Змиевской уезд

Змиевской уезд Герб уездного города Герб губернии Губерния Харьковская губерния Центр Змиёв Образован 1802 год Площадь 4892,6 вёрст² Население 231 491 (1897)

Змиевской (Змиевский) уезд (укр. Зміївський повіт, англ. Zmiev County) — административно-территориальная единица Российской империи (а также Донецко-Криворожской советской республики, УНР и УССР) в составе Харьковской губернии и Харьковской области ВСЮР. Уездный город — Змиёв.

История

Змиевскому уезду хронологически предшествовали Змиевская сотня Харьковского полка (в 1666-1671 годах - Змиевской полк), а также Лиманская сотня Изюмского полка. 26 июля 1765 года Манифестом «Ея императорского Величества Екатерины Второй» сложившееся исторически воеводско-казацкое полковое устройство Слобожанщины было преобразовано в военно-гражданское, управление территорией реформируется с учётом специфики Слобожанщины: вновь созданные провинции территориально полностью соответствуют полкам. Учреждается Слободско-Украинская губерния (с центром в Харькове), в которую входят территории пяти бывших полков (Харьковского, Острогожского, Сумского, Изюмского и Ахтырского). Казачье звание упразднялось! Из «бывших казаков», пожелавших продолжить службу, сформированы регулярные гусарские полки.

На период с 1780 по 1795 гг. Слободско-Украинскую губернию переименовали в Харьковское наместничество. С 1795 г. данной территории возвращён статус и название Слободско-Украинской губернии. А в 1796 г. из части Чугуевского уезда был образован Змиевской уезд, центром которого стал город Змиев.

В 1916 году в Змиевском уезде, под влиянием пропаганды большевиков, начались поджоги дворянских имений.

Территориальные изменения

Змиевский уезд был намного больше территории современного района, в административном плане делился на несколько волостей (сельских округов), количество которых в разное время было различным. Так, в 1868 г. их было 26, а в 1870 г. — 25. В церковно-административном отношении уезд был разделён на пять благочиний. К 1904 г. их количество уменьшилось до 3.

• RussianEmpireMap1800-36-SlobodskayaUkrainskayaProvince.jpg

  Змиевской уезд в составе Слободско-Украинской губернии (между 1797 и 1803 гг.)

• Хар губ 1917 карта.jpg

  Змиевский уезд в составе Харьковской губернии (1862–1919 гг.)

В 1862 г. территория Змиевского уезда была расширена и приобрела свои максимальные размеры, к нему прибавили несколько волостей Екатеринославской губернии.

К 1917 году в состав уезда входили следующие волости: Алексеевская, Берецкая, Борковская, Бурлукская, Введенская, Волохоярская, Гуляйпольская, Замостянская, Зароженская, Змиевская, Коробчанская, Лебяженская, Лиманская, Нижне-Орельская, Николаевская, Ново-Андреевская, Андреевская (Ново-Борисоглебская), Ново-Серпуховская (Балаклейская), Отрадовская, Охочанская, Попельнянская, Преображенская, Тарановская, Чугуевская и Шебелинская. Революционные веяния коснулись и административного устройства уезда. По ходатайству граждан сёл Боровая, Константиновка и Красная Поляна о выделении из Замостянской волости, постановлением Змиевского уездного исполнительного комитета Совета крестьянских депутатов от 9 февраля 1918 г. упомянутым сёлам было разрешено иметь свою волость в Боровой.

События революции и Гражданской войны 1917—1920 гг. коренным образом повлияли на развитие административно-территориального устройства Змиевщины. После того как в ноябре-декабре 1919 г. белогвардейские Вооружённые силы Юга России (деникинцы) были вытеснены с территории Харьковской губернии, советская власть провела разделение Змиевщины. В конце декабря 1919 г. из состава Змиевского уезда правительство советской Украины выделило 7 волостей, создав на их базе Чугуевский уезд. 15 марта 1922 г. постановлением Президиума ВУЦИК Чугуевский уезд ликвидирован, часть его волостей была возвращена в состав Змиевского уезда. В 1923 г. советское правительство начало административно-территориальную реформу, основанную на принципе экономического районирования. В 1925 г. Харьковская губерния, её уезды и волости были ликвидированы. На её месте были образованы 5 округов и 77 районов. В соответствии с постановлением ВУЦИК от 3 июня 1925 г. количество округов сократилось до 4. В составе Харьковского округа (7 марта 1923 — 13 июня 1930) были образованы 24 района, в том числе Змиевской. Позже количество районов увеличилось до 32. 15 сентября 1930 г. постановлением ВУЦИК и СНК УССР «О ликвидации округов и переходе к двухступенчатой системе управления» в состав Змиевского района было передано село Островерховка (бывшего Мерефянского района). С этого времени территория Змиевского района остаётся неизменной. 9 февраля 1932 г. IV-ой внеочередной сессией ВУЦИК XII-го созыва было одобрено постановление об административно-территориальной реформе, создании областей и переходе на трёхступенчатую систему управления: центр — область — район. В соответствии с данным постановлением, Змиевской район вошёл в состав новообразованной Харьковской области.

