Зиновьев, Михаил Алексеевич

Михаил Алексеевич Зиновьев
Дата рождения	19 февраля 1838(1838-02-19)
Дата смерти	2 декабря 1895(1895-12-02) (57 лет)
Место смерти	Гатчина, Петербургская губерния
Принадлежность	Россия Россия
Род войск	артиллерия
Звание	генерал-лейтенант
Командовал	4-я артиллерийская бригада, 14-я артиллерийская бригада, 3-я гвардейская и гренадерская бригада
Сражения/войны	Туркестанские походы, Русско-турецкая война 1877—1878
Награды и премии	Орден Святого Станислава 3-й ст. (1860), Орден Святой Анны 3-й ст. (1864), Орден Святого Владимира 4-й ст. (1867), Орден Святого Георгия 4-й ст. (1869), Орден Святого Станислава 2-й ст. (1869), Орден Святой Анны 2-й ст. (1873), Золотое оружие «За храбрость» (1878), Орден Святого Владимира 3-й ст. (1878), Орден Святого Станислава 1-й ст. (1878), Орден Святой Анны 1-й ст. (1883), Орден Святого Владимира 2-й ст. (1885), Орден Белого орла (1890)

Михаил Алексеевич Зиновьев (1838—1895) — генерал-лейтенант, отличившийся во время Туркестанских походов, лифляндский губернатор (1885-95). Брат Ивана и Николая Зиновьевых.

Родился 19 февраля 1838 года в семье А. З. Зиновьева и жены его Л. И. Назимовой. Образование получил в Михайловском артиллерийском училище, по окончании курса наук в котором 27 января 1855 года был произведён в прапорщики и зачислен в гвардейскую артиллерию, 28 июля 1856 года произведён в подпоручики. Оставленный для продолжения образования при офицерских классах училища, Зиновьев 11 июня 1857 года получил чин поручика.

С 9 апреля 1862 года Зиновьев состоял для особых поручений при начальнике Гренадерской артиллерийской дивизии, 1 июня 1863 года получил чин штабс-капитана и несколько дней спустя, 8 июня, назначен состоять при инспекторе Военно-учебных заведений генерал-адъютанте Н. А. Крыжановском, а с 17 октября того же года он состоял при начальнике Гренадерской дивизии. За это время Зиновьев получил ордена св. Станислава 3-й степени (в 1860 году) и св. Анны 3-й степени (в 1864 году).

4 сентября 1864 года Зиновьев был назначен штаб-офицером при Московском окружном артиллерийском управлении и некоторое время заведывал Московским учебным полигоном и офицерской школой.

31 марта 1866 года Зиновьев был произведён в штабс-капитаны и отправился в командировку в Туркестан, где в это время шли военные действия против бухарского эмира и кокандского хана. За отличие 16 апреля 1867 года он получил чин капитана, в том же году награждён орденом св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом и 31 марта 1868 года стал полковником. 11 февраля 1869 года Зиновьев был награждён орденом св. Георгия 4-й степени (№ 10253 по кавалерскому списку Григоровича — Степанова)

При осаде крепости Джизака, в Октябре 1866 года, командуя брешь-батареей, несмотря на сильный неприятельский огонь с крепостных стен, защищаемых значительною артиллериею, действиями полевых батарейных орудий сделал обвал в крепостном валу и тем способствовал, при незначительной потере с нашей стороны, взятию крепости.

Вслед за тем, за отличие в кампании 1868 года против Бухарского ханства он получил орден св. Станислава 2-й степени с императорской короной.

По возвращении из Средней Азии Зиновьев 3 июня 1870 года утверждён в должности начальника Московского учебного артиллерийского полигона. Затем он командовал 4-й артиллерийской бригадой (с 4 марта 1873 года), но на этом посту пробыл лишь месяц и 5 мая был переведён на должность командира 14-й артиллерийской бригады. Тогда же он был награждён орденом св. Анны 2-й степени с императорской короной.

Перед самым началом русско-турецкой войны, 5 марта 1877 года Зиновьев получил в командование 3-ю гвардейскую и гренадерскую бригаду, во главе которой выступил на Дунайский театр начавшейся кампании. За разновременные отличия против турок он 1 января 1878 года был произведён в генерал-майоры (со старшинством от 19 декабря 1877 года), 11 апреля того же года пожалован золотой саблей с надписью «За храбрость» и затем награждён орденами св. Владимира 3-й степени с мечами и св. Станислава 1-й степени.

По окончании войны Зиновьев продолжал командовать 3-й гвардейской и гренадерской бригадой до 28 декабря 1884 года, когда был назначен Седлецким губернатором в Польше. 9 мая 1885 года он был переведён на должность лифляндского губернатора. Среди прочих наград Зиновьев имел ордена св. Анны 1-й степени (1883 год), св. Владимира 2-й степени (1885 года) и Белого орла (1890 год).

Скончался Зиновьев 2 декабря 1895 года в Гатчине, похоронен в Санкт-Петербурге на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.

