Зефир и Флора (балет)

Зефир и Флора
Zéphire et Flore
Мария Тальони в партии Флоры
Композитор	Чезаре Босси, Катерино Кавос, Антуан Венюа (в разных постановках)
Автор либретто	Шарль Дидло
Источник сюжета	Древнегреческий миф
Хореограф	Шарль Дидло
Количество действий	1
Год создания	1795
Первая постановка	7 июля 1796
Место первой постановки	Театр Её Величества, Лондон

«Зефир и Флора» — одноактный анакреонтический балет, придуманный и поставленный балетмейстером Шарлем Дидло. Балет относится к так называемым балетам действия (ballet d’action) с превалированием сюжета над пластикой, находящейся в подчинении у сюжета.

Легенда о счастливой любви Зефира и Флоры вдохновляла и художников, и скульпторов, и поэтов, и музыкантов; существуют опера П.Враницкого с тем же названием; балет «Пробуждение Флоры» Риккардо Дриго (поставлен в Петербурге, хореография Мариуса Петипа и Льва Иванова, 1894, Петергофский дворцовый театр, затем Мариинский театр, балет реконструирован в 2007 году там же); существует ещё балет с таким же названием «Зефир и Флора»: композитор В. А. Дукельский, постановщик балетмейстер Л. Ф. Мясин, «Русский балет Дягилева», 1925.

История создания балета

Этот балет впервые был задуман Шарлем Дидло в 1795 году в Лионе, когда он ставил балет «Метаморфоза» (Lа métamorphose), на сборную музыку, посвященный его педагогу Жану д’Обервалю и ставший основой и предтечей балета «Зефир и Флора». Однако осуществить задуманный спектакль в Лионе не удалось из-за небольших размеров сцены и несовершенства театральной техники. Для постановки Шарлю Дидло требовались специальные театральные машины с превращениями, полетами, бьющими фонтанами и прочими чудесами техники конца 18 столетия, чего в Лионском театре не оказалось. Но в следующем 1796 году балетмейстер, спасаясь от якобинцев, уехал в Лондон, а там у него появились возможности для осуществления задуманного представления.

Впервые балет «Зефир и Флора» прошел на сцене лондонского Королевского театра 7 июля 1796 на музыку композитора Ч. Босси (Cesare Bossi). В основных партиях сам балетмейстер и его жена: Зефир — Карл Дидло, Флора — Роза Дидло.

Этот балет играл особую роль в творчестве Дидло. Он постоянно возвращался к нему в новых постановках, изменял, совершенствовал, вводил новых персонажей — на музыку разных композиторов под разными названиями: «Зефир и Флора», «Флора и Зефир», «Ветреник Зефир, наказанный и удержанный, или Свадьба Флоры» (или «Зефир непостоянный, наказанный и прощённый, или Свадьба Флоры»). Дидло ставил свой балет на разных сценах Европы, в том числе в Петербурге, и в дальнейшем балет возобновлялся многими хореографами.

Есть ещё одна особенность этого балета, которую необходимо отметить. Некоторые историки балета считают, что именно в нем впервые балерина встала на пуанты, на кончики пальцев ног. В частности Ю.Бахрушин (Ю. А. Бахрушин. «История русского балета» (М., Сов. Россия, 1965, 249 с.) пишет:

«Женский классический танец в этот период достиг большого расцвета. Решающим моментом в этом отношении было появление „положения на пальцах“. Эту позу ввел Дидло, и первой танцовщицей, исполнившей её, была, вероятно, Данилова в балете „Зефир и Флора“ в 1808 году (все первые изображения стояния на пальцах относятся именно к спектаклю „Зефир и Флора“)».

В подтверждении этого Ю.Бахрушин приводит слова французского историка балета Кастиль-Блаза по поводу спектакля «Зефир и Флора», поставленного Дидло в Париже в 1815 году: «Мы узнаем из газет, что старшая мадемуазель Госслен [Geneviève Gosselin] в течение нескольких мгновений стояла на пальцах, sur les pointes des pieds — вещь доселе невиданная». Конечно, пуантов-тапочек ещё не было, исполнители были обуты в мягкие сандалии. Однако это ещё не был танец на пуантах.