Площадь

В 1865 г. площадь Змиевского уезда составляла по сведениям военно-топографической съёмки 4936 квадратных вёрст (5265,7 км²). Площадь лесов уезда составляла 37 000 десятин (404,225 км²), то есть 7 % пространства уезда. в 1897 году площадь Змиевского уезда составила 6790,7 квадратных вёрст.

Население

По данным Всероссийской переписи населения 1897 г. число жителей Змиевского уезда составляло 231 491 чел. Из них в Змиеве проживали 4 673, а в Чугуеве 12 592 чел. Плотность населения составляла 47,31. На 1000 мужчин в уезда приходилось 990 женщин. Число грамотных было 33604, что составило 14,5%. В социальном отношении население уезда состояло из потомственных и личных дворян (2 034 чел.), духовенства (864 чел.), купцов (228 чел.), мещан (5630 чел.), крестьян (221119 чел.), прочих (1562 чел.). Также в уезде проживали 54 иностранных подданных. Подавляющее большинство населения уезда были русскими всех трёх групп (230122 чел.), из которых 63,7% малороссы (украинцы) и 35,6% великороссы. Таким образом, по количеству великорусского населения уезд был в губернии на втором месте после Харьковского (39,5%). Также на Змиевщине проживали поляки (233 чел.), немцы (477 чел.), евреи (257 чел.) и другие национальности (422 чел.). По конфессиональному признаку большинство населения Змиевского уезда принадлежало к православным христианам (228924 чел.). Далее шли старообрядцы (1226 чел.), католики (258 чел.), различные протестанты (480 чел.), мусульмане (317 чел.), иудеи (257 чел.), прочие христиане (16 чел.), прочие нехристиане (13 чел.).

Административное деление

В 1913 году в уезде было 23 волостей:

Алексеевская — сл. Алексеевская, Андреевская — сл. Андреевка, Балаклейская — сл. Балаклея, Берецкая — сл. Верхняя Берека, Борчанская — сл. Борки, Бурлуцкая — д. Мостовая, Введенская — с. Введенское, Волохоярская — с. Волохов Яр,

Гуляйпольская — с. Гуляйполе, Замостянская — с. Замостье, Змиевская — г. Змиёв, Коробчанская — с. Коробочкино, Лиманская — сл. Лиман, Нижне-Орельская — с. Нижняя Орель, Отрадовская — с. Отрада, Охочанская — с. Охочая,

Попельнянская — с. Чернокаменка, Преображенская — с. Преображенское, Соколовская — с. Соколово, Тарановская — сл. Тарановка, Чугуевская — г. Чугуев, Шебелинская — сл. Шебелинка, Шелудковская — сл. Шелудковка,

Символика

Змиевской герб

Змиевской герб относится к так называемым гласным (то есть, говорящим) гербам, при одном взгляде на рисунок которого сразу же вспоминается название города (уезда, области и т. п.). В данном случае — коронованный змий. Исторически гербовый рисунок исторически восходит к полковому знамени Змиевского слободского казачьего полка.

Характерно, что при разработке герба города Змиева в 1804 году Герольдмейстерская контора оставила поле щита цельным, хотя на начало XIX века действовало правило, согласно которому поле уездных и заштатных городов рассекалось на две половины и в верхней части поля щита изображался герб губернского города (Харькова, в данном случае). Таковы, например, гербы Волчанска, Лебедина, Богодухова. Лишь позднее в вольной части змиевского герба было помещено изображение губернского центра.

К XIX веку относится первая загадка змиевской геральдики. В статистическом описании Змиевского уезда за 1837 г. читаем: «Герб его — в голубом поле змия с золотою короною на голове». Текст данного архивного документа подлинный, чёткий, не носит следов каких-либо правок. Составлено это статистическое описание спустя 34 года после императорского указа об утверждении герба города Змиева. Что произошло за эти 34 года и чем вызвано разночтение с императорским указом в отношении расцветки герба остаётся невыясненным. В то же самое время в «Памятной книжке Харьковской губернии на 1863 год», изданной в типографии Харьковского университета, на странице 55 сказано: «Герб города Змиева — змий в золотом поле». То же сообщает и Г. Ф. Квитка: «…герб сходно с наименованием: змея в золотом поле».

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Герб г. Змиева, утверждённый в 1781 г.

• Герб Змиева (1803).png

  Герб г. Змиева от 4 февраля 1804 г.

• Zmiev1.gif

  Герб Змиева и Змиевского уезда в 1863–1888 гг.

• Zmiev arm 1888.gif

  Герб Змиева и Змиевского уезда в 1888–1919 гг.

