Зензинов, Владимир Михайлович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Владимир Михайлович Зензинов
Дата рождения:

29 ноября 1880(1880-11-29)

Место рождения:

Москва

Дата смерти:

20 октября 1953(1953-10-20) (72 года)

Место смерти:

Нью-Йорк

Гражданство:

Российская империя Российская империя США США

Влади́мир Миха́йлович Зензи́нов (29 ноября 1880, Москва — 20 октября 1953, Нью-Йорк) — российский политический деятель, эсер.





Биография

Из купеческой семьи. В 1899 году окончил 3-ю московскую гимназию. Для получения высшего образования поехал в Германию, где четыре с половиной года пробыл в университетах Берлина, Галле и Гейдельберга, занимаясь философией, экономикой, историей и правом.

Политическая деятельность

В 1900 году познакомился за границей с эсерами Н. Д. Авксентьевым и И. И. Фондаминским. В 1903 году вступил в партию социалистов-революционеров.

В январе 1904 года вернулся в Россию. Работал в московском комитете партии социалистов-революционеров. 9 января 1905 года, во время массовых арестов в Москве (разгрома училища Фидлера правительственными войсками), Зензинов был арестован и после шестимесячного пребывания в Таганской тюрьме приговорен к административной ссылке в Восточную Сибирь на 5 лет. Из-за русско-японской войны ссылка в Сибирь была заменена на ссылку в Архангельск. Сразу после прибытия в Архангельск Зензинов бежал из ссылки.

В августе 1905 года прибыл в Швейцарию, в конце октября 1905 года тайно возвратился в Россию. С 1905 года — член ЦК партии социалистов-революционеров. Один из руководителей Декабрьского восстания в Москве. До апреля 1906 года — член боевой организации эсеров, работал по подготовке террористических актов в Москве и Петербурге. Весной 1906 года в качестве представителя ЦК партии направлен для работы с крестьянами в Киевскую и Черниговскую губернии. 4 сентября 1906 года арестован в Петербурге, находился в тюрьме Кресты. Снова был приговорен к административной ссылке в Восточную Сибирь на пять лет и отправлен по этапу в Якутск. Летом 1907 года под видом золотопромышленника бежал через тайгу в Охотск (от Якутска до Охотска 1.500 верст), из Охотска на японской рыбачьей шкуне добрался до Японии, а затем на пароходе через Шанхай, Гонконг, Сингапур, Коломбо и Суэцкий канал вернулся к декабрю 1907 года в Европу.

С января по май 1910 года снова занимался партийной работой в Москве. В мае 1910 года арестован в Петербурге, и в третий раз сослан на 5 лет в Сибирь. На этот раз он был отправлен в Русское Устье Якутской области, на побережье Северного Ледовитого океана, откуда никакой побег не был возможен. Живя в ссылке, занимался этнографией и орнитологией. Написал работы: «Старинные люди у холодного океана» и «Очерки торговли на севере Якутской области», получившие высокую оценку специалистов.

В 1914 году возвратился из ссылки в Европейскую Россию. Издавал в Москве «Народную газету». В 1916 году призван на военную службу, но из-за плохого зрения освобожден от её несения через 2 месяца.

Революция и гражданская война

После Февральской революции 1917 года член ЦК ПСР. Член исполкома Петроградского совета. В июне 1917 года на первом съезде советов избран членом ВЦИК. Был редактором центрального органа ПСР газеты «Дело народа», писал для нее статьи и воспоминания «Свет и тени».

В ноябре 1917 года избран депутатом Учредительного собрания. По поручению ЦК ПСР переехал в Самару. Входил в состав Комуча. На уфимском государственном совещании избран членом Всероссийского временного правительства. После прихода к власти адмирала Колчака выслан в Китай.

В эмиграции

В январе 1919 года через Японию прибыл в Париж. Занимался литературно-журналистской и политической деятельностью.

Во время советско-финской войны ездил в Финляндию в качестве корреспондента. По материалам собранных в поездке (втайне от финского командования) писем и разговоров с военнопленными опубликовал в 1944 г. в Нью-Йорке на собственные средства книгу «Встречи с Россией. Письма в Красную армию 1939—1940 гг.»

