Михайловский, Злате
| Злате Михайловский | |
| макед. и серб. Злате Михајловски | |
| Псевдоним |
Златко Малаковский |
|---|---|
| Дата рождения | |
| Место рождения | |
| Дата смерти | |
| Место смерти | |
| Принадлежность | |
| Род войск | |
| Годы службы |
1943—1944 |
| Часть |
Мавровско-Гостиварский партизанский отряд «Кораб», 1-я македонско-косовская пролетарская ударная бригада |
| Сражения/войны | |
| Награды и премии |
|
Злате Михайловский (макед. и серб. Злате Михајловски; 1926, Богдево — февраль 1944, Прилеп) — югославский македонский партизан, Народный герой Югославии.
Биография
Родился в 1926 году в Богдево. Работал до войны в Белграде каменщиком. В 1943 году вступил в Народно-освободительную армию Югославии, нёс службу в Мавровско-Гостиварском партизанском отряде «Кораб». После его разгрома попал в итальянскую тюрьму в Тиране, где был приговорён к смертной казни, однако ввиду его несовершеннолетия смертную казнь заменили пожизненным заключением. В сентябре 1943 года Михайловский сбежал из тюрьмы после капитуляции Италии.
По возвращению из тюрьмы Злате вступил в 1-ю македонско-косовскую бригаду (служил пулемётчиком). Отличился в битве при Дебарце, за свою храбрость был награждён именным револьвером. На первом съезде Народно-освободительного молодёжного союза Македонии, состоявшемся 22 декабря 1943, был избран в Главный совет. Позднее участвовал в Февральском походе македонских частей НОАЮ, в том числе и в Богомильском марше. В Прилепском районе воевал с болгарскими солдатами.
Во время перехода македонцев в Эгейскую Македонию был назначен командиром небольшого отряда из пяти человек, который должен был пробраться в Прилеп. На подступах к городу Злате со своим отрядом вступил в бой против болгарского гарнизона. В результате перестрелки Злате погиб.
Указом Иосипа Броза Тито от 9 октября 1953 Злате Михайловскому было присвоено звание Народного героя Югославии.
Напишите отзыв о статье "Михайловский, Злате"
Литература
- Народни хероји Југославије. „Младост“, Београд 1975. година.
- Македонска енциклопедија (књига друга). „МАНУ“, Скопље 2009. година.
Отрывок, характеризующий Михайловский, Злате
Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