Змиевской флаг

Относительно флага Змиева дореволюционного периода известно немногое. В рукописи А. И. Криштопы, хранящейся в Змиевской районной библиотеке, есть уникальный фрагмент, повествующий о знамени города Змиева:

Старший землеустроитель <…> Змиевского сельскохозяйственного отдела Степанов Василий Алексеевич в 1927 году вместе с[о] старшим агрономом того же отдела Голубевым Константином Ивановичем побывали на колокольне древнего Змиевского собора и в маленьком чуланчике этой колокольни обнаружили знамя города Змиева. Это знамя имело такой вид: на шёлковом белом полотнище изображение золочёного змия, а сверху его головы золочёная коронка. Древко, к которому прикреплено знамя было белое, верх его заканчивался пикой.

К сожалению, знамя не сохранилось:

Эту древнюю реликвию города Змиева Степанов В. А. до начала войны 1941 года хранил вместе с делами землеустройства, а[,] эвакуируясь из Змиева <…> всё закопал в землю. Когда же он осенью 1943 года вернулся в город <…>, то в том месте, где он прятал свои дела и знамя, ничего не нашёл. Яма была разрыта и всё похищено.

Необходимо отметить, что цитируемая рукопись является единственным документальным упоминанием о существовании флага в городе Змиев. По всей видимости, Степановым и Голубевым обнаружено было не городское собственно, а полковое знамя Змиевского слободского казачьего полка, существовавшего в 1666-1671 годах.

Медицина

Медицинская часть поступила в ведение Змиевского уездного земства в 1867 г. К этому времени она состояла всего из 9 фельдшеров и все они находились в зависимости от местных общин, назначавших ничтожное вознаграждение, которым фельдшера, по словам П. И. Волкодаева, не дорожили. Было также 9 волостных аптек с временными аптекарями, но в них не было лекарств, равно как и других медицинских средств; если же и встречались где-нибудь медикаменты, то устаревшие. Ни ветоши, ни бинтов не было. Акушерства не было. Более того, не в каждом селе имелись повивальные бабки. Особенно тяжёлым было положение с оспой. Оспопрививание не проводилось, а в некоторых местах уезда данная болезнь свирепствовала ежегодно.

Естественно, что при таком положении врачебного дела в уезде земству всё приходилось создавать вновь. В первое время деятельности земских врачей нужно было не только лечить, но и искать больных, поскольку последние избегали профессиональной медицины, отдавая предпочтение традиционным видам лечения: травничеству, заговорам. При этом нужно отметить, что уровень традиционной медицины был низким — упадок её начался ещё в период средневековья. В новое же время многие «знахари» и бабы-шептухи давали вредные снадобья. Поэтому змиевское земство не только постепенно увеличивало количество медицинского персонала, но и знакомило с научной медициной население.

Сначала земство имело только одного врача, который заведовал больницей в Змиеве. В 1865—1866 гг. должность городского врача занимал лекарь Яков Иванович Мухин. Врач для всего остального уезда приглашался только в экстренных случаях. Однако позже был приглашён постоянный врач для уезда, в ведении которого пребывала медицинская часть в волостях (сельских округах). В 1865—1866 гг. уездным врачом значится Егор Александрович Монети, ставший к 1868 г. городским врачом. Затем земство позволило себе трёх врачей, включая больничного, а уезд был разделён на три участка. Третий врач был закреплён за Змиевским уездным училищем. В период 1865—1868 гг. на этой должности пребывал надворный советник Пётр Максимович Горбанёв. Естественно, что при населении Змиевского уезда более 200 000 чел., двух участковых врачей было недостаточно и земство старалось увеличить число врачей. На 1877 г. медицинский штат выглядел следующим образом:

 — городовой врач (он же врач городской больницы Змиева) — коллежский советник Помазанов Иван Степанович;

 — уездный земский врач — коллежский советник Семён Алексеевич Израильский;

 — сверхштатный врач — коллежский асессор Юрий Иванович Ляцевич;

 — смотритель городской земской больницы — губернский секретарь Митрофан Николаевич Жуков.

При дальнейшем развитии медицины уезд был разделён на пять участков. В каждый участок был назначен врач. К участковым врачам были прикреплены фельдшера для командировок. Более того, в каждую волость был назначен постоянный фельдшер, а в некоторые большие волости — два. При волостных фельдшерах были устроены аптеки, снабжаемые медикаментами по усмотрению врачей. Медикаменты приобретались по каталогам врачей в аптекарских магазинах. Сумма ежегодных аптечных закупок составляла 3000 и более рублей. В каждый медицинский участок назначались две повивальные бабки. Особое внимание уделялось прививкам от оспы. К 1877 г. в уезде работали 17 фельдшеров и функционировали 29 оспопрививательных пунктов. К сожалению, имеющиеся в нашем распоряжении источники, не указывают имён фельдшеров. Отрадно, что имена эти частично сохранила народная память. Так, в с. Соколово фельдшером в кон. 80-х — нач. 90-х гг. XIX в. работала Злата Марковна.