Уехал в Нью-Йорк. Издавал журнал «За свободу». Сотрудничал в «Новом русском слове», «Новом журнале», «Социалистическом вестнике». Умер в 1953 году. Кремирован, урна с прахом была захоронена на кладбище Вудлон (Park West Memorial Chapel) в Нью-Йорке. Часть бумаг Зензинова хранится в центре русской культуры Амхэрст колледжа (Amherst Center for Russian Culture, Massachusetts, USA).[1]

А. Г. Чикачёв о Зензинове

Сборник произведений В. М. Зензинова под общим названием «Старинные люди у холодного океана» и предисловие к нему подготовили: писатель-краевед Алексей Чикачёв и Игорь Чикачёв. Выдержка из предисловия к сборнику:

В 1914 году в Москве вышла книга «Старинные люди у холодного океана. Русское Устье Якутской области, Верхоянского округа». Автор её Владимир Зензинов тогда ещё находился в ссылке в Якутии. Книга была встречена передовой русской общественностью с удивлением и большим интересом. Из многочисленных отзывов приводим лишь два: «Зензинову удалось дать портреты и описать жизненный уклад людей, которые пережили старину и донесли нам тот уклад жизни и мыслей, о которых мы знаем лишь по книгам» (Вестник Европы. № 1. 1915).

«Зензинов написал очень интересный труд об этом Богом и людьми забытом крае. Труд его является богатым вкладом в бедную этнографическую литературу о жизни Восточной Сибири» (Забайкальская Новь. 1914). В том же 1914 году в журнале «Этнографическое обозрение» был напечатан его очерк «В гостях у юкагиров», посвященный нижнеиндигирским ламутированным юкагирам. Через год выходит вторая его книга «Очерк торговли на Севере Якутской области».

В этих работах В. Зензинов проявил себя как незаурядный историк, этнограф, экономист и журналист. Тем не менее, его имя в наши дни известно лишь узкому кругу исследователей. Его книги не издавались в СССР. Даже во многих трудах сибирских историков он не упоминается. О нём не было принято широко распространяться по той простой причине, что он был членом партии эсеров, сторонником террора, ярым противником В. И. Ленина, другом А. В. Керенского и Б. В. Савинкова, отрицательно относился к Октябрьской революции. Да и само слово «эсер» в СССР было ругательным.

Родился он в Москве в 1880 году. Отец его, «исповедовавший дух московско-сибирских староверов», владел чайными плантациями на Цейлоне, имел в столице фирменные магазины. Интересен факт, что Федор Зензинов — брат отца — владел Нерчинскими рудниками, а племяннику пришлось впоследствии отбывать наказание в Сибири, в частности в Александровском Централе.

Ещё в гимнастические годы Владимир испытал большой интерес к политической жизни, читал и распространял запрещенную литературу, что всегда было небезопасно. Находился под надзором полиции. Поэтому поступление в высшее учебное заведение в России было для него проблематично. В 1899 году он уехал за границу — в Германию, где в течение пяти лет слушал лекции по гуманитарным дисциплинам в университетах Берлина, Гейдельберга и Галле и получил хорошее образование.

В 1904 году Зензинов вернулся в Россию и принял участие в подготовке покушения на министра внутренних дел Плеве. Был арестован и сослан в Архангельскую губернию. Оттуда бежал за границу. Вступил в боевую террористическую организацию. В 1905 году ЦК партии эсеров поручил ему взорвать «Охранное отделение» в Москве. Здание было разрушено до основания, все бумаги сгорели. После этого он участвовал в организации ещё ряда террористических актов.

В сентябре 1906 года Зензинов был арестован и выслан на пять лет в Восточную Сибирь. Находясь в знаменитом Александровском Централе под Иркутском, семеро заключенных начали готовиться к побегу. Сделали подкоп, но были обнаружены. Им было объявлено, что судить будут в Якутске, куда их привезли в июле 1906 года.

Из Якутска Зензинов совершил под видом золотопромышленника дерзкий побег в Охотск. Более месяца пробирался он по дикой тайге. Из Охотска на рыбацком суденышке добрался до Японии. Из Японии через Гонконг, Сингапур и Суэц прибыл в Марсель. Фактически за короткое время совершил кругосветное путешествие, полное опасных приключений. Во Франции он прожил больше года.