Действующие лица

Список действующих лиц приведен по постановке 1804 года в Эрмитажном театре, Петербург (в некоторых постановках упоминаемы и другие персонажи):

• Зефир
• Флора
• Амур
• Венера
• Бахус
• Гименей
• Грации
• Клеониса
• Аминта
• Эригона
• Цефиса
• Сатир
• Селен
• Фавн
• Вакханка
• Амуры. Зефиры. Наяды. Тритоны. Сатиры. Нимфы.

Сюжет

Главные персонажи Зефир, бог легкого весеннего ветра, хотя порой и развивающегося до бурь, и Флора, покровительница растений и плодов, нимфа цветов и весны, — влюблены друг в друга. Но Зефир уж слишком непостоянен и беспечен: то неожиданно исчезнет, то так же неожиданно появится вновь, то встретит красавиц-нимф и, забыв обо всем на свете, начнет танцевать с ними — а те готовы ответить на ухаживания легкого и непринужденного красавца… Но строгий Амур решил сам взяться за дело и навести порядок в их отношениях, объяснив Зефиру несостоятельность и аморальность его отношения к любимой. Всё заканчивается хорошо: ветреник Зефир всё осознал и повел Флору к Гименею. Особое значение в постановке Дидло отвел сценическим эффектам: распускающийся розовый куст, неожиданно на глазах зрителей превращающийся во взлетающее облако, летящие нимфы и божества, бьющий фонтан, водопад у храма Венеры… Всё это придавало представлению зрелищность в дополнение к красивому танцу.

Постановки

• 7 июля 1796 — Театр Её Величества, Лондон, композитор Ч. Босси, художник Липаротти; Зефир — Шарль Дидло, Флора — Роза Дидло.
• 1804 — Эрмитажный театр, Санкт-Петербург, Россия, художник Корсини; Зефир — К. Дидло, Флора — Р. Дидло
• 1808 — Эрмитажный театр, Санкт-Петербург, композитор К.Кавос; Зефир — Дюпор, Флора — Данилова (Ю.Бахрушин назвал первым появлением балерины на пуантах)
• 7 апреля 1812 — Ковент-Гарден, Лондон, музыка А.Венюа; балетмейстер К. Дидло
• 12 декабря 1815 — Гранд-Опера, Париж; музыка А.Венюа, художники П. Л. Сисери и Марш, балетмейстер К. Дидло; Зефир — Альбер, Флора — Госселен-старшая (Дидло получил разрешение на постановку при содействии бывшего в то время в Париже великого князя Константина Павловича; одно из представлений посетили находившиеся тогда в Париже союзные монархи и Людовик XVIII лично выразил своё удивление и восхищение великому хореографу; также упоминание французской критикой о вставании балерины на пуанты)
• 1817 — Театр на Моховой (Москва), перенос постановки Шарля Дидло А. П. Глушковским с добавлением второго акта на музыку А.Венюа; Флора — Т. И. Глушковская
• 2 января 1818 — Эрмитажный театр, Петербург; художники С. П. Кондратьев и К. Бабини; новая редакция, балетмейстер Ш.Дидло
• 18 января 1828 — Большой Каменный театр, Петербург; музыка Кавоса, новая редакция, балетмейстер К. Дидло; Флора — Истомина
• 1829 — Большой театр, Москва, на музыку композиторов К. А. Кавоса и Н. Е. Кубишты (Флора — Ф. Гюллень-Сор)
• 3 июля 1830 — Ковент-Гарден, Лондон; возобновление по хореографии Ш. Дидло, балетмейстер Ф. Тальони; Флора — М. Тальони. Именно тогда впервые Мария Тальони вышла на сцену в новом виде обуви — тапочках-пуантах.
• 19 апреля 1841 — Большой Каменный театр, Петербург; возобновление; музыка Кавоса и Ванюа, балетмейстеры А. Титюс и Кузмина; Зефир — Э. Гредлю, Флора — Андреева 2-я

В 1820 — 1830-х гг. постановки балета возобновлялись в других русских городах: Орёл, Харьков, Курск, Киев.

Отрывок, характеризующий Зефир и Флора (балет)

Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.


Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.