Источники

• Волков С. В. Генералитет Российской империи. Энциклопедический словарь генералов и адмиралов от Петра I до Николая II. Том I. А—К. М., 2009
• Исмаилов Э. Э. Золотое оружие с надписью «За храбрость». Списки кавалеров 1788—1913. М., 2007
• Список генералам по старшинству. Исправлено по 1 января. СПб., 1886
• Список генералам по старшинству. Составлен по 1 сентября 1891 г. СПб., 1891
• Степанов В. С., Григорович П. И. В память столетнего юбилея императорского Военного ордена Святого великомученика и Победоносца Георгия. (1769—1869). СПб., 1869
• Терентьев М. А. История завоевания Средней Азии. Т. 1. СПб., 1903

Отрывок, характеризующий Зиновьев, Михаил Алексеевич

«Видел сон, от которого проснулся с трепещущимся сердцем. Видел, будто я в Москве, в своем доме, в большой диванной, и из гостиной выходит Иосиф Алексеевич. Будто я тотчас узнал, что с ним уже совершился процесс возрождения, и бросился ему на встречу. Я будто его целую, и руки его, а он говорит: „Приметил ли ты, что у меня лицо другое?“ Я посмотрел на него, продолжая держать его в своих объятиях, и будто вижу, что лицо его молодое, но волос на голове нет, и черты совершенно другие. И будто я ему говорю: „Я бы вас узнал, ежели бы случайно с вами встретился“, и думаю между тем: „Правду ли я сказал?“ И вдруг вижу, что он лежит как труп мертвый; потом понемногу пришел в себя и вошел со мной в большой кабинет, держа большую книгу, писанную, в александрийский лист. И будто я говорю: „это я написал“. И он ответил мне наклонением головы. Я открыл книгу, и в книге этой на всех страницах прекрасно нарисовано. И я будто знаю, что эти картины представляют любовные похождения души с ее возлюбленным. И на страницах будто я вижу прекрасное изображение девицы в прозрачной одежде и с прозрачным телом, возлетающей к облакам. И будто я знаю, что эта девица есть ничто иное, как изображение Песни песней. И будто я, глядя на эти рисунки, чувствую, что я делаю дурно, и не могу оторваться от них. Господи, помоги мне! Боже мой, если это оставление Тобою меня есть действие Твое, то да будет воля Твоя; но ежели же я сам причинил сие, то научи меня, что мне делать. Я погибну от своей развратности, буде Ты меня вовсе оставишь».


Денежные дела Ростовых не поправились в продолжение двух лет, которые они пробыли в деревне.
Несмотря на то, что Николай Ростов, твердо держась своего намерения, продолжал темно служить в глухом полку, расходуя сравнительно мало денег, ход жизни в Отрадном был таков, и в особенности Митенька так вел дела, что долги неудержимо росли с каждым годом. Единственная помощь, которая очевидно представлялась старому графу, это была служба, и он приехал в Петербург искать места; искать места и вместе с тем, как он говорил, в последний раз потешить девчат.
Вскоре после приезда Ростовых в Петербург, Берг сделал предложение Вере, и предложение его было принято.
Несмотря на то, что в Москве Ростовы принадлежали к высшему обществу, сами того не зная и не думая о том, к какому они принадлежали обществу, в Петербурге общество их было смешанное и неопределенное. В Петербурге они были провинциалы, до которых не спускались те самые люди, которых, не спрашивая их к какому они принадлежат обществу, в Москве кормили Ростовы.
Ростовы в Петербурге жили так же гостеприимно, как и в Москве, и на их ужинах сходились самые разнообразные лица: соседи по Отрадному, старые небогатые помещики с дочерьми и фрейлина Перонская, Пьер Безухов и сын уездного почтмейстера, служивший в Петербурге. Из мужчин домашними людьми в доме Ростовых в Петербурге очень скоро сделались Борис, Пьер, которого, встретив на улице, затащил к себе старый граф, и Берг, который целые дни проводил у Ростовых и оказывал старшей графине Вере такое внимание, которое может оказывать молодой человек, намеревающийся сделать предложение.
Берг недаром показывал всем свою раненую в Аустерлицком сражении правую руку и держал совершенно не нужную шпагу в левой. Он так упорно и с такою значительностью рассказывал всем это событие, что все поверили в целесообразность и достоинство этого поступка, и Берг получил за Аустерлиц две награды.
В Финляндской войне ему удалось также отличиться. Он поднял осколок гранаты, которым был убит адъютант подле главнокомандующего и поднес начальнику этот осколок. Так же как и после Аустерлица, он так долго и упорно рассказывал всем про это событие, что все поверили тоже, что надо было это сделать, и за Финляндскую войну Берг получил две награды. В 19 м году он был капитан гвардии с орденами и занимал в Петербурге какие то особенные выгодные места.
Хотя некоторые вольнодумцы и улыбались, когда им говорили про достоинства Берга, нельзя было не согласиться, что Берг был исправный, храбрый офицер, на отличном счету у начальства, и нравственный молодой человек с блестящей карьерой впереди и даже прочным положением в обществе.
Четыре года тому назад, встретившись в партере московского театра с товарищем немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по немецки сказал: «Das soll mein Weib werden», [Она должна быть моей женой,] и с той минуты решил жениться на ней. Теперь, в Петербурге, сообразив положение Ростовых и свое, он решил, что пришло время, и сделал предложение.
Предложение Берга было принято сначала с нелестным для него недоумением. Сначала представилось странно, что сын темного, лифляндского дворянина делает предложение графине Ростовой; но главное свойство характера Берга состояло в таком наивном и добродушном эгоизме, что невольно Ростовы подумали, что это будет хорошо, ежели он сам так твердо убежден, что это хорошо и даже очень хорошо. Притом же дела Ростовых были очень расстроены, чего не мог не знать жених, а главное, Вере было 24 года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения. Согласие было дано.
– Вот видите ли, – говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он знал, что у всех людей бывают друзья. – Вот видите ли, я всё это сообразил, и я бы не женился, ежели бы не обдумал всего, и это почему нибудь было бы неудобно. А теперь напротив, папенька и маменька мои теперь обеспечены, я им устроил эту аренду в Остзейском крае, а мне прожить можно в Петербурге при моем жалованьи, при ее состоянии и при моей аккуратности. Прожить можно хорошо. Я не из за денег женюсь, я считаю это неблагородно, но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое. У меня служба – у нее связи и маленькие средства. Это в наше время что нибудь такое значит, не так ли? А главное она прекрасная, почтенная девушка и любит меня…
Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.