Злате-Гори
|
Злате-Гори
Zlaté Hory
|
Злате-Гори[1] (чеш. Zlaté Hory), до 1948 года Цукмантель (чеш. Cukmantl, нем. Zuckmantel) — город в Чехии, в районе Есеник. Город основан в первой половине XIII века, население составляет около 4100 человек.
Содержание
География
Злате-Гори расположены на северо-востоке района Есеник. На север от города лежит чешско-польская граница. Расстояние до районного центра Есеник, лежащего к западу от города, составляет 14,5 километра, а до Оломоуца — краевого центра — 73,5 километра.
В непосредственной близости от города расположен ряд вершин местного значения, относящихся к Чешской возвышенности. Высочайшая из соседних вершин, Орлик, имеет высоту 1204 метра над уровнем моря, высота других вершин колеблется между 600 и 1000 метров.
| Климат Злате-Гори | |||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Показатель | Янв. | Фев. | Март | Апр. | Май | Июнь | Июль | Авг. | Сен. | Окт. | Нояб. | Дек. | |
| Средний максимум, °C | −2,4 | −0,6 | 3,6 | 9,7 | 15,2 | 18,2 | 20,0 | 19,9 | 15,4 | 10,0 | 3,0 | −1,3 | |
| Средняя температура, °C | −4,6 | −3,2 | 0,2 | 5,4 | 10,5 | 13,6 | 15,3 | 15,1 | 11,2 | 6,5 | 0,6 | −3,3 | |
| Средний минимум, °C | −6,8 | −5,6 | −2,6 | 1,8 | 6,5 | 9,6 | 11,1 | 11,2 | 7,9 | 3,8 | −1,4 | −5,3 | |
| Источник: [www.yr.no/place/Czech_Republic/Olomouc/Zlat%C3%A9_Hory/statistics.html www.yr.no] | |||||||||||||
История[2]
Современный район Есеник был заселён в XII начале XIII века. В это время здесь началась разработка золотых месторождений. В 1224 году Пржемысл Отакар I заложил на месте современного города Злате-Гори замок Эдельштейн. В 1263 году, через 20 лет после монгольского вторжения в Силезию, в исторических документах впервые упомянута крепость Цукмантель, а спустя ещё 18 лет впервые встречается название Злате-Гори (в качестве названия пригородного укрепления). Замки переходили из рук в руки, и их хозяевами становились то местные епископы, то светские князья.
В 1306 году Злате-Гори получили от опавского князя Микулаша I городские привилегии в соответствии с магдебургским правом. С 1325 года городу передаются права на рудную добычу, а в 1433 году он получил право на чеканку монеты. При этом сюзеренами города оставались потомки Микулаша I. В 1460 году город перешёл во владение Йиржи из Подебрад, а десять лет спустя снова был продан церкви. В 1477, а затем в 1524 году права города на горную добычу были подтверждены, а в 1514 году там также началось производство пива. К 1586 году там открылась почтовая станция. Во второй половине XVI века эти места переживали бум золотодобычи; в частности, два найденных здесь золотых самородка весом 1385 и 1870 граммов были преподнесены императору Рудольфу II. По мере истощения запасов золота начала развиваться добыча меди.
В ходе Тридцатилетней войны город, входивший в состав Австрии под названием Цукмантель, был дважды разграблен шведскими войсками, но каждый раз быстро восстанавливался. Во второй половине XVII века монетный двор был перенесен из Цукмантеля в Нису, а в городе развивается ткацкое дело: к 1660 году в Цукмантеле насчитывается около 200 ткацких станков и более 60 мастеров-ткачей. Продолжало развиваться пивоваренное производство, открылась кирпичная фабрика, а с 1668 года город ежегодно проводил две больших ярмарки.
Начало XVIII века было отмечено новым оживлением золотодобычи и возвращением городу старых вольностей императором Иосифом I. К середине века, однако, горное дело вновь отходит на второй план, а лидирующие позиции в экономике города занимает ткацкое производство: уже в 1733 году на 50 горняков приходится свыше 300 ткачей. В 1741 году во время Первой Силезской войны город осадили прусские войска, он был разрушен огнём артиллерии и разграблен. После Второй Силезской войны город потерял право чеканки монеты, монетный двор был перенесён в Вену, а вскоре Цукмантель был лишён права на горную добычу. На город была также наложена контрибуция. Попытка Австрии вернуть себе Верхнюю Силезию в ходе Семилетней войны успехом не увенчалась. Позднее окрестности города стали местом сражений в ходе войны за баварское наследство.
