Зенит-4
Поделись знанием:
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.
Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.
Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
| Зенит-4 Зенит-6 | |||
|---|---|---|---|
 </td></tr>
|
Производитель | Красногорский механический завод. | |
| Год выпуска | 1964-1968. | ||
| Тип | Однообъективный зеркальный фотоаппарат. | ||
| Фотоматериал | Плёнка типа 135. | ||
| Размер кадра | 24×36 мм. | ||
| Тип затвора | Механический, центральный залинзовый. | ||
| Крепление объектива | Байонет Ц по типу Bessamatic. | ||
| Фокусировка | Ручная. | ||
| Экспозамер | Ручная и полуавтоматическая установка по сопряжённому селеновому экспонометру. | ||
| Вспышка | Синхроконтакт «Х» и «М», выдержка синхронизации - любая. | ||
| Видоискатель | Зеркальный со съёмной пентапризмой. | ||
| Размеры | (с объективом «Вега-3Ц») - 141×84×104 мм | ||
| Масса | (с объективом «Вега-3Ц») - 1000 г | ||
 Изображения на Викискладе
|
|||
Зени́т-4 — советский малоформатный однообъективный зеркальный фотоаппарат с центральным залинзовым затвором и сменными объективами, разработанный на Красногорском механическом заводе (КМЗ) и выпускавшийся серийно с 1964 по 1968 год. Базовая модель семейства, включавшего также аппараты «Зенит-5», «Зенит-6» и «Зенит-11» (первый под этим индексом, несерийный).
Первый серийный фотоаппарат КМЗ со встроенным экспонометром.
На фотографии изображён фотоаппарат «Зенит-4» с объективом «Рубин-1Ц».
Содержание
Конструкция и характеристики
В начале 1960-х годов применение центрального затвора на однообъективных зеркальных фотоаппаратах считалось перспективным, так как общепринятые в этом типе фотоаппаратуры фокальные затворы подошли к пределу доступных на то время возможностей[1]. Семейство «Зенит-4» появилось в русле этой тенденции[П 1]. В качестве прототипа конструкторская группа в составе Г. М. Дорского (руководитель), М. А. Знаменской, П. Д. Деревянкина, И. С. Тимофеева использовала камеру «Bessamatic» немецкой фирмы Voigtländer, из которой был заимствован ряд принципиальных решений (при этом красногорский аппарат не был копией немецкого)[1]. В 1965 году к производству была подготовлена сразу целая линейка фотоаппаратов и сменных объективов с прыгающей диафрагмой, специально разработанных для камер с залинзовым затвором.
Аппараты линии «Зенит-4» обращают на себя внимание рядом особенностей, прежде не встречавшихся на советских камерах:
- большое поле зрения видоискателя, составляющее 96% площади кадра (23,2×35,6 мм)[2];
- очень удобный механизм установки экспозиции при помощи сопряжённого экспонометра (в руководстве по эксплуатации названный «полуавтоматическим»). Он позволял устанавливать экспозиционное число и согласованно изменять пару выдержка-диафрагма, не отрываясь от окуляра;[П 2]
- стеклянный прижимной столик, практически не изнашивающийся и не царапающий плёнку[П 3];
- в линейке сменной оптики присутствовал объектив с переменным фокусным расстоянием, единственный в советской фотоаппаратуре того времени.
- Порядок работы центрального затвора
- При взводе затвора кадровое окно закрывалось двумя шарнирно подвешенными светонепроницаемыми заслонками (не следует путать с шторками фокального затвора), расположенными в фокальной плоскости (каждая заслонка имела размер 12×36 мм, располагалась вдоль длинной стороны кадра), зеркало опускалось, открывалась диафрагма и лепестки центрального затвора. После закрытия заслонок происходила перемотка фотоплёнки.
Фотограф мог производить визирование, кадрирование, фокусировку, определение и установку правильной экспозиции в полуавтоматическом режиме. При этом центральный затвор находился в режиме визирования с полностью открытыми лепестками.
- После нажатия на спусковую кнопку центральный затвор переводился в режим съёмки: его лепестки закрывались, а пружина взводилась. Прыгающая диафрагма закрывалась до рабочего значения, зеркало поднималось и две светонепроницаемые заслонки открывали кадровое окно. Затем центральный затвор отрабатывал выдержку.
Недостатком являлась большая задержка затвора, превосходящая такую же у традиционных однообъективных зеркальных фотоаппаратов с фокальным затвором. Кроме того, диапазон фокусных расстояний сменной оптики ограничен из-за опасности виньетирования залинзовым затвором[3]. В отличие от аналогичных фотоаппаратов «Contaflex» и «Kodak Retina Reflex», в которых заменялась только передняя часть объектива, расположенная перед межлинзовым затвором, в советских фотоаппаратах, как и в германском прототипе, затвор был расположен за сменным объективом. Для уменьшения виньетирования при таком расположении затвора выходной зрачок всей сменной оптики специально рассчитывался предельно малым, снижая доступную светосилу[4].
