Зимбабве-Родезия
| Зимбабве-Родезия | |||||||||
| Непризнанное государство | |||||||||
| |||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| |||||||||
| |||||||||
| Столица | Солсбери | ||||||||
| Язык(и) | английский язык | ||||||||
Зимбабве-Родезия (англ. Zimbabwe Rhodesia) — непризнанное государство в Южной Африке, существовавше с 1 июня по 12 декабря 1979 года. Было учреждено по соглашению Родезийского фронта с антикоммунистическими организациями зимбабвийских националистов. Являлось политическим проектом, направленным на предотвращение прихода к власти марксистских повстанческих движений. Ликвидировано решениями Ланкастерхаузской конференции.
Содержание
Предыстория
11 ноября 1965 года партия белой общины Родезийский фронт (RF) односторонне провозгласила независимость Родезии от Великобритании. Этот акт был воспринят как «мятеж против британской короны», режим Яна Смита рассматривался как «расистский» и родственный апартеиду. Эти оценки далеко не во всём соответствовали реалиям[1], но устойчиво утвердились в восприятии международной общественности. Родезия подвергалась международной изоляции и бойкоту. Марксистские повстанческие движения ZANU и ZAPU вели партизанскую войну против белого правительства.
Часть африканских националистов занимала более умеренные позиции. Либеральная партия Объединённый африканский национальный совет (UANC) епископа Абеля Музоревы, консервативная Объединённая народная организация Зимбабве (ZUPO) племенного вождя Джереми Чирау, отколовшаяся от ZANU ZANU — Ndonga Ндабанинги Ситоле пошли на переговоры с правительством Родезийского фронта. 3 марта 1978 года премьер Смит подписал с Музоревой, Чирау и Ситоле соглашение о внутреннем урегулировании. Договорённости предусматривали проведение в следующем году всеобщих выборов и создание многорасового правительства при сохранении социального строя Родезии и значительных прерогатив белой общины. Был сформирован Исполнительный совет для организации переходного периода. Из активистов партий Музоревы и Ситоле формировались вооружённые отряды SFA — антикоммунистическое милиционное ополчение чернокожих родезийцев.
ZANU и ZAPU бойкотировали соглашение и продолжили вооружённую борьбу. Международное сообщество также осудило внутреннее урегулирование специальной резолюцией N 423 Совета Безопасности ООН. Переговоры и договорённости квалифицировались как «манёвры незаконного режима Южной Родезии, направленные на сохранение власти расистского меньшинства»[2].
Выборы 1979 года
Всеобщие парламентские выборы состоялись в Родезии 10 апреля и 21 апреля 1979 года. 10 апреля избиралась квота белого меньшинства — все 28 отведённых мандатов получил Родезийский фронт. 21 апреля голосовали все жители страны. Явка чернокожего населения составила около двух третей. Она была высокой в Машоналенде и Северном Матабелеленде. В Южном Матабелеленде активно действовала ZIPRA (военное крыло ZAPU), голосование было в значительной степени сорвано.
На выборах в нижнюю Палату собрания победу одержал UANC — 51 мандат. ZANU — Ndonga получил 12 мандатов. 9 мандатов завоевала партия UNFP племенного вождя Кайисы Ндивени, представлявшая интересы этнического меньшинства ндебеле. ZUPO в парламент не прошла. Вскоре после выборов 7 депутатов от UANC по инициативе Джеймса Чикеремы создали Демократическую партию Зимбабве, которая видела свою задачу в придании твёрдости правительству Музоревы.
Верхняя палата — сенат Зимбабве-Родезии — практически не изменился по сравнению с родезийским составом. Он по-прежнему состоял из представителей белой элиты и африканских племенных вождей.
Система власти
Провозглашение государства Зимбабве-Родезия (в английском написании Zimbabwe Rhodesia дефис отсутствовал) состоялось 1 июня 1979 года. Само название было воспринято как «очередной компромисс, на которой пошли чёрные марионетки Смита».