В январе 1909 года он нелегально прибывает в Россию и начинает активную работу по возрождению партии эсеров, разгромленной после предательства Азефа. В мае 1910 года вновь был арестован. Просидел в Петропавловской крепости 6 месяцев, затем был отправлен в Якутскую область. Здесь местом проживания определили заполярное Русское Устье, куда до и после него политические преступники не ссылались.

«Мои родители прислали телеграмму, умоляя губернатора не ссылать меня в Русское Устье. Губернатор дал ответ, что согласен это сделать при одном условии — если я сам обращусь к нему с такой просьбой, но просить о чём-либо своих врагов я не привык».

«Древний русский оазис пробудил в Зензинове географа». Прожив среди русскоустьинцев неполный год, он увез уникальных материалов на три книги, благодаря которым о Русском Устье узнали не только в России, но и в Европе.

В ссылке он занимался фотографией, метеорологией, орнитологией и медициной. Одна русскоустьинская старуха о его врачебных способностях выразилась так: «Ты, дядюшка, лучше плохого доктора». В. Зензинов научился ставить сети, ездить на собаках. На утлой ветке-душегубке совершил рискованное плавание через морскую губу шириной 25 километров, чтобы принять участие в промысле ленных гусей, который до него видели не многие европейцы.

Он и из Русского Устья намеревался бежать в Америку, но вскоре понял невыполнимость своей затеи, ибо «скрываться лучше в толпе, чем в пустыне».

В 1913 году был переведен в Булун. Срок ссылки закончился в 1914 году. Но, прежде чем ехать домой, Зензинов принял участие в небольшой гидрографической экспедиции под руководством П. Л. Драверта по поиску в устье Лены глубоководной протоки для захода морских судов. Но все окончилось неудачей: «Нам не суждено было обессмертить свои имена географическим открытием».

За четыре года, проведенные Зензиновым в Якутии, им собран большой этнографический материал, доставлено в Зоологический музей Московского Университета несколько ящиков с птичьими шкурками, сделаны сотни уникальных фотоснимков. В Москве он познакомился и подружился с А. Ф. Керенским. Февральскую революцию встретил в Петербурге. Был назначен комиссаром Временного правительства, редактором газеты «Дело народа», которая стала центральным органом партии эсеров. Его друг и соратник Б. Савинков был в то время товарищем военного министра Временного правительства. В газете Зензинов развернул ожесточенную кампанию против В. И. Ленина и большевиков.

После Октябрьской революции и разгона Учредительного Собрания Зензинов, «превратившись в контрреволюционера», вынужден был бежать в Казань, затем в Самару. Здесь он вошел в состав так называемого Уфимского Временного правительства (Директории). Местом своего пребывания новое Временное правительство выбрало Омск. На пост Военного Министра был приглашен А. В. Колчак. Но вскоре Правительство было арестовано и вся власть перешла к Колчаку. Судьба свела в Омске двух знатоков Крайнего Севера: полярного гидрографа, монархиста, адмирала А. В. Колчака и бывшего политического ссыльного, экономиста и этнографа, эсера В. М. Зензинова. Оба они искренне любили Россию, желали ей блага, но в сложной политической игре каждый из них по-своему сыграл роль. Естественно, отношения у них не сложились. Известно, что Зензинов неоднократно направлял в адрес монархиста Колчака задиристые провокационные письма. Может быть, такое поведение Зензинова и послужило одной из главных причин разгона адмиралом Директории, что было, на наш взгляд, политической ошибкой Колчака, приведшей его режим к краху.

В начале 1919 года Зензинов через Владивосток, совершив фактически второе кругосветное путешествие, эмигрировал за границу. Между 1919—1940 годами жил в Париже, неоднократно выступал в прессе. Опубликовал документы, дискредитирующие А. В. Колчака. Интересен тот факт, что последние 13 лет своей жизни эсер-террорист провел в стране — «оплоте демократии» — США, наверное, под конец жизни поняв, что террором не добиться светлой мечты — освобождения народов России. Окончил он свои дни в 1953 году.