Фотоаппараты получились достаточно сложные и дорогие для советского потребителя, поэтому выпускались в небольшом количестве. В дальнейшем КМЗ больше не возвращался к зеркальным фотоаппаратам с центральным затвором. Остальные производители также отказались от центрального затвора в малоформатной зеркальной аппаратуре после появления фокальных ламельных затворов с высоким КПД[5]. Использование центрального затвора получило развитие только в среднеформатной зеркальной аппаратуре, например Hasselblad и Mamiya.
«Зенит-4»
- Тип — однообъективный зеркальный полуавтоматический фотоаппарат с «залипающим» зеркалом (зеркало приводится в рабочее положение только при взведении затвора).
- Тип применяемого фотоматериала — перфорированная фотокиноплёнка шириной 35 мм (фотоплёнка типа 135) в кассетах. Возможно применение двухцилиндровых раскрывающихся кассет.
- Размер кадра — 24×36 мм.
- Затвор — типа «Synchro Compur», механический, центральный, залинзовый. Имеются автоспуск и синхроконтакт для фотовспышки.
- Выдержки затвора — от 1 до 1/500 с и «B» (от руки).
- Взвод затвора и транспортировка плёнки — курком.
- Тип крепления объектива — байонет Ц, геометрически подобный байонету системы Bessamatic. Объективы «Bessamatic», тем не менее, использовать нельзя из-за несовпадения рабочего отрезка камеры.
- Рабочий отрезок камеры — 47,58 мм[П 4]
- Размер поля изображения видоискателя — 23,2×35,2 мм
- Тип фокусировочного экрана — матовое стекло с клиньями Додена в центре.
- Сменный визир: пентапризма с 5-кратным окуляром или складная шахта с лупой.
- Встроенный сопряжённый экспонометр с селеновым фотоэлементом. Стрелочный индикатор экспонометра виден в видоискателе, экспозицию можно устанавливать, не отрывая глаз от окуляра. Диапазон ввода светочувствительности плёнки — от 16 до 500 единиц ГОСТ.
- Счётчик кадров показывает количество оставшихся неэкспонированными кадров, и сбрасывается при открывании задней крышки.
- Резьба штативного гнезда — 3/8" дюйма.
В 1964—1968 годах выпущено 19 740 шт. «Зенит-4» в 1960-е годы продавался по розничной цене 250 рублей, вдвое дороже, чем высококлассный фотоаппарат «Старт»[6].
«Зенит-5»
В отличие от «Зенита-4» имел встроенный электропривод перемотки плёнки и взвода затвора. Впервые в мире вместо приставного привода использован встроенный в корпус электродвигатель. Двигатель питался от четырёх дисковых никель-кадмиевых аккумуляторов Д-0,2, которые можно было заряжать, не вынимая из камеры, от сети переменного тока через прилагаемое зарядное устройство. Один заряд батареи позволял сделать около 400 снимков в темпе 1—1,5 кадра в секунду. Привод и батарея размещены в нижней части камеры, из-за чего её высота несколько увеличилась по сравнению с базовой моделью. Мотор отключаемый, сохранена возможность ручного взвода, но не курком, а вращением головки. В 1964—1968 годах выпущено 11 616 шт.
Габариты с объективом «Вега-3Ц» — 141×84×114 мм, масса — 1180 г.
«Зенит-6»
От «Зенита-4» отличался только комплектацией: продавался с объективом «Рубин-1Ц» с переменным фокусным расстоянием (впервые в СССР[7]). Объектив спроектирован на основе германского аналога Voigtlander Zoomar, но не является его копией. Оптическая схема претерпела существенную модернизацию и рассчитана заново инженерами ГОИ Д. Волосовым и Б. Левитиной[8]. В 1964—1968 годах выпущено 8 930 шт.
Габариты с объективом «Рубин-1Ц» — 141×179×104 мм, масса — 1700 г.
В кинокомедии Э. Рязанова «Зигзаг удачи» «Зенит-6» — мечта главного героя, фотографа Орешникова (актёр Евгений Леонов). Он разглядывает в витрине магазина фотоаппарат с ценником — 400 руб.
«Зенит-11»
Упрощённый вариант «Зенита-4» без экспонометра и с изменённым узлом обратной перемотки фотоплёнки. Серийно не выпускался, изготовлена только установочная партия. Не путать с серийной моделью «Зенит-11» 1981 года, гибридом «Зенита-TTL» и «Зенита-ЕМ»).