В девятнадцатом веке город продолжал развиваться. Велись работы по улучшению инфраструктуры, в 1839 году были установлены уличные фонари, а в конце 1850-х годов население города превышало 4000 человек, из которых почти десять процентов были заняты в ткацком производстве. В 1862 году в город была проведена линия телеграфа. В 1870-х годах открылись средняя школа, банк и городская больница, а в 1879 году начал работу гидротерапевтический санаторий. В 1892 году в городе появилась железнодорожная станция, а через несколько лет заложен парк Франца-Иосифа (позже переименован в честь уроженки Цукмантеля Елизаветы Витзовой, матери Франца Шуберта). К началу 90-х годов число ткачей в Цукмантеле превышало 700; в среднем ткач зарабатывал в день от полутора до двух гульденов.
В Первую мировую войну десять процентов населения города — 452 человека — были призваны в германскую армию. Из их числа 118 человек погибли на фронте. После войны город отошёл к новому государству — Чехословакии. Преимущественно германоязычное население города протестовало, требуя присоединения к Австрии, и для подавления беспорядков были вызваны армейские части. Напряжённые отношения между чешским и немецким населением сохранялись и в дальнейшем, и в 1938 году многие местные немцы бежали в Германию, уклоняясь от призыва в чешскую армию. После захвата Чехословакии немецкими войсками чешское меньшинство было выселено из города. После Второй мировой войны большинство немцев покинули Злате-Гори или по собственной инициативе, или в результате депортации. Их место заняли переселенцы из Гуштеновице в Восточной Моравии, из словацкой Оравы, а затем беженцы из Греции. В 1948 году Цукмантель был переименован в Злате-Гори.
Население и администрация
По оценке Статистического бюро Чешской Республики, на 1 января 2011 года население Злате-Гори составляло 4100 человек, из них примерно поровну мужчин и женщин; средний возраст составлял 41,6 года[3]. Это самый низкий показатель с 1971 года; самым большим за последние 40 лет население Злате-Гори было в последние 25 лет XX века, когда количество жителей не падало ниже 4500, с пиками в 1980 и 1989 годах[4].
В городском совете Злате-Гори пять депутатов. В 2010 году мэром города был избран Милан Рац, представлявший предвыборный список «Независимые-2010», а всего в муниципалитет прошли члены трёх списков и один независимый кандидат[5]
Достопримечательности
В Злате-Гори действует ряд туристических объектов[6]. В их числе:
- Золотой прииск с мельницами для измельчения породы
- Руины средневековых крепостей Стражны-Градек, Лейхтенштейн, Эдельштейн и Коберштейн
- Костёл Девы Марии Помощницы, основанный во времена войн со шведами и являющаяся местом паломничества верующих
- Пещерный храм Божией матери Лурдской, также место паломничества
- Спелеотерапевтический санаторий
- Горнолыжный курорт Пржичина
- Велотуристические и пешеходные маршруты
- Poutni kostel panny marie pomocne.jpg
Костёл Девы Марии Помощницы
- Oltář 056.jpg
Пещерный храм Девы Марии Лурдской
- Leuchtenštejn - Leuchtenstein - ruins of tower.JPG
Развалины крепости Лейхтенштейн
Напишите отзыв о статье "Злате-Гори"
Примечания
- ↑ Чехия, Словакия // Атлас мира / сост. и подгот. к изд. ПКО «Картография» в 1999 г. ; отв. ред.: Т. Г. Новикова, Т. М. Воробьёва. — 3-е изд., стер., отпеч. в 2002 г. с диапоз. 1999 г. — М. : Роскартография, 2002. — С. 96—97. — ISBN 5-85120-055-3.</span>
- ↑ [www.zlatehory.cz/vismo/dokumenty2.asp?id_org=19319&id=305904&p1=36730 История в датах] на официальном сайте города (чешск.)
- ↑ [www.czso.cz/csu/2011edicniplan.nsf/engt/760029E11D/$File/13011103.xls Население Чешской Республики на 1 января 2011 по населённым пунктам] на сайте Статистического бюро Чехии (чешск.)
- ↑ [web.archive.org/web/20110823104915/notes2.czso.cz/cz/obce_d/pohyb/cz0711.xls Население района Есеник по населённым пунктам с 1971 года] на сайте Статистического бюро Чехии (чешск.)
- ↑ [www.zlatehory.cz/VismoOnline_ActionScripts/File.aspx?id_org=19319&id_dokumenty=307495&n=zapis%2Do%2Dvysledku%2Dvoleb%2Ddo%2Dzastupitelstva%2Dobce%2Dzlate%2Dhory Результаты муниципальных выборов 2010 года] на официальном сайте города (чешск.)
- ↑ [www.zlatehory.cz/VismoOnline_ActionScripts/File.aspx?id_org=19319&id_dokumenty=306244&n=zlatohorske%2Dzajimavosti Туристические достопримечательности] на официальном сайте города (чешск.)
</ol>
Ссылки
- [www.zlatehory.cz Официальный сайт] (чешск.)
| ||||||||
Отрывок, характеризующий Злате-Гори
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