9 марта (ст. ст.) 1880 г. Змиевской городской думой были приняты два положения: «О мерах по сохранению народного здравия и соблюдения чистоты в городе» и «О мерах предупреждения и предотвращения эпидемических и прилипчивых болезней». Указанные нормативные акты были дополнены 16 февраля (ст. ст.) 1884 г.

№ участка	Центр участка	Ф.И.О. участкового врача	Чин (звание)
1	Волохов Яр	Кулигин Всеволод Николаевич	-
2	Андреевка	Рапидов Гурий Иванович	коллежский советник
3	Шелудьковка	Ракшевский Иван Иванович	-
4	Преображенск	Рабенко Лейба Еремеевич	-
5	Алексеевка	Кирзнер Борис Соломонович	-
6	Чугуев	Воронов Иван Фёдорович	надворный советник
7	Тарановка	Скляров Георгий Дмитриевич	-
8	Змиев	Зингер Борис Александрович	надворный советник
9	Граково	Горинов Константин Васильевич	-
10	Балаклея	Рапутов Мойша Давидович	-
11	Лыговка	Шамраевский Шмарья Абрамович	-
12	Охочая	Абуладзе Ермолай Христ(ианович)	-
межуездный участок	Лозовенька	Рейнфельд Ксения Ад(?)	-

Таблица медицинских участков на 1913 г.

В 1914 г., вероятно, в связи с начавшейся Первой мировой войной в штате змиевских медиков появилась должность запасного врача. Им служил Владимир Григорьевич Соколов. Среди новых назначений примечательна фигура князя Ивана Григорьевича Багратиона-Давидова, служившего врачом на 12-м участке в с. Охочая. На 1-й участок был назначен Александр Иванович Семёнов, на 8-й — Леон[ид] Гаврилович Якубович. Последний сменил на этом посту Б. А. Зингера, который работал врачом Змиевской земской больницы. На Лозовеньковском межуездном участке служил Николай Михайлович Стунге.

Религия

• Змиевской Николаев монастырь

Змиевской Николаевский монастырь в последнее своё время находился в 8 верстах от г. Змиева и в 5 верстах от устья Гомольши, на правом берегу Донца. И поныне место, где стоял монастырь, есть одно из самых прелестных мест благодатной Украйны. Горы, покрытые вековым лесом, отодвинувшись от Донца, оставляют на берегу его неширокую, но довольно длинную долину. И на краю долины, там, где горы подходят к самому Донцу, под навесом скал и дубов столетних, стоял монастырь, от которого ныне остается только щебень.

Выписываем здесь описание сего монастыря из ведомости 1784 г. — времени, самого близкого к закрытию обители. Если бы не эта ведомость, трудно было бы составить точное понятие о святыне древности.

Ведомость говорит: «Монастырь состоит сверх штату. Положение имеет на берегу р. Донца, по течению её на правой стороне. Вокруг онаго монастыря ограда каменная. Внутри две церкви каменныя, первая во имя Преображения Господня; вторая с трапезою во имя Чудотворца Св. Николая. При трапезе поварня, хлебня и два погреба каменныя; кельи игуменския и братския деревянныя. При монастыре поселена слободка, в ней живут наемные монастырские конюхи, числом 58 человек, на монастырском содержании. Монастырь прежде стоял выше показанного местоположения в версте, при той же р. Донце, по течению ея на правой стороне, где ныне только одна церковь каменная не большая, во имя преп. Антония и Феодосия Печерских, с погребом каменным, и в оной церкви служения уже не бывает. Вблизи онаго стараго монастырскаго места при р. Донце бровар или пивоварня, и гончарная изба; при работе в оных находятся подданные черкасы, в пивоварне вываривается пива ведер до 500, а в гончарной избе выделываются изразцы для печей и глиняная посуда. При оном старом монастыре 17 садов с плодовитыми деревьями, яблоновыми, грушевыми, дулевыми, сливными и смородинными, из коих один виноградный. Собираемые плоды употребляются для монастырскаго обиходу. Монастырю принадлежит слободка Гомольша, в коей 194 д. м. п., лесу строеваго и дровянаго до 5987 десятин, строевой лес — дубовый, кленовый, березовый, липовый и осиновый, в отрубе от 10 до 11 вершков, вышины от 8 до 10 сажен».

