Зерентуйский заговор

Зерентуйский заговор — попытка сосланного на каторгу участника восстания Черниговского полка Ивана Сухинова организовать освобождение декабристов из Читинского острога в 1828 году.

С планом освобождения были знакомы около 20 человек. Восстание намечалось на 25 мая 1828 года. Заговор готовился в Зерентуйском руднике, откуда и получил своё название. Подготовка восстания началась в 1827 году.

Одним из наиболее активных участников заговора был декабрист Иван Сухинов. Сухинов вместе с казарменным старостой П. Голиковым и купеческим сыном В. Бочаровым достали оружие, порох, свинец, до тысячи патронов. Заговорщики планировали освободить каторжан Нерчинских рудников, напасть на казармы, захватить оружие, вооружить каторжан Нерчинских заводов и освободить декабристов из Читинского острога. После этого заговорщики намеревались совместно обсудить план дальнейших действий.

Вследствие предательства заговор был раскрыт, участники заговора арестованы. Бочаров и Голиков убили предателя. В. Бочаров бежал, но был пойман. Во время следствия Сухинов дважды принимал яд. Суду было предано 22 человека.

По указу Императора от 13 августа 1828 года Станиславу Лепарскому было предоставлено право принимать окончательные решения по приговорам суда. Суд приговорил наказать Сухинова и ещё пять человек 400 ударами кнута и повесить. Лепарский отменил наказание кнутом и заменил повешение расстрелом. Сухинов об этом не знал и 1 декабря 1828 года повесился. Пять человек были расстреляны 3 декабря (среди них Голиков и Бочаров). 9 человек наказаны плетьми. Вениамин Соловьёв и Александр Мозалевский освобождены от наказания и отправлены в Читу.

Зерентуйский заговор ускорил перевод декабристов в Петровский Завод (осень 1830 года).

Литература

• Гессен С. Я. «Заговор декабриста Сухинова». — М., 1930;
• Нечкина М. В. «Заговор в Зерентуйском руднике» // В сердцах Отечества сынов. — Иркутск, 1975. (Первое издание: Красный архив. Т.13. С.258. 1925.)
• Соловьёв В. Н. «Записки о поручике Черниговского полка И. И. Сухинове».

Отрывок, характеризующий Зерентуйский заговор

После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
– Courte et energique! [Короткий и энергический!] – проговорил Наполеон, когда он прочел сам сразу без поправок написанную прокламацию. В приказе было:
«Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»
– De la Moskowa! [Под Москвою!] – повторил Наполеон, и, пригласив к своей прогулке господина Боссе, любившего путешествовать, он вышел из палатки к оседланным лошадям.
– Votre Majeste a trop de bonte, [Вы слишком добры, ваше величество,] – сказал Боссе на приглашение сопутствовать императору: ему хотелось спать и он не умел и боялся ездить верхом.
Но Наполеон кивнул головой путешественнику, и Боссе должен был ехать. Когда Наполеон вышел из палатки, крики гвардейцев пред портретом его сына еще более усилились. Наполеон нахмурился.
– Снимите его, – сказал он, грациозно величественным жестом указывая на портрет. – Ему еще рано видеть поле сражения.
Боссе, закрыв глаза и склонив голову, глубоко вздохнул, этим жестом показывая, как он умел ценить и понимать слова императора.


Весь этот день 25 августа, как говорят его историки, Наполеон провел на коне, осматривая местность, обсуживая планы, представляемые ему его маршалами, и отдавая лично приказания своим генералам.
Первоначальная линия расположения русских войск по Ко лоче была переломлена, и часть этой линии, именно левый фланг русских, вследствие взятия Шевардинского редута 24 го числа, была отнесена назад. Эта часть линии была не укреплена, не защищена более рекою, и перед нею одною было более открытое и ровное место. Очевидно было для всякого военного и невоенного, что эту часть линии и должно было атаковать французам. Казалось, что для этого не нужно было много соображений, не нужно было такой заботливости и хлопотливости императора и его маршалов и вовсе не нужно той особенной высшей способности, называемой гениальностью, которую так любят приписывать Наполеону; но историки, впоследствии описывавшие это событие, и люди, тогда окружавшие Наполеона, и он сам думали иначе.