Зиновьев, Иван Алексеевич (дипломат)

Иван Алексеевич Зиновьев<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Посол России в Швеции
1891 — 1897
Посол в Османской империи
1897 — 1909
Рождение:	26 ноября 1835(1835-11-26) Ярославль
Смерть:	4 февраля 1917(1917-02-04) (81 год) Санкт-Петербург
Награды:

Иван Алексеевич Зиновьев (26 ноября 1835 — 4 февраля 1917) — русский дипломат и востоковед, действительный тайный советник (2 апреля 1895).

Биография

Старший сын профессора А. З. Зиновьева, брат Михаила и Николая Зиновьевых.

По окончании московского Лазаревского института восточных языков, Зиновьев в 1851 поступил на службу в Московский главный архив министерства иностранных дел, откуда в 1852 перешел в департамент внутренних сношений того же министерства. На службе Зиновьев продолжал занятия восточными языками и в 1855 за сочинение «Эпические сказания Ирана» получил степень магистра восточной словесности в Санкт-Петербургском университете. Занимал разные дипломатические должности на Востоке; в 1871 был назначен дипломатическим агентом при румынском князе Кароле I и представлял Россию в Комиссии по разграничению сфер влияния европейских держав на Дунае.

В 1876 аккредитован в качестве чрезвычайного посланника и полномочного министра в Персии. Во время Закаспийской экспедиции 1880 Зиновьев консультировал генерала М. Д. Скобелева по политическим вопросам и содействовал в заготовке на территории Персии фуража и продовольствия для русского экспедиционного отряда. В 1881 Зиновьев успешно закончил переговоры с персидским правительством по разграничению между Персией и Закаспийской областью, что дало России возможность завершить подчинение туркменских племен.

В 1883 Зиновьев занял пост директора Азиатского департамента министерства иностранных дел; 22 июля 1887 подписал с английским комиссаром протокол по определению северо-западной границы Афганистана. В 1886 г. произошёл разрыв отношений с Болгарией, отравивший отношения двух стран на десять лет вперёд; его главным виновником считали Зиновьева.

В 1891 Зиновьев, до этого рассматривавшийся как вероятный кандидат на должность товарища (заместителя) министра, был удалён из Петербурга в Стокгольм, получив назначение послом при короле Швеции и Норвегии. На посту посла в Константинополе (с 1897 по 1909 гг.) проводил относительно миролюбивую политику, старался сдерживать сближение султана с германским императором. Не принял Младотурецкую революцию 1908 года и, будучи награждён за свои труды орденом св. Андрея Первозванного, вернулся в Петербург.

Было не ясно, почему именно потребовалось взятие из Константинополя такого выдающегося и компетентного человека, как бывший посол Зиновьев, и назначение такого — во всех отношениях ниже посредственности, как Чарыков. Тогда говорили, что это произошло от того, что Зиновьев очень стар, хотя Зиновьев в настоящее время состоит членом Государственного Совета и, несмотря на свои преклонные лета, очень бодр.

— Витте С. Ю. Царствование Николая II, глава 69 (51) // [az.lib.ru/w/witte_s_j/text_0070.shtml Воспоминания]. — М.: Соцэкгиз, 1960. — Т. 3. — С. 526. — 75 000 экз.

В декабре 1901 избран почетным членом Петербургской академии наук. С 1909 года состоял членом Государственного совета (с января 1910 присутствующий член). Умер в феврале 1917 года и был похоронен на Красносельском кладбище Алексеевского монастыря в Москве.

Семья

Был женат на немке Анне Богдановне (ум. 1917), вдове С. И. Базилевского (1822—1867), врача Русской духовной миссии в Китае, затем посольства в Персии. По отзыву современника, она была мало похожа на супруга дипломата и служила богатой темой для анекдотов. Их единственный сын умер малолетним. Воспитывал падчерицу Александру Степановну Базилевскую. Она вышла замуж (до 1897) за дипломата, статского советника И. Ф. Похитонова (1853—1913), генерального консула России в Тегеране (с 1910).

Сочинения

• Афганское разграничение. Переговоры между Россией и Великобританией 1872—1885. СПб., 1886.
• Россия, Англия и Персия СПб., 1912.

Награды

• Орден Святого Станислава 1 ст. (1876)
• Орден Святой Анны 1 ст. (1878)
• Орден Белого Орла (1886)
• Орден Святого Александра Невского (1890)
• Бриллиантовые знаки ордена Св. Александра Невского (1899)
• Орден Святого Владимира 1 ст. при Высочайшем Рескрипте (1901)
• Орден Андрея Первозванного при Высочайшем Рескрипте (1909)
• Член Государственного совета (1909)
• Знак отличия беспорочной службы за L лет
• Медаль «В память войны 1853—1856»
• Медаль «За взятие штурмом Геок-Тепе»
• Медаль «В память царствования Императора Николая I»
• Медаль «В память царствования императора Александра III»
• Медаль «В память 300-летия царствования дома Романовых»
• Знак отличия Красного Креста

Иностранные:

• персидский орден Льва и Солнца 2 ст. со звездой (1864)
• прусский орден Короны 3 ст. (1868)
• австрийский орден Железной короны 3 ст. (1870)
• турецкий орден Меджидие 2 ст. (1871)
• персидский орден Льва и Солнца 1 ст. (1877)
• портрет шаха персидского, украшенный бриллиантами (1878)
• болгарский орден Святого Александра 1 ст. (1883)
• черногорский орден Князя Даниила 1 ст. (1883)
• Крест святого Гроба Господня с частицей Животворящего Древа от иерусалимского патриарха Никодима (1884)
• японский орден Восходящего солнца 1 ст. (1884)
• Большой крест греческого ордена Спасителя (1889)
• Большой крест шведского ордена Полярной звезды (1889)
• Большой крест нидерландского ордена Льва (1890)
• сербский орден Такова 1 ст. (1890)
• Большой крест французского ордена Почётного легиона (1890)
• Большой крест итальянского ордена Короны (1891)
• норвежский орден Святого Олафа 1 ст. (1898)
• турецкий орден Османие 1 ст., украшенный бриллиантами (1899)
• турецкий орден Меджидие 1 ст., украшенный бриллиантами (1899)
• портрет шаха персидского, украшенный бриллиантами (1899)
• болгарский орден «За гражданские заслуги» 1 ст. (1900)
• турецкий орден Нишан-Ифтикар (1900)
• сербский орден Белого орла 1 ст. (1901)
• сербский орден Святого Саввы 1 ст. (1901)
• бухарский орден Короны «Тадж» с бриллиантами (1902)
• сиамский орден Белого слона 1 ст. (1902)
• Большой крест австрийского ордена Леопольда (1904)
• румынский орден Звезды 1 ст. (1905)
• Большой крест итальянского ордена Святых Маврикия и Лазаря (1909)

Литература

• Зиновьев, Иван Алексеевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Чомак Ихсан. Турция и Россия на рубеже XIX-XX вв. и дипломатическая деятельность посла России в Константинополе И.А. Зиновьева : автореферат дис. ... кандидата исторических наук. Ин-т востоковедения РАН, 2003.

Ссылки

• [genocide.ru/lib/nersisyan/058-065.htm#59 Из дипломатической переписки Зиновьева на посту посла в Турции]
• [www.rusdiplomats.narod.ru/zinovev-ia.html Зиновьев (Иван Алексеевич) — Краткая биография]

Отрывок, характеризующий Зиновьев, Иван Алексеевич (дипломат)

Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.