Михайловский Златоверхий монастырь

Монастырь
Михайловский Златоверхий монастырь Михайлівський Золотоверхий монастир
Страна	Украина
Город	Киев
Конфессия	Православие
Епархия	Украинская православная церковь — Киевский патриархат
Состояние	действующий
Сайт	[www.archangel.kiev.ua/ Официальный сайт]

Миха́йловский Златове́рхий монасты́рь (укр. Михайлівський золотоверхий монастир) — один из древнейших монастырей в Киеве. Включает разрушенный в 1930-е годы и заново построенный в середине 1990-х годов соборный храм в честь Архангела Михаила в стиле украинского барокко, а также трапезную с церковью Иоанна Богослова (1713 год) и колокольню (1716—1719 годы).

Предполагается, что Михайловский собор был первым храмом с позолоченным верхом, откуда на Руси пошла эта своеобразная традиция.

История

Предание приписывает основание монастыря первому киевскому митрополиту Михаилу.

Первый храм в честь Архангела Михаила был заказан в 1108 году князем Святополком Изяславичем (в крещении Михаилом) на месте Дмитриевского монастыря, построенного предположительно его отцом — Изяславом Ярославичем (в крещении Димитрием).

Возведённый в 1108—1113 годах Михайловский собор имел особое значение для киевлян, ибо был посвящён архангелу Михаилу — небесному покровителю Киева. В XII веке монастырь был местом захоронения князей.

Предполагается, что при церкви был тогда же учреждён и монастырь. С древнейшей поры церковь носит название Златоверхой, вероятно, потому, что была единственной в то время церковью с золочёным верхом. Ко времени Святополка предание относит и перенесение в Киев из Константинополя в 1108 году главной святыни Златоверхого монастыря, мощей святой великомученицы Варвары.

Во время взятия Киева Батыем и во время нападения на Киев крымского хана Менгли I Гирея в 1482 году, Златоверхий монастырь сильно пострадал. Короли польские дают ему грамоты на свободный выбор игуменов и независимость от воевод и митрополитов. В XVI веке обитель была одним из богатейших киевских монастырей. В 1612 году Сигизмунд III отдал Златоверхий монастырь униатам, но завладеть фактически ни монастырём, ни даже, по-видимому, монастырскими имениями, униатам не удалось. Быть может, монастырь обязан этим поддержке казаков, благодаря которым в 1620 году михайловский игумен Иов Борецкий был посвящён в митрополиты. Иов остался жить в Златоверхом монастыре, который на время приобрёл значение митрополичьей резиденции. С присоединением в 1654 году Киева к Российскому государству, Златоверхий монастырь лишился большей части своих имений, лежавших в областях, оставшихся за Речью Посполитой; зато и гетманы, и казацкая старшина щедро наделили монастырь владениями на левобережной Украине. Много было приобретено монастырём земель и путём покупки. В 1800 году Златоверхий монастырь назначен для пребывания епископов чигиринских, викариев киевской епархии. В XVII-XVIII вв. после реконструкции в стиле барокко домонгольская церковь составляла среднюю часть главного монастырского храма; от неё сохранялись алтарные абсиды, часть стен и главный купол. Древние мозаики с XIX в. исследовались искусствоведами, а в 1888 году были расчищены и частично отреставрированы древние фрески.

В XVII веке по соседству с мужским Златоверхим монастырём находился и Златоверхий Михайловский женский, перенесённый в 1712 году на Подол.

Михайловскому монастырю принадлежал скит в Феофании, основанный в окрестностях Киева в 1861 году. До революции Михайловский монастырь был вторым по посещаемости храмом Киева после Киево-Печерской Лавры.

Снос

В середине 1930-х годов, после переноса столицы УССР из Харькова в Киев, было принято решение о сносе собора и строительстве на его месте административных зданий. Попытки ряда искусствоведов (в частности, репрессированных Н. Е. Макаренко, Д. В. Айналова) сохранить собор (хотя бы домонгольскую его часть) были отвергнуты властями, которые согласились только на снятие со стен здания древних мозаик и фресок. Разборка собора осуществлялась в 1934—1936 годах, в июне 1937 г. оставшиеся его конструкции были снесены взрывом. В 1934—35 годах сохранившиеся мозаики сняты на новое основание и перенесены в Софийский собор (группа реставраторов под руководством В. Фролова). Для мозаики «Евхаристия» в выставочном зале Софийского собора построили специальную стену, по форме повторяющую апсиду Михайловского собора. Также были сняты и перенесены в музеи Ленинграда (Эрмитаж), Москвы (Третьяковская галерея) и Киева (Софийский собор) некоторые фрески. В 1941 г. остававшиеся в Киеве мозаики и фрески попали в руки немецких оккупантов. После войны они вернулись в СССР, но не все в Киев (а также в музеи Москвы, Ленинграда и Новгорода). Мощи великомученицы Варвары с начала 1960-х годов покоятся во Владимирском соборе.

Решение о строительстве административного центра на месте собора так и не было осуществлено, и весь советский период его место оставалось незанятым.

• Почти утраченные мозаики (4572904018).jpg

  Мозаика «Евхаристия», установленная в киевском Софийском соборе

• Дмитрий Солунский Михайловский собор 1113.JPG

  Дмитрий Солунский. Мозаика собора, 12 век, ГТГ

• Two Horseman (Nestor and Demetrius), c. 1062 (from S.Michael monastery in Kiev, GTG) by shakko 01.jpg

  Рельеф с изображением двух всадников (Нестора и Дмитрия), ок. 1062. ГТГ

Современность

Восстановленный в 1997—1998 годах Михайловский собор (архитектор Юрий Лосицкий; официально открыт 30 мая 1999 года) — один из главных храмов Украинской Православной Церкви Киевского Патриархата.

C 2001 года Министерство культуры РФ осуществляет передачу хранившихся в Эрмитаже оригинальных фрагментов фресок Михайловского собора и иных предметов в распоряжение министерства культуры Украины. 15 июля 2008 года возвращенные Россией фрески были выставлены.

На прилегающей территории находятся Киевские духовные школы УПЦ КП.

На колокольне монастыря установлены современные электрические часы-куранты и клавишно-колокольный музыкальный инструмент карильон, предназначенный для исполнения сложных мелодий специально подготовленным музыкантом.

На фронтоне собора установили копию древнего скульптурного изображения Архистратига Михаила (этому материально помогли боксёры братья Кличко). Оригинал скульптуры после сноса храма был спасен искусствоведом Павлом Жолтовским, он попал в Музей этнографии и художественного промысла во Львове, а затем вернулся в Киев.

Литература

• Златоверхий Михайловский монастырь // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Киево-Златоверхо-Михайловский монастырь (Киев, 1889).

Ссылки

• [www.archangel.kiev.ua/ Офіційний сайт Свято-Михайлівського Золотоверхого чоловічого монастиря Української Православної Церкви Київського Патріархату]. [www.webcitation.org/6CUpIoTP5 Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012]. - официальный сайт монастыря.
• [www.oldkyiv.org.ua/data/mykh_ctd.php?lang=ua История монастыря на Сайте истории Киева.]. [www.webcitation.org/6BdaFPdfA Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
• [skyscraperpage.com/cities/?buildingID=62422 Страница колокольни собора на SkyscraperPage.com]. [www.webcitation.org/6CUpJXgL7 Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Достопримечательности Киева  

</td> </tr>

Отрывок, характеризующий Михайловский Златоверхий монастырь

– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.