В царской грамоте 1703 г., которою монастырь сей, состоявший дотоле в ведении Белоградского епархиального начальства, отдан был вместе со всеми землями и угодьями Киево-Печерской лавре, описаны угодья, купленные монастырем в 1673, 1680, 1683 и 1689 гг., и земли, отданные ему правительством в 1678, 1679 и 1689 гг. Отселе можем видеть, что с 1673 г. монастырь не только существовал, но был в состоянии приобретать угодья покупкою. По памятникам, относящимся к г. Змиеву, известно, что Змиевской монастырь существовал уже в 1668 г. Но в каком году он основался — остается пока неизвестным. Несомненно только то, что он основан был козаками, так как в актах постоянно называется Козачьим Змиевским монастырем. Неизвестно также и то, когда монастырь перенесен был на другое место. С полною уверенностью можем сказать только то, что древний главный храм монастыря был храм Святителя Николая, так как монастырь в древних актах называется Николаевским Козацким. Более чем вероятно, что главным храмом монастыря стал храм Преображения Господня тогда, как монастырь перенесен на новое место. Ибо только в памятниках среднего времени Змиевской монастырь называется Преображенским Николаевским. Преображенский храм, сколько можно судить по фундаменту его, который один только и остался, был довольно велик. Храм разобран и продан был в Водолагу, туда же поступил и величественный иконостас резной работы, доселе целый в Воскресенском храме Водолаги, иконостас Николаевского храма продан был в с. Водяное.

Ограда была делом необходимости для Змиевского монастыря, тогда как крымцы так часто делали набеги на Украину. По делу 1724 г. видим, что они увезли было из монастыря даже колокол, который после возвращен от них в имение князя Меньщикова.

Вблизи щебня храмов монастырских видны остатки монастырского сада — несколько грецких орешен и слив, но уже задичавших. Само по себе понятно, что давно уже нет тех богатых 17 садов, о которых говорит ведомость 1784 г..

При закрытии монастыря ризница и все церковные вещи взяты были в Белогородскую соборную ризницу, как это видно по расписке священников Белогородского собора, данной 18 окт. 1788 г. и доселе целой.

Помещаем здесь грамоту Петра I, данную 15 ноября 1701 г. Киевской лавре, где есть нечто и для древней географии слободского края.

Объявив о том, что «Николаевский Козацкий монастырь» Змиевского уезда со всеми его землями, лесами, озёрами и всякими угодьями отдается Киево-Печерской лавре, грамота говорит: «А по справке в Разряде по отказным и межевым книгам Змиевскаго воеводы Семена Дурнова 7197 (1689) году к тому монастырю написано: в Змиевском уезде против села Мохнача на р. Северном Донце мельница, с Ногайской стороны реки Донца сенных покосов десятина; да с той же Ногайской стороны р. Донца на речке Гнилице, выше ольховаго пристену мельница, а подле той мельницы по обе стороны речки Гнилицы пашенныя земли и сенных покосов, 50 четвертей, да лесу непашеннаго тож; да за р. Сев. Донцем с Крымской стороны, ниже того Змиевскаго Никольскаго монастыря в лесу по р. Гомолче, с устья до верховья, пашенной земли и сенных покосов по мере 25 четвертей; да на той же речке мельница, а подле той мельницы скотский двор. А в выписях, каковы к тому отказу Игумен с братиею подал (и Семен Дурной по тем выписям отказывал) написано: 7186 (1678) году Змиевской приказной Мелетий Авдеев отмежевал к тому монастырю на речке Ольшанке мельницы; да Крымской стороны от их мельницы пашенная земля, дикое поле, от сухой долины, а с Русской стороны берег речки Ольшанки сенные покосы и на выкуп Дубровской до серой долины подачу Змиевских жителей градских всяких чинов людей 40 десятин. И в 7187 (1679) году по наказу бояр и воевод князя Григория Григорьевича, да князя Михаила Григорьевича Ромодановских, майор Фёдор Скрыпицын отмежевал к тому монастырю из порозжих земель от Снетчина Городища до р. Севернаго Донца, да рыбной ловли река Донец под монастырем на Ногайской стороне, за тою же рекою Север. Донцем три озера Белое, Косач, Коробово; да против монастыря в тех же урочищах от вершины от Белаго озера до бору, — а меж бору и реки вниз по Север. Донцу до озера Коробова сенных покосов 8 десятин от р. Сев. Донца. В 7189 (1681) году Змиевской приказной Лука Толмачев, по отписке из Белгорода боярина и воеводы кн. Петра Ивановича Хованскаго, отмежевал к томуж монастырю из порозжей заимочной земли в Змиевском уезде с устья речки Гомольши от Северн. Донца вверх по речке Гомольше обе стороны до Городища пашенная земля и сенные покосы и рыбная ловля и всякия угодья по урочищам. А по купчим, с которых подал списки в приказе великия России того монастыря старец Рафаил, за тем Николаевским монастырем написано: в 7181 (1673) году по продаже, белогородца посадскаго человека Ивана Гладкова в Змиевском уезде в селе Мохначах на р. Северском Донце мельница с двором и с винницею. А с 7188 (1680) году по продаже села Мохнача жителя Максима Антонова на речке Гнилице млинок. По поступке харьковца Якова Васильева в селе Мохначах грунты. В 1681 г. генерал Касогов, делая распоряжения для охранения слободского края от нечаянных вторжений крымцев, предписывал Змиевскому воеводе Большему-Малышеву ехать вместе с змиевскими сотниками Демьяном Жученком и с Яковом Ломиногом в Гомольчанский лес и там сделать засеки на дорогах, между прочим, и на той, что идет „мимо монастырскаго хутора“. В 7195 (1687) по продаже Змиевских жителей черкас Сергия, Ковнеристова зятя, в Змиевском уезде за речкою Сльшанкою в Ковнеристом кусте распаханных шесть нив, а в тех нивах шесть колес. В продаже Василия Ковнериста в вершине реки Ольшанской пашенная земля и сенные покосы, да хуторец. В 7197 (1689) году по продаже Змиевских жителей Игнатья Салова с товарищи в Змиевском уезде за р. Ольшанскою на левой стороне по Ольшанскому колодезю пахотная земля и сенные покосы. Всего за тем монастырем по отказным и межевым книгам и по выписям и по купчим написано: в Змиевском уезде пашенныя земли и дикаго поля и сенных покосов в разных местах по урочищам 54 десятины, да 25 четвертей, да лесу непашеннаго 5 десятин, всего 59 десятин, да лесу по урочищам, четыре мельницы, да двор и грунты, в р. Север. Донце рыбная ловля, да три озера».

