Зирнис, Ян Петрович

Ян Петрович Зирнис<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Я. П. Зирнис</td></tr>
Рождение:	Вольмарский уезд, Лифляндская губерния, Российская империя
Смерть:	Москва, Донское кладбище, СССР
Партия:	РСДРП с 1911 года.
Образование:	4 класса городского училища
Военная служба
Годы службы:	1916 - 1937
Принадлежность:	СССР СССР
Род войск:	ВЧК-ОГПУ-НКВД
Звание:
Награды:

Ян (Иван) Петрович Зирнис (латыш. Jānis Zirnis; 25 июня 1894 — 26 февраля 1939) — сотрудник ЧК-ОГПУ-НКВД СССР, комиссар государственной безопасности 3-го ранга (1935). Заместитель начальника Главного управления шоссейных дорог НКВД СССР.

Ранние годы

Латыш, родился в семье крестьянина-батрака. В 1909—1911 гг. учился в 4-классном городском училище города Вольмара. Участник революционного движения. В августе 1914 года арестован царской охранкой и сослан в Нарымский край. В царской армии рядовой дисциплинарного батальона 32-го Сибирского стрелкового полка в Томске, с 1916 по 1917 на фронтах Первой мировой войны. После Февральской революции вернулся в Латвию, председатель Исполнительного комитета Вольмарского городского, уездного Совета. После Октябрьской революции боец Латышского стрелкового полка. Был на подпольной работе в Риге и Вольмаре, арестован, приговорён буржуазными властями к расстрелу, содержался в камере смертников, освобождён накануне приведение в исполнения приговора наступающими на Ригу частями РККА.

ВЧК-ОГПУ-НКВД

С 1918 года в ВЧК. Служил в особых отделах 5-й, 11-й, 27-й стрелковых дивизий, 15-й армии, участвовал в боях на Западном фронте против войск Юденича и польской армии (1919—1920), в подавлении восстаний в Витебской и Смоленской губерниях (1923), в качестве сотрудника Витебского губернского отдела ОГПУ. В 1926—1929 возглавлял особый отдел по ЗапВО и Смоленский губернский отдел ОГПУ, в 1929—1930 являлся полпредом ОГПУ по БВО, в 1930—1934 полпредом ОГПУ по Восточно-Сибирскому краю, в 1934—1936 начальник УНКВД по Восточно-Сибирскому краю. Начальник особого отдела НКВД по ЗабВО (1935—1936). В 1936—1937 заместитель начальника Главного управления шоссейных дорог НКВД СССР.

Закат карьеры и казнь

Арестован 1 августа 1937 года. Расстрелян 26 февраля 1939 года в день вынесения приговора ВКВС СССР по обвинению в подготовке террористических актов и участии в контрреволюционной организации. Реабилитирован 10 ноября 1956 года тем же судебным органом.

Адрес

Москва, Рождественский бульвар, дом 5/7, квартира 24.

Литература

• [www.memo.ru/history/NKVD/kto/biogr/gb191.htm Зирнис Я. П.] // Петров Н. В., Скоркин К. В. [www.memo.ru/history/NKVD/kto/index.htm Кто руководил НКВД, 1934—1941 : справочник] / Под ред. Н. Г. Охотина и А. Б. Рогинского. — М.: Звенья, 1999. — 502 с. — 3000 экз. — ISBN 5-7870-0032-3.
• Архив УФСБ РФ по СибВО, личная карта И. П. Зирниса.

Ссылки

• [knowbysight.info/ZZZ/02749.asp Справочник по истории Коммунистической партии и Советского Союза 1898—1991]
• [shuum.ru/column/105 Возвращённые имена — Журнал «Шум»]

Отрывок, характеризующий Зирнис, Ян Петрович

– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)