Сменные объективы (с «прыгающей» диафрагмой)
Объективы с байонетом Ц производства КМЗ для фотоаппаратов семейства «Зенит-4»
| Объектив | Фокусное расстояние | Относительное отверстие | Назначение |
|---|---|---|---|
| Мир-1Ц | 37 | 2,8 | Широкоугольный объектив |
| Вега-3Ц | 50 | 2,8 | Штатный объектив фотоаппаратов «Зенит-4», «Зенит-5» и «Зенит-11» |
| Гелиос-65Ц | 50 | 2 | Светосильный нормальный объектив |
| Юпитер-25Ц | 85 | 2,8 | Телеобъектив (портретный) |
| Таир-38Ц | 135 | 4 | Телеобъектив |
| Рубин-1Ц | 37 — 80 | 2,8 | Трансфокатор, штатный объектив фотоаппарата «Зенит-6». По оптической схеме аналогичен объективу «Voigtländer Zoomar» 1959 года[9]. |
См. также
Напишите отзыв о статье "Зенит-4"
Примечания
- ↑ Другим ответвлением этого направления стали дальномерные фотоаппараты «ФЭД-10» и «ФЭД-11» («ФЭД-Атлас»)
- ↑ В 1964 году на ЛОМО начат выпуск полуавтоматического шкального фотоаппарата «Восход», а на Харьковском машиностроительном заводе «ФЭД» дальномерного фотоаппарата «ФЭД-10». Таким образом, «Зенит-4», «ФЭД-10» и «Восход» — это первые советские фотоаппараты с полуавтоматической установкой экспозиции.
- ↑ Аналогичное решение использовалось в ранних выпусках легендарной «Leica M3»
- ↑ У «Voigtländer Bessamatic» рабочий отрезок 44,70 мм — [www.zenitcamera.com/archive/zenit-4/index.html]
Источники
- ↑ 1 2 [www.zenitcamera.com/archive/history/fvl-about-cameras-slr.html Фотоаппараты КМЗ, история о «ЗЕНИТах»] (рус.). История. Zenit Camera. Проверено 1 февраля 2014.
- ↑ (рус.) [www.zenitcamera.com/qa/qa-screen.html#field-of-view Страница «Фокусировочный экран» раздела «Вопросы и ответы» сайта НТЦ КМЗ.]
- ↑ Фотоаппараты, 1984, с. 34.
- ↑ Советское фото №7, 1957, с. 62.
- ↑ [photo-escape.ru/phototech/slr_history_2/ История «одноглазых». Часть 2] (рус.). Статьи. PHOTOESCAPE. Проверено 3 июля 2014.
- ↑ [www.zenitcamera.com/qa/qa-prices.html Цены на фотоаппараты КМЗ]
- ↑ (рус.) [www.zenitcamera.com/archive/history/volosov-lenses.html Д. С. Волосов. Выдержки из книги «Фотографическая оптика». Искусство, М., 1971.]
- ↑ Волосов, 1978, с. 378.
- ↑ [www.kilfitt.org/Lenses/Zoomar_38_82.htm Voigtländer-Zoomar 2.8 / 36-82 mm]
Литература
- Новые советские фотоаппараты.//«Советское фото», 1968, № 8, с. 34-38
- Объективы для любительской аппаратуры. //«Советское фото», 1968, № 12, с. 37-39
- С. Л. О сменных объективах к камерам с центральными затворами (рус.) // «Советское фото» : журнал. — 1957. — № 7. — С. 61—63. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0371-4284&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0371-4284].
- Д. С. Волосов. Фотографическая оптика. — 2-е изд. — М.,: «Искусство», 1978. — С. 374—382. — 543 с.
- М. Я. Шульман. Фотоаппараты / Т. Г. Филатова. — Л.,: «Машиностроение», 1984. — 142 с.
- Jean Loup Princelle. Made in USSR. The Authentic Guide To Russian And Soviet Cameras. Le Reve Edition, 2004.
Ссылки
- (рус.) [www.zenitcamera.com/archive/zenit-4/index.html Линия фотоаппаратов «Зенит-4».]
- (рус.) [www.zenitcamera.com/archive/history/fvl-about-cameras-slr.html Фотоаппараты КМЗ, история о «Зенитах».]
- (рус.) [www.sovietcamera.su/src/Zenit4_manual.pdf «Зенит-4». Руководство по эксплуатации.]
- (рус.) [www.zenitcamera.com/mans/zenit-6/zenit-6.html «Зенит-6». Руководство по эксплуатации.]
- [www.starye-veschi.ru/docs/zenit_6 «Зенит-6», инструкция по эксплуатации.]
- (рус.) [www.zenitcamera.com/mans/zenit-11-4/zenit-11.html «Зенит-11». Руководство по эксплуатации.]
- (рус.) [www.zenitcamera.com/catalog/cameraproduction.html Серийный выпуск фотоаппаратов КМЗ по годам.]
- (рус.) [www.photohistory.ru/index.php?pid=1207248178978379 Этапы развития отечественного фотоаппаратостроения. «Зенит-4», «Зенит-5».]
- (рус.) [www.photohistory.ru/index.php?pid=1207248178978379 Этапы развития отечественного фотоаппаратостроения. «Зенит-6».]
| ||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Зенит-4
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.
Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.
Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