Премьер-министром и министром обороны Зимбабве-Родезии стал Абель Музорева[3]. Большинство министерских постов — 12 из 23 получили представители UANC. 3 министерства достались UNFP, 2 — ZANU — Ndonga. Белые члены RF возглавили 6 министерств, включая ведомства финансов, сельского хозяйства и юстиции. Знаковыми фигурами преемственности с Родезией являлись Ян Смит (министр без портфеля) и Питер ван дер Бил (министр транспорта и энергетики). Таким образом, правительственная коалиция сформировалась на консервативно-либеральной антикоммунистической платформе.
Президент Зимбабве-Родезии был в основном церемониальной фигурой и избирался депутатами парламента. На этот пост претендовали Джозиа Зион Гумеде (UANC) и Тимоти Нгунду Батесон Ндлову (UNFP). 29 мая 1979 большинством голосов был избран Гумеде.
Номинально власть перешла к чернокожему большинству. Однако силовые структуры остались под контролем белой общины. Армией по-прежнему командовал генерал Питер Уоллс, разведывательной спецслужбой — полковник Кен Флауэр. Профессионально подготовленные белые чиновники и бизнесмены удержали контроль над ключевыми экономическими активами, значительной частью административного аппарата и судебной системой.
ZANU и ZAPU категорически не признали новое государство и интенсифицировали боевые действия. Международного признания Зимбабве-Родезия также не получила. Правительственные силы сохраняли военное превосходство над партизанами, но усиливался мировой бойкот, к которому на последнем этапе существования Родезии фактически присоединилась ЮАР. Давление британского правительства Маргарет Тэтчер и американской администрации Джимми Картера вынудило правительство Музоревы—Смита согласиться на далеко идущие политические уступки движениям Роберта Мугабе и Джошуа Нкомо.
Прекращение существования
В сентябре—декабре 1979 года в Лондоне при посредничестве британского правительства состоялась Ланкастерхаузская конференция, в которой участвовали представители партизанских движений[4]. В соответствии с её решениями, государство Зимбабве-Родезия было упразднено. Формально временно восстановился статус Южной Родезии как британской колонии, власть переходила к губернатору лорду Соумсу. Боевые действия официально прекращались, партизанские отряды должны были разместиться в специальных изолированных лагерях[5]. На февраль 1980 назначались всеобщие выборы с участием ZANU и ZAPU.
Победу на февральских выборах 1980 года одержал ZANU, премьер-министром стал Роберт Мугабе. 18 апреля была провозглашена независимость Зимбабве.
Главы государства и правительства
Президент
| Срок полномочий | Президент[6] |
|---|---|
| 1 июня 1979 года — 12 декабря 1979 года | Джозиа Зион Гумеде |
Премьер-министр
| Срок полномочий | Премьер-министр[6] |
|---|---|
| 1 июня 1979 года — 11 декабря 1979 года | Абель Тендекайи Музорева |
Напишите отзыв о статье "Зимбабве-Родезия"
Примечания
- ↑ [solidarizm.ru/txt/zimba.shtml Динамика скромного Боба]
- ↑ [en.wikisource.org/wiki/United_Nations_Security_Council_Resolution_423 United Nations Security Council Resolution 423]
- ↑ [www.telegraph.co.uk/news/obituaries/religion-obituaries/7572323/Bishop-Abel-Muzorewa.html Bishop Abel Muzorewa]
- ↑ [content.time.com/time/magazine/article/0,9171,946401-2,00.html ZIMBABWE RHODESIA: It Seems Like a Miracle]
- ↑ Краснопевцева Т. И. Зимбабве: прошлое и настоящее. — М.: Издательство «Наука». Главная редакция восточной литературы, 1988. С. 182.
- ↑ 1 2 Ben Cahoon, WorldStatesmen.org. [www.worldstatesmen.org/Zimbabwe.html#Zimbabwe-Rhodesia Zimbabwe-Rhodesia]. [www.webcitation.org/68d4L1kDN Архивировано из первоисточника 23 июня 2012].
Ссылки
- [elpais.com/diario/1980/03/05/internacional/321058803_850215.html Mugabe, encargado de formar Gobierno en Zimbabwe (Rodesia)] (исп.)
Отрывок, характеризующий Зимбабве-Родезия
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.
Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