«В. М. Зензинов прожил долгую и бурную жизнь, — пишет В. Г. Распутин, — но, может быть, самое лучшее и полезное, что ему удалось совершить, относится к зиме и лету 1912 года, когда судьба забросила его на край света и преподнесла удивительный подарок, окунув в обстановку Древней Руси».

Его книга «Старинные люди у холодного океана» вышла в свет в 1914 году с 63 фотографиями, на которых мы узнаем, особенно в детях, черты своих родственников и знакомых. К сожалению, в этом издании не удалось воспроизвести все фотографии из-за мелкого размера и плохого качества, но мы приводим другие фотографии, обнаруженные в архивах.

У нас, потомков «старинных людей», родилась идея выпустить сборник избранных трудов В. М. Зензинова — человека удивительной судьбы, «политического мечтателя, который хотел выдвинуть Россию в европейский двадцатый век».

Сейчас, на пороге нового тысячелетия, читая эту книгу, мысленно переносишься к началу XX века, чувствуешь дыхание истории, ощущаешь свою причастность к судьбе России, яснее понимаешь суть перемен, произошедших за это время.

Сочинения

  • Зензинов В. М. Русское Устье Якутской области Верхоянскаго округа. — М.: типография П. П. Рябушинскаго, 1913.
  • Старинные люди у Холодного океана. — М.: изд. «Наука», 1914.
  • Очерки торговли на севере Якутской области. — М.: изд. «Наука», 1916.
  • Зензинов В. М. [web.archive.org/web/20110131034413/socialist.memo.ru/books/perli/Zenzinov%20-%20iz%20ghizni%20revolucionera.zip Из жизни революционера]. — P.: [Б.и.], 1919. — 119 с.
  • Зензинов В. М. Борьба российской демократии с большевиками в 1918 году. Москва — Самара — Уфа — Омск: Воспоминания // Россия антибольшевистская: Из белогвардейских и эмигрантских архивов. — М.: Изд. центр ИРИ РАН, 1995. — С. 11—26. — ISBN 5-201-00582-9
  • Государственный переворот адмирала Колчака в Омске 18 ноября 1918 г. — Сборник документов. — P.: Типография И. Рираховского, 1919.
  • Русское Устье. Русское Универсальное Издательство. — B., 1921.
  • [ldn-knigi.lib.ru/Rusknig.htm Нена]. — B., 1925.
  • Железный скрежет. Из американских впечатлений. — P., 1926.
  • [ldn-knigi.lib.ru/R/Zens-Bespr.djvu Беспризорные]. — P.: Издательство «Современные Записки». 1929.
    • Английский перевод: Deserted. the Story of the Children Abandoned in Soviet Russia.
    • Немецкий перевод: Die Tragodie der verwahrlosten Kinder Russlands. — Zurich / Lpz.: Orell Fussli Verlag, 1930.
    • Французский перевод: Les enfants abandonnés en Russie soviétique. — P., 1930.
  • [ldn-knigi.lib.ru/R/Zen/Zensin-Pisma.djvu Встреча с Россией. Как и чем живут в Советском Союзе. Письма в Красную Армию]. — N. Y., 1945. (djvu-zip)
  • [www.hrono.ru/libris/lib_z/zenzin00.html Пережитое]. — N. Y.: Издательство им. Чехова. 1953. ([socialist.memo.ru/books/lit/zensmem.zip zip])
  • Старинные люди у холодного океана / Зензинов В., сост. и автор предисл. А. Г. Чикачёв, И. А. Чикачёв. — 3-е изд. — Якутск: Якутский край, 2001. — 133 с., ил.

Библиография

  • Александрова В. А. Памяти В. М. Зензинова: К годовщине смерти 20-го окт. // Новое русское слово. — 1954. — 17 окт. (№ 15513). С. 8.