По этой грамоте видно, что до подчинения монастыря лавре управляли монастырем игумены.

Из них один известен по грамоте 1692 г., в которой сказано: «Змиевскаго Козацкаго Николаевска-го монастыря игумену Ионе, с братьею на церковное строение (выдано из таможеннаго дохода) десять рублев». Игумен Манассия, постриженец Киево-Печерской лавры, в 1673 г. был переведен из Змиевского монастыря в архимандрита Куряжского монастыря для устроения сей новой тогда обители.

В 1735 г. игумен Иларион, из дворянский фамилии Негребецких, пред ним был Иаков Волчанский, а после него в 1737 г. был игуменом Гавриил Краснопольский. В 1741 г. игумен Мартиниан Лабач принял «в Гомольчанских ровнях на Крымской стороне место с яблочным садом и с пахотным полем» в обмен за участок земли на речке Гнилушке, уступленный лиманцу Ивану Осадчему. Преемником его был игумен Патермуфий, известный в 1745 г. Последним игуменом был Фаддей Руцкий.

При закрытии монастыря в 1788 г. видим в Змиевском монастыре двух иеромонахов и 4 монахов.

Из числа братий известен иеродиакон Геннадий Дробицкий, который в миру был подпрапорным Харьк. полка Григорием Степановичем Дробицким. В 1735 г. он отдал коллегиумскому монастырю свои земли: а) два огорода под холодною горою; б) леваду под холодною горою при большой дороге из Харькова; в) луку под холодною горою с вишневым садом. В фамильной летописи г. Кветок замечено, что Григорий Дробицкий, двоюродный брат по матери полковника Ивана Григорьевича Кветки, пострижен в монашество 5 апр. 1730 г. ректором Платоном Малиновским «в обитель Новопечерскую Змиевскую, в доме его в Харькове», и что он назван Геннадием.

• Высочиновская икона Божией матери

Казанская чудотворная икона Божией Матери, именуемая Высочиновской, находилась в Михаило-Архангельской церкви мужского монастыря близ города Змиева Харьковской губернии. Святая икона Божией Матери явилась в ХVIII веке лесному сторожу в сосновом бору на берегу речки Мжи. Сторож увидел стоявшую на болотной кочке икону Божией Матери, от которой исходили светлые лучи. Когда он взял икону Богородицы, из-под кочки заструился источник чистой воды. Сторож унёс явленный образ домой, где жил с женой, десятилетним сыном и больным отцом, который был слеп и почти всё время лежал на печи, передвигаться же он мог лишь при помощи костылей.

Однажды, когда в сторожке находились отец сторожа со своим внуком, мальчик увидел, что от иконы исходит яркий свет. Мальчик испугался и сказал деду, лежавшему на печке, что в углу что-то горит. Старик с трудом слез с печки и подошёл к углу, где стояла святая икона. Вдруг глаза его прозрели, и он увидел Казанскую икону Богородицы. Затем он увидел и остальные окружающие его предметы и, почувствовав себя совершенно здоровым, отбросил костыли и со слезами стал благодарить Божию Матерь за дивное чудо.

На следующее утро всё семейство сторожа направилось в храм ближайшего села Артюховки благодарить Бога за совершившееся исцеление старика и рассказать обо всем местному священнику. Святая икона Божией Матери была поставлена в церкви, а семейство вернулось домой. Ко всеобщему удивлению, на следующее утро икона Божией Матери оказалась на своём месте в сторожке. Трижды икона Божией Матери приносилась в церковь и трижды возвращалась обратно на своё место. Вернулась икона и после того, как её крестным ходом перенесли в церковь города Змиев. Тогда было принято решение оставить икону там, где пожелала Пресвятая Богородица. В сторожку с чудотворной иконой стало приходить множество людей, чтобы получить исцеление от болезней и укрепление в душевных страданиях.

