку или предмету мощный «удар» — выброс энергии, разбивающий стены и отбрасывающий нападающих). После первой демонстрации она, казалось, уже не могла снова завладеть этой силой. Однако примерно 2 года спустя ей удалось удержать силу на более длительный период после интенсивного духовного общения с Као Син, одной из дочерей-близнецов Лао Ма. В том случае она сумела использовать эту силу, чтобы повергнуть атакующую армию в камень.

От Алти Зена переняла возможности шаманки. Она использовала их, когда пересекала Страну Мёртвых Амазонок в поисках Габриэль (думая, что бард мертва), и затем с их помощью дважды сразилась с Алти, находясь в состоянии транса. Во время их путешествий по Индии Зена и Габриэль столкнулись с даршам (просветлённой, мудрой женщиной) Найамой, которая показала им, как использовать силы «Мэнди» с помощью специальных татуировок, чтобы захватить и уничтожить Алти. Зена смогла выполнить это, создав шакрам из чистейшей энергии Мэнди и воспользовавшись им, как оружием, в то время как Габриэль связала Алти чем-то вроде магических верёвок, сотканных из энергии света. Это был единственный раз, когда они видели подобную силу в действии, поскольку Найама была своего рода проводником для неё.

Также в Индии Зена общалась с индуистским богом Кришной, который помог ей сразиться с Индражитом, Королём Демонов; после того, как Индражит отрубил ей руки, Зена произнесла имя Кришны, и он наполнил её своей силой, придав внешность индуистской богини Кали для того, чтобы поразить Индражита.

В Скандинавии Зена воспользовалась кольцом из Рейнского золота, которое наделило её способностями сразиться одновременно с Одином, чудовищем Гренделем и с армией валькирий Одина. Впрочем, последствием этого действия (как и для каждого, кто не отказался от любви) явилась потеря того, что Зена ценила больше всего на свете. Её личность и все её воспоминания оказались стёрты, краткие вспышки памяти начались лишь через год, а вернула она себя прежнюю только тогда, когда отыскала Габриэль (бард спала за мистической стеной огня, воздвигнутой валькирией Брюнхильдой, пройти через которую могла лишь Зена) и поцеловала её, чтобы разбудить.

Зена способна убивать богов (а также и других бессмертных, таких, как ангелы). В то время, как обычный меч или другое оружие прошло бы сквозь бога, не вызвав кровотечения или другой раны, Зена обладала возможностью пробить эту «дымку бессмертия» и заставить богов истекать кровью или даже умереть. Эту власть ей даровали Бог Элай и Архангел Михаил после того, как Ева очистилась от своих грехов, чтобы Зена смогла защитить свою дочь от Олимпийских богов, и сказали, что сила эта будет при ней, пока Ева будет жить. В течение этого времени Зена приобрела известность, как «Убийца Богов». Она потеряла эту силу спустя приблизительно 2 года, когда попыталась направить её против Архангела Михаила, манипулировавшего Евой в её самоубийственной миссии для того, чтобы заставить Зену убить безумного императора Калигулу, внезапно получившего бессмертие.

Роли в исторических и мифологических событиях

Сериал отвёл Зене (или её друзьям и партнёрам) центральную роль во многих событиях, исторических и мифических. Среди прочих вещей она:

• сразилась в Троянской войне на стороне троянцев;
• помогла человеку по имени Давид одолеть великана Голиафа (который был другом Зены) и поразить филистимлян;
• помогла Одиссею вернуть его царство на Итаке после возвращения с Троянской войны;
• в одиночку остановила персидскую армию в Фермопилах;
• помогла Боудикке разбить римлян, ведомых Юлием Цезарем (в реальной истории Боудикка сражалась с римлянами спустя 100 лет после смерти Цезаря и потерпела поражение);
• манипулировала Первым римским триумвиратом, сыграв на конкуренции между Цезарем, Крассом и Помпеем, сначала для того, чтобы освободить раба-галла Веркиникса, а затем, чтобы остановить продвижение римских войск по территории Греции;
• помогла Бруту претворить в жизнь убийство Цезаря;
• притворилась Клеопатрой VII Египетской и перехитрила Марка Антония, чтобы помочь Октавиану Августу сразить как Брута, так и самого Антония, и захватить контроль над империей (но лишь после того, как убедилась, что Октавиан благороднее обоих своих конкурентов);
• срежиссировала смерть безумного римского императора Калигулы;
• столкнулась с женщиной Марией и мужчиной Иосифом, которые везли младенцем Иисуса: Габриэль отдала им своего ослика, чтобы они смогли добраться до своей цели;
• применив мистические силы, почерпнутые из книги Лао Ма, обратила вражескую армию в терракотовые статуи.

