Златов, Семён Владимирович

Семён Владимирович Златов Simion Athanasiu-Zlatov
Дата рождения	31 марта 1893(1893-03-31)
Место рождения	Кишинёв, Бессарабская губерния
Дата смерти	23 октября 1969(1969-10-23) (76 лет)
Место смерти	Кишинёв, Молдавская ССР
Годы активности	1916—1969
Страна	Румыния Румыния Молдавская ССР Молдавская ССР СССР СССР
Профессии	композитор,дирижёр, педагог, капельмейстер
Инструменты	валторна, труба
Псевдонимы	Симион Атанасиу-Златов

Семён Влади́мирович Зла́тов (до 1940 года — Атанасиу-Златов, рум. At(h)anasiu-Zlatov; настоящее имя — Шлойме Волькович Гольдштейн; 19 (31) марта 1893, Кишинёв Бессарабской губернии — 23 октября 1969, там же) — румынский и молдавский композитор, дирижёр и педагог.

Биография

Семён Златов родился под именем Шлойме (Шлёма) Гольдштейн в Кишинёве в семье Волько Ициковича Гольдштейна и его жены Ховы Дувидовны. В 1908—1912 годах учился в Кишинёвском музыкальном училище Русского музыкального общества, в 1916 году окончил Императорскую Санкт-Петербургскую консерваторию (классы валторны и военно-капельмейстерский). По классу композиции закончил обучение у Александра Константиновича Глазунова. После окончания консерватории вернулся в Кишинёв, где работал дирижёром духового оркестра (под псевдонимом Гольд).

С 1919 года жил в Бухаресте: до 1927 года был трубачом в Бухарестском симфоническом оркестре под управлением дирижёра Джордже Джорджеску, в 1927—1928 годах — главный инспектор духовых оркестров Армии и Флота Румынии, в 1929—1940 годах — трубач и дирижёр оркестра бухарестского музыкально-драматического театра и капельмейстер духовых оркестров в Бухаресте и Констанце, помощник инспектора духовых оркестров Румынской армии (Эджицио Массини). В годы жизни в Румынии занимался сочинением произведений для духового оркестра и переложением песен современных румынских композиторов.

28 июля 1926 года в кишинёвском городском раввинате официально сменил имя и фамилию на Симион Атанасиу-Златов. После присоединения Бессарабии к СССР в 1940 году вернулся в Кишинёв и вновь сменил имя на Семён Владимирович Златов. С 1940 года преподавал в созданной композитором Давидом Гершфельдом консерватории (впоследствии профессор). Член Союза композиторов Молдавской ССР и (до 1940 года) Общества румынских композиторов (Societatea Compozitorilor Români).

Творчество

Семён Златов известен прежде всего своими произведениями и аранжировками для духовых оркестров. Среди его сочинений: две танцевальные сюиты (Suita moldovenească в 5 частях, Suita № 1 «Adolescence» в 5 частях); хоровые рапсодии на слова молдавских поэтов Леонида Корняну, Петри Крученюка и других («Дансулуй ла брад», 1950; «Поаме», 1957); «Молдавский марш», переложения 5-й симфонии Бетховена и 6-й симфонии П. И. Чайковского для духового оркестра (1933), симфоническая поэма «Gaudeamus», 4 симфонии, Capricio spaniol для симфонического оркестра, фортепианные пьесы, многочисленные обработки молдавских и румынских народных песен, музыка для кино. Вместе с Г. Ф. Боршом составил сборник одноголосных упражнений по сольфеджио на основе молдавского народного фольклора (М., 1956).

Нотные издания

• На отдыхе: молдавский народный танце в обработке С. Златова для духового оркестра. Москва: Музгиз, 1959.

Ссылки

• [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/136860/%D0%97%D0%BB%D0%B0%D1%82%D0%BE%D0%B2, Семён Волкович Златов]
• [www.lauta.ru/Simion-Atanasiu-Zlatov-Biografie.html Simion Atanasiu-Zlatov Biografie]

Отрывок, характеризующий Златов, Семён Владимирович

Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.