После Полтавской битвы император Пётр I наградил отличившегося в бою сотника Василия Высочинова чином воеводы и земельным наделом. Василий оказался хозяином того места, где в сторожке стояла чудотворная икона Божией Матери. Воевода основал на этом месте село, которое по его имени стало называться Высочиновкой. Узнав о явлении святой иконы Божией Матери, Высочинов попросил перенести приходскую церковь села Артюховки на место явления святого образа. В 1795 году в Высочиновке на месте обветшавшего деревянного храма была выстроена новая каменная церковь, а в 1886 году основан мужской монастырь, в котором и находилась чудотворная икона Божией Матери.

Народное просвещение

Согласно официальным данным, в Змиеве первое двухклассное училище было открыто в 1805 году. Помещение этого училища было неудобным из-за тесноты и плохого размещения комнат. Публичная библиотека здесь размещавшаяся, насчитывала 1237 томов в систематическом порядке. На содержание училища из государственной казны выделялось 2283 руб., 65 коп. Интересное сообщение о Змиевском училище приводит Г. П. Данилевский: «… сторож получает 6 руб., А учитель — 5. Учитель этот пришел сюда пешком, в одной крестьянской свитке, чуть не умирая от голода. Он торговаться о стоимости своего труда не мог, а сторож мог. Тогда базарные цены заработков были высокими».

В 1828 г. был издан новый школьный устав. Отныне каждый тип школы стал замкнутым и сословно обособленным. Змиевское трёхклассное уездное училище предназначалось для детей купцов, ремесленников и других городских обывателей. Оно включало в свою программу русский язык, арифметику, часть геометрии, истории и географию. В 1837 г. училище было реорганизовано в соответствии с новым уставом.

К 1865 г. штатным смотрителем работал коллежский асессор Иван Федорович Вертоградов. Преподавались следующие предметы: Закон Божий (священник Иоанн Яковлевич Рудинский), русская словесность (титулярный советник Иван Ефимович Боголюбов), арифметика и геометрия (Иван Иванович Павловский), история и география (губернский секретарь Гавриил Иванович Комлишинский), рисование и чистописание (чиновник ХIII класса Иван Петрович Прохорович). Учителем (классным руководителем) работал коллежский регистратор Алексей Алексеевич Киселёв. Необходимый медицинский уход осуществлял врач в чине надворного советника Пётр Максимович Горбанёв.

Для училища был приобретён земельный участок возле Соборной площади, где в 1842 г. построено двухэтажное здание, возведение которого стоило 3700 руб. Сейчас в этом здании расположены Змиевской краеведческий музей и Змиевская детско-юношеская спортивная школа.

В 1864 г. в Российской империи начались земская и школьная реформы. 5 сентября ст. ст. 1865 г. прошло первое очередное земское собрание Змиевского уезда. И собрание, и управа исполняли возложенные на них обязанности, насколько позволяли средства, которыми обусловливалась вообще земская деятельность. Средства эти могли быть получены путём т. н. раскладки, которая касалась непосредственно каждого из гласных. Так как в Змиевском уезде не существовало никакой промышленности, то земству приходилось извлекать все необходимые ему средства из земли, облагая её владельцев специальным денежным сбором. Поэтому в деятельности Змиевского земства заметно постоянное стремление к экономии.

Одной из сфер попечительства земства было народное просвещение. На баланс земства учебные заведения были переведены 1867 г. К этому времени в Змиевском уезде насчитывалось 36 школ, в которых обучалось 1200 учащихся. При этом отмечалось, что «Учителями были большею частью полуграмотные солдаты, писаря, крестьяне, довольствовавшиеся весьма ничтожным вознаграждением, чаще только за учебные месяцы. Учебников не было и даже букварей весьма мало, а об руководство для учителей и говорит нечего: полуграмотные учителя не могли бы и воспользоваться ими. Дети приходили в школы, когда угодно было родителям, и точно также оставляли школы. Учителя приглашались общинами, для которых дешевизна составляла главное условие пригодности учителя. … Школы размещались в крестьянских избах, при расправах или волостных правлениях. … Средний расход на школу не превышал 50 руб.».

Надо отдать должное, земство очень живо взялось за развитие школьного дела. Был создан училищный совет, занимавшийся образованием в уезде. Сначала земское собрание отводило на содержание школ только доходы от сбора за мельницы, но впоследствии, после детального доклада управы, суммы были увеличены. Особенно много для развития просвещения Змиевщины сделал инспектор народных училищ Харьковской губернии И. Я. Литвинов. Примечательно, что люди этого не забыли. После смерти Литвинова жители с. Гетмановки Змиевского уезда решили почтить память своего земляка открытием школы его имени.

В 1890 г. в Змиевском уезде было уже 53 училища, среди которых 2 частных. Училось в них 3276 учеников.