Зена (иногда и Габриэль) частенько принимала участие в разнообразных открытиях и изобретениях. К примеру:

• открытие и присвоение названия созвездия Большой Медведицы;
• использование электричества путём проведения его через металлические части «воздушного змея» (или «летающий кусок пергамента»);
• открытие непрямого массажа сердца (когда сердце раненой Габриэль остановилось, горюющая Зена несколько раз ударила её кулаком по груди, тем самым оживив);
• заложила основу для Санта-Клауса, приносящего подарки и спускающегося по дымоходу в Канун Рождества. В королевстве, где празднование зимнего солнцестояния было запрещено, Габриэль подтолкнула мастера игрушек по имени Сентикл прокрасться в сиротский дом через дымоход и отдать игрушки детям на праздник; в то время он был одет в красное пальто.

Зена также сыграла ключевую роль в уничтожении греческих богов и в переходе к генотеизму (сериальная вера Элая напоминает гностицизм). Среди последователей Элая Зена была известна как «Защитница Веры».

Зена и любовь

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Сексуальность Зены породила и порождает множество споров среди поклонников. Часть их считают Зену бисексуальной женщиной. В некоторых сериях с целью придания интриги были введены намёки на возможность гомосексуальных отношений (так называемый сабтекст) между героинями, обозначающие то, что Зена и Габриэль не просто близкие подруги, но со временем стали любовницами. Их взаимоотношения представлялись части поклонников сериала неоднозначными весь сериал.

В интервью журналу «Lesbian News» через 2 года после окончания сериала Люси Лоулесс сказала, что поверила в то, что они были любовницами, после финального эпизода, когда Габриэль оживила Зену, напоив её водой из своего рта.

Также существуют теории о других лесбийских связях в прошлом Зены: с Лао Ма, с японской девочкой Акеми, которую Зена похитила ради выкупа, и с ученицей Алти, Анокин. Однако эти утверждения не имеют доказательств.

Несмотря на теории о гомосексуальности Зены, в сериале показаны только гетеросексуальные отношения воительницы. Возможно, вскоре после того, как она покинула Амфиполис, Зена обручилась с воином (впоследствии военачальником) Петраклием. У неё была краткая связь с Цезарем до того, как он распял её, затем — с Борайесом, их отношения длились не менее года и закончились рождением ребёнка. В течение этого времени она стала протеже Ареса и, возможно, вступила с ним в сексуальную связь.

В трилогии «Удивительных странствий Геракла», в которой персонаж Зены появился впервые, намекалось, что Зена имела сексуальные контакты с кем-то из мужчин в её армии. Она соблазнила Иолая, чтобы заставить его выступить против Геракла. После того, как Зена изменилась и присоединилась к Гераклу, у них с ним была краткая связь, хотя после они остались лишь друзьями.

Когда они с Габриэль только начали путешествовать вместе, Зена встретила Маркуса, воина, который был её близким другом, в то время как она была военачальником. Под её влиянием он отдал свою жизнь, чтобы спасти похищенную девушку от смерти. Впоследствии ему позволили на короткий срок вернуться из мёртвых, чтобы объединиться с Зеной и вернуть Аиду его шлем, дающий невидимость, и вернуть сбежавшего из подземного мира злодея. В течение этой миссии Маркус и Зена провели вместе ночь (секс показан не был), но дальнейшее отношение Зены к нему достаточно неоднозначно.

Где-то год спустя Зена встретила Одиссея в своих путешествиях и завела роман с ним (вероятно, что физически между ними ничего не было). В любом случае, после того, как они вернулись на Итаку и выяснили, что жена Одиссея, Пенелопа, жива, Зена подтолкнула его к тому, чтобы он вернулся к супруге.

