Зиновьев, Степан Степанович (старший)

Степан Степанович Зиновьев (1691—1764) — действительный статский советник (1753) из рода Зиновьевых, в 1748-58 гг. обер-президент Главного магистрата. Отец дипломата Степана Зиновьева.

Родился в семье стольника. На службу поступил в 1708 году. Во время Северной войны служил поначалу рядовым лейб-гвардии Преображенского полка, с 1711 прапорщиком, с 1713 подпоручиком, с 1715 поручиком, с 1718 капитаном. В 1726 г. на время вышел в отставку. В 1730-32 гг. в чине майора воеводствовал в Кузнецке. Разбогател благодаря браку с княжной Федосьей Александровной Прозоровской, внучкой боярина П. С. Прозоровского, наследницей выморочного состояния князей Великогагиных.

В дальнейшем служил то по гражданской части (советником в судном приказе), то по военной, достигнув чина генерал-майора. Указом от 30 июня 1748 года статскому советнику Зиновьеву поручено возглавить Главный магистрат. В этой должности он расследовал обстоятельства первой в истории Петербурга забастовки (на суконной фабрике Ефима Болотина в 1749 г.) и разбирал скандальное дело о похищении своим родственником Иваном Зиновьевым брянского купца Кольцова, обстоятельно изложенное в «Истории» С. М. Соловьёва с примечанием, что «обер-президент судил по родству».

В 1753 г. Зиновьев был включён в состав комиссии, которая занималась упразднением внутренних таможенных сборов. Ко времени выхода в отставку (1758) он стяжал значительное состояние. В Москве ему принадлежала основная часть участка, на котором ныне стоит ГМИИ им. Пушкина, а нынешний Хрущёвский переулок в то время назывался Зиновьевским. В 1758 г. это землевладение перешло к его брату, бригадиру Андрею Зиновьеву.

Отрывок, характеризующий Зиновьев, Степан Степанович (старший)

Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.


Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.