Напишите отзыв о статье "Зензинов, Владимир Михайлович"

Примечания

  1. [www3.amherst.edu/~acrc/archives.html#zen Vladimir Zenzinov Papers]

Отрывок, характеризующий Зензинов, Владимир Михайлович

В императорском лагере, близ Можайска, 6 го сентября, 1812 года».
Диспозиция эта, весьма неясно и спутанно написанная, – ежели позволить себе без религиозного ужаса к гениальности Наполеона относиться к распоряжениям его, – заключала в себе четыре пункта – четыре распоряжения. Ни одно из этих распоряжений не могло быть и не было исполнено.
В диспозиции сказано, первое: чтобы устроенные на выбранном Наполеоном месте батареи с имеющими выравняться с ними орудиями Пернетти и Фуше, всего сто два орудия, открыли огонь и засыпали русские флеши и редут снарядами. Это не могло быть сделано, так как с назначенных Наполеоном мест снаряды не долетали до русских работ, и эти сто два орудия стреляли по пустому до тех пор, пока ближайший начальник, противно приказанию Наполеона, не выдвинул их вперед.
Второе распоряжение состояло в том, чтобы Понятовский, направясь на деревню в лес, обошел левое крыло русских. Это не могло быть и не было сделано потому, что Понятовский, направясь на деревню в лес, встретил там загораживающего ему дорогу Тучкова и не мог обойти и не обошел русской позиции.
Третье распоряжение: Генерал Компан двинется в лес, чтоб овладеть первым укреплением. Дивизия Компана не овладела первым укреплением, а была отбита, потому что, выходя из леса, она должна была строиться под картечным огнем, чего не знал Наполеон.
Четвертое: Вице король овладеет деревнею (Бородиным) и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Марана и Фриана (о которых не сказано: куда и когда они будут двигаться), которые под его предводительством направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками.
Сколько можно понять – если не из бестолкового периода этого, то из тех попыток, которые деланы были вице королем исполнить данные ему приказания, – он должен был двинуться через Бородино слева на редут, дивизии же Морана и Фриана должны были двинуться одновременно с фронта.
Все это, так же как и другие пункты диспозиции, не было и не могло быть исполнено. Пройдя Бородино, вице король был отбит на Колоче и не мог пройти дальше; дивизии же Морана и Фриана не взяли редута, а были отбиты, и редут уже в конце сражения был захвачен кавалерией (вероятно, непредвиденное дело для Наполеона и неслыханное). Итак, ни одно из распоряжений диспозиции не было и не могло быть исполнено. Но в диспозиции сказано, что по вступлении таким образом в бой будут даны приказания, соответственные действиям неприятеля, и потому могло бы казаться, что во время сражения будут сделаны Наполеоном все нужные распоряжения; но этого не было и не могло быть потому, что во все время сражения Наполеон находился так далеко от него, что (как это и оказалось впоследствии) ход сражения ему не мог быть известен и ни одно распоряжение его во время сражения не могло быть исполнено.