Играя роль Клеопатры и соблазняя Марка Антония, Зена, казалось, почувствовала к нему некие чувства, но она вынуждена была убить его, когда осознала, что он создавал угрозу.

Вскоре после рождения Евы Арес, который и раньше пробовал безуспешно ухаживать за Зеной, дабы склонить её обратно на свою сторону, попытался манипулировать Королевой воинов, говоря о своей любви к ней и предлагая ей и дочери защиту от остальных богов. Зена отвергла его предложение, полагая, что оно было ловушкой, но вскоре использовала помощь Ареса в борьбе против Афины. После того, как он пожертвовал своим бессмертием, чтобы спасти Зену от гибели, она помогла ему смертному. В первом эпизоде 6-го сезона, «Возвращение домой», эти двое разделили искренний поцелуй, но Зена сказала Аресу, что они не могут быть вместе. «Ты всегда добивался меня. Но ты был слишком плох для меня, Арес; и ты всё ещё такой». На вопрос Ареса, есть ли у него хоть один шанс на тысячу, она ответила — скорее на миллиард. «И всё же он есть». В конечном счёте Зена восстановила божественность Ареса, и они едва не вернулись к отношениям враждующих соперников, когда он попытался начать войну между амазонками и римлянами, подставив под удар Еву, но манипуляции Ареса здесь не направлены на Зену. Ева случайно попадает в его сценарий, и когда он говорит, что «Она пришла по собственной воле», Зена с готовностью верит ему.

Зена и религия

Отношения Зены к религии на протяжении всего сериала неоднозначные.

Зена сыграла ключевую роль в уничтожении Греческих богов и в переходе к генотеизму (сериальная вера Элая напоминает гностицизм). Среди последователей Элая Зена была известна как «Защитница веры». Своим шакрамом (вторым) она могла убивать богов, потом этой возможности она лишилась. В целом Зена приняла некоторые положения учения Элая.

Зена в астрономии

Имя Зены некоторое время неофициально носил обнаруженный 5 января 2005 года транснептуновый объект, крупнейший в поясе Койпера. При регистрации открытия объекту было присвоено временное обозначение 2003 UB₃₁₃. 2003 UB₃₁₃ оказался настолько необычным, что возникла пауза, во время которой решалось, к какой категории космических тел его отнести. В этот период в СМИ и у астрономической общественности за объектом утвердилось имя Зена (англ. Xena), данное в честь главной героини сериала «Зена — королева воинов». Когда 10 сентября 2005 года у 2003 UB₃₁₃ был обнаружен спутник, за ним, естественно, закрепилось название Габриэль.

По словам Майка Брауна, одного из открывателей планеты:

Мы выбрали его, поскольку оно начинается с буквы «икс» (Планета X), звучит как мифологическое (ладно, это телевизионная мифология, но Плутон назван по имени мультипликационного персонажа, не так ли?), и (это правда) мы работали, чтобы там появилось больше женских божеств (например, Седна). К тому же этот сериал был всё ещё в эфире, что доказывает, как долго мы её искали!

Оригинальный текст (англ.)  

We chose it since it started with an X (planet «X»), it sounds mythological (OK, so it’s TV mythology, but Pluto is named after a cartoon, right?), and (this part is actually true) we've been working to get more female deities out there (i.e. Sedna). Also, at the time, the TV show was still on TV, which shows you how long we've been searching!

Однако, в конце концов, победила традиция называть крупные объекты Солнечной системы именами богов из греко-римской мифологии, и 13 сентября 2006 года новая карликовая планета была названа Эридой — в честь греческой богини раздора, а спутник Дисномией в честь дочери Эриды — богини беззакония.

Ссылки

• [xwpsub.ru/content/xena-sezon-1 Описание серий ЗКВ]  (рус.) на сайте поклонников сериала.
• [rxwp.ru/index.php/actors-xwp/ted-raimi/115-xenascrolls/ Досье Зены]  (рус.) на сайте поклонников сериала З-КВ.
• «Зена» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.tv.com/show/698/summary.html Зена на сайте TV.com] (англ.)

Отрывок, характеризующий Зена

– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.