Зиусудра
Зиусудра (также Зиудсура, в вавилонских текстах Атрахасис — «превосходящий мудростью», в ассирийских — Утнапиштим; др.-греч. Xisouthros, Ксисутрус) — герой шумерского повествования о потопе, созданного возможно в III тысячелетии до н. э. — девятый и последний додинастический царь легендарного периода до Великого потопа.
Последний из двух известных мифических царей пятого города-государства древнего Шумера Шуруппака, расположенного на юге древней Месопотамии и правивший 36 000 лет, согласно ниппурскому царскому списку.
Содержание
Биография
Ему приписывают божественное происхождение. Согласно царскому списку до всемирного потопа в Шумере поочерёдно правили 9 царей в поочерёдно сменяющихся 5 городах-государствах в течение невероятных 277 200 лет (а двое из них правили 54 600 лет). Затем потоп смыл (страну). После того, как потоп смыл страну и царство было ниспослано с небес (во второй раз), Киш стал местом престола. На нём закончился Ранний Династический I период.
В таблице XI Эпоса о Гильгамеше содержится рассказ Утнапиштима о том, как он оказался единственным выжившим после потопа. Фрагменты этого повествования также были найдены в царском списке при раскопках в Ниппуре в 1893 году и опубликованы в 1914 году Арно Пёбелем. Они датированы XVIII веком до н. э. В некоторых шумерских текстах Зиусудра выступает как царь города Шуруппака, поэтому есть основания полагать, что реальное историческое лицо стало прототипом мифологического героя.
Имя
Произношение и интерпретация имени главного героя шумерского мифа о потопе долго были предметом спора учёных. Автор первого издания шумерского текста А. Пёбель предлагал читать это имя Зиугидду (zi.u4.gíd.du)[1]. Эта интерпретация продержалась в науке недолго, однако была использована в ряде книг, вышедших в 10—20-е гг. XX в. Вскоре после публикации Пёбеля было предложено другое прочтение (С. Лэнгдоном и др.): Зиусудду (zi.u4.sud.du) или Зиусудра (zi.u4.sud.rá). Последний вариант — Зиусудра с интерпретацией «Жизнь долгих дней» (или «Жизнь далеких дней») — стал наиболее распространённым и принят в научной и научно-популярной литературе до сих пор.
В последнее время в ассириологической литературе можно встретить прочтение Зиудсура (zi.ud.sù.rá). В одном из шумерских текстов также встречается написание Зисудда (zi.sùd.da). Видимо, вариант, близкий последнему, был известен Бероссу, который отобразил это имя по-гречески как Ксисутрос (Ξίσουθρος)[2].
В истолковании имени «шумерского Ноя» обычно исходят из указаний некоторых шумерских и аккадских текстов на то, что Зиусудра обладал даром бессмертия. Аккадский «перевод» имени Зиусудра — Утнапиштим («Он обрел жизнь») — также поддерживает эту интерпретацию. У. Олбрайт перевёл имя Зиусудду как «Затопленный свет жизни» (The submerged light of life)[3].
См. также
Напишите отзыв о статье "Зиусудра"
Примечания
- ↑ Poebel, A. Historical and grammatical texts (Museum of the University of Pennsylvania. Publications of the Babylonian section IV). Philadelphia 1914
- ↑ George, A. R. The Babylonian Gilgamesh Epic: Introduction, Critical Edition and Cuneiform Texts. Oxford University Press 2003
- ↑ Albright W.F. The Babylonian Sage Ut-Napištim Rûqu // Journal of the American Oriental Society, Vol. 38, (1918), pp. 60-65
Ссылки
- [khazarzar.skeptik.net/books/shumer/malkha.htm Ниппурский царский список]
Отрывок, характеризующий Зиусудра
Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