Многие историки говорят, что Бородинское сражение не выиграно французами потому, что у Наполеона был насморк, что ежели бы у него не было насморка, то распоряжения его до и во время сражения были бы еще гениальнее, и Россия бы погибла, et la face du monde eut ete changee. [и облик мира изменился бы.] Для историков, признающих то, что Россия образовалась по воле одного человека – Петра Великого, и Франция из республики сложилась в империю, и французские войска пошли в Россию по воле одного человека – Наполеона, такое рассуждение, что Россия осталась могущественна потому, что у Наполеона был большой насморк 26 го числа, такое рассуждение для таких историков неизбежно последовательно.
Ежели от воли Наполеона зависело дать или не дать Бородинское сражение и от его воли зависело сделать такое или другое распоряжение, то очевидно, что насморк, имевший влияние на проявление его воли, мог быть причиной спасения России и что поэтому тот камердинер, который забыл подать Наполеону 24 го числа непромокаемые сапоги, был спасителем России. На этом пути мысли вывод этот несомненен, – так же несомненен, как тот вывод, который, шутя (сам не зная над чем), делал Вольтер, говоря, что Варфоломеевская ночь произошла от расстройства желудка Карла IX. Но для людей, не допускающих того, чтобы Россия образовалась по воле одного человека – Петра I, и чтобы Французская империя сложилась и война с Россией началась по воле одного человека – Наполеона, рассуждение это не только представляется неверным, неразумным, но и противным всему существу человеческому. На вопрос о том, что составляет причину исторических событий, представляется другой ответ, заключающийся в том, что ход мировых событий предопределен свыше, зависит от совпадения всех произволов людей, участвующих в этих событиях, и что влияние Наполеонов на ход этих событий есть только внешнее и фиктивное.
Как ни странно кажется с первого взгляда предположение, что Варфоломеевская ночь, приказанье на которую отдано Карлом IX, произошла не по его воле, а что ему только казалось, что он велел это сделать, и что Бородинское побоище восьмидесяти тысяч человек произошло не по воле Наполеона (несмотря на то, что он отдавал приказания о начале и ходе сражения), а что ему казалось только, что он это велел, – как ни странно кажется это предположение, но человеческое достоинство, говорящее мне, что всякий из нас ежели не больше, то никак не меньше человек, чем великий Наполеон, велит допустить это решение вопроса, и исторические исследования обильно подтверждают это предположение.
В Бородинском сражении Наполеон ни в кого не стрелял и никого не убил. Все это делали солдаты. Стало быть, не он убивал людей.
Солдаты французской армии шли убивать русских солдат в Бородинском сражении не вследствие приказания Наполеона, но по собственному желанию. Вся армия: французы, итальянцы, немцы, поляки – голодные, оборванные и измученные походом, – в виду армии, загораживавшей от них Москву, чувствовали, что le vin est tire et qu'il faut le boire. [вино откупорено и надо выпить его.] Ежели бы Наполеон запретил им теперь драться с русскими, они бы его убили и пошли бы драться с русскими, потому что это было им необходимо.
Когда они слушали приказ Наполеона, представлявшего им за их увечья и смерть в утешение слова потомства о том, что и они были в битве под Москвою, они кричали «Vive l'Empereur!» точно так же, как они кричали «Vive l'Empereur!» при виде изображения мальчика, протыкающего земной шар палочкой от бильбоке; точно так же, как бы они кричали «Vive l'Empereur!» при всякой бессмыслице, которую бы им сказали. Им ничего больше не оставалось делать, как кричать «Vive l'Empereur!» и идти драться, чтобы найти пищу и отдых победителей в Москве. Стало быть, не вследствие приказания Наполеона они убивали себе подобных.
И не Наполеон распоряжался ходом сраженья, потому что из диспозиции его ничего не было исполнено и во время сражения он не знал про то, что происходило впереди его. Стало быть, и то, каким образом эти люди убивали друг друга, происходило не по воле Наполеона, а шло независимо от него, по воле сотен тысяч людей, участвовавших в общем деле. Наполеону казалось только, что все дело происходило по воле его. И потому вопрос о том, был ли или не был у Наполеона насморк, не имеет для истории большего интереса, чем вопрос о насморке последнего фурштатского солдата.
Тем более 26 го августа насморк Наполеона не имел значения, что показания писателей о том, будто вследствие насморка Наполеона его диспозиция и распоряжения во время сражения были не так хороши, как прежние, – совершенно несправедливы.
Выписанная здесь диспозиция нисколько не была хуже, а даже лучше всех прежних диспозиций, по которым выигрывались сражения. Мнимые распоряжения во время сражения были тоже не хуже прежних, а точно такие же, как и всегда. Но диспозиция и распоряжения эти кажутся только хуже прежних потому, что Бородинское сражение было первое, которого не выиграл Наполеон. Все самые прекрасные и глубокомысленные диспозиции и распоряжения кажутся очень дурными, и каждый ученый военный с значительным видом критикует их, когда сражение по ним не выиграно, и самью плохие диспозиции и распоряжения кажутся очень хорошими, и серьезные люди в целых томах доказывают достоинства плохих распоряжений, когда по ним выиграно сражение.
Диспозиция, составленная Вейротером в Аустерлицком сражении, была образец совершенства в сочинениях этого рода, но ее все таки осудили, осудили за ее совершенство, за слишком большую подробность.
Наполеон в Бородинском сражении исполнял свое дело представителя власти так же хорошо, и еще лучше, чем в других сражениях. Он не сделал ничего вредного для хода сражения; он склонялся на мнения более благоразумные; он не путал, не противоречил сам себе, не испугался и не убежал с поля сражения, а с своим большим тактом и опытом войны спокойно и достойно исполнял свою роль кажущегося начальствованья.


Вернувшись после второй озабоченной поездки по линии, Наполеон сказал:
– Шахматы поставлены, игра начнется завтра.
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.