Замостье

16 октября 1865 г. открывается церковно-приходская школа в с. Замостье (при Свято-Николаевском храме). Изначально здесь были приняты к обучению 12 детей из зажиточных крестьянских семей. Учительствовал дьяк Павел Новомирский. Как и в других подобных школах, обучение продолжалось 2 года. Располагалась Замостянская школа в маленьком доме, где в одной комнате жил сам учитель, а в другой учились дети 10-12 лет. Языком обучения были русский и церковнославянский. Основными учебниками являлись Евангелие, Часо-слов, «Родное слово» и «Задачник» Грушевского. В 1870 г. Замостянская церковно-приходская школа стала трёхклассной. В связи с этим увеличился штат школы: Закон Божий теперь преподавал священник Пётр Красовский, другие предметы — учительница Агафья Раевская. В 1900 г. церковно-приходская школа была преобразована в земское начальное училище. Учились здесь в начале ХХ в. уже 47 человек. Заведовала училищем Александра Поликарповна Грузинцева. В штат входили также учителя С. С. Ботоврина и М. П. Ольшанская. В 1917 г. училище стало четырёхлетней школой и несколько расширило свои площади. Теперь оно размещалось в двух зданиях: старом деревянном и каменном (бывшем доме священника). Это было единственное каменное здание Замостья в то время. Учились тут 123 человека, работали четыре учителя.

Тарановка

В 1866 г. церковно-приходская школа открылась в с. Тарановке. Обучались здесь 48 детей (при численности жителей 4200 человек). Первый выпуск составил 11 учеников. В 1905 г. открылось народное училище. В обоих учебных заведениях обучались теперь 78 учеников, из них 7 девочек. До 1917 г. численность тарановских школьников так и не превысила 100 человек. К 1923 г. школы были сведены в одну, семилетнюю. Она получила перестроенный дом одного из помещиков и именование в честь А. И. Буценко. В это время количество учеников составило 352 человека, учителей — 10.

Балаклея

В Балаклее в нач. ХХ в. функционировали 4 земских училища, в которых работали 9 учителей и обучались 500 детей.

Андреевка

В Андреевке (теперь в Балаклейском районе) в нач. ХХ в. население составляло 7500 чел., школа же была только одна, церковано-приходская. Накануне Первой мировой войны учились в ней 141 чел. И работали 2 учителя.

Соколово

В Соколово в кон. XIX в. работала только одна начальная школа. В 1886—1887 уч. г. обучение здесь проходили 72 ученика.

Лиман

В с. Лиман в нач. ХХ в. работали церковно-приходская школа и земское смешанное одноклассное училище.

Спасов Скит (Первомайское)

17 октября по старому стилю 1888 г. на территории Змиевского уезда потерпел крушение царский поезд. Царь Александр III и его семья уцелели. В честь чудесного спасения император повелел построить величественный храм. В 1894 г. храм Христа Спасителя был освящён. Здесь же был основан мужской монастырь. Люди из окрестных хуторов переслялись ближе — так возникло село Спасов Скит (теперь Первомайское). В 1900 г. при монастыре открывается церковно-приходская школа. В первые годы обучались в ней около 40 чел. Учителями работали священники Иоанн (Филиппович) и Алексей (Редозубов), которых в период 1917—1920 гг. сменили отцы Артемий (Малыгин) и Вениамин (Татаринов). В 1924 г. церковно-приходская школа была преобразована в начальную с четырёхлетним образованием. В 1916—1927 гг. количество учеников возросло до 80.

Библиотечная сеть

Развитию народного просвещения способствовало открытие сети библиотек. Число их к 1899 г. в Змиевском уезде достигло девяти. Как правило, открытие библиотек было делом земства. Но, например, в с. Тарановке библиотека была открыта по инициативе местных крестьян. А библиотека с. Замостье была признана образцовой в Харьковской губернии. Большое участие в её организации принял местный волостной старшина Онопко, Михаил Семёнович.

В кон. XIX в. в с. Лимане Змиевская уездная земская управа открыла народную библиотеку. В Соколово такая библиотека открылась лишь в 1914 г.

В уездном центре находилась земская библиотека, насчитывавшая около 500 книг. Пользование библиотекой было платным. В заштатном городе Чугуеве библиотек в 1901 г. было две..

См. также

• Змиевской район

Ссылки

• Змиев // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [dalizovut.narod.ru/ Змиевской Николаев монастырь // Филарет (Гумилевский Д. Г.) Историко-статистическое описание Харьковской епархии. — Х., 1852. — Отделение I (Краткий обзор епархии и монастыри)]
• [www.zmiivrda.gov.ua/pro-rajon/istoriya-zmijivskogo-rajonu.html Історія Зміївського району // Офіційна веб-сторінка Зміївської районної державної адміністрації]
• [www.runivers.ru/lib/book3063/ Географическо-статистический словарь : В 5 томах / Сост. П. Семёнов. — СПб., 1865.]
• [www.reabit.org.ua/files/store/Xark.1.1..pdf Реабілітовані історією. Харківська область : Книга перша. — Ч. 1 / ДП «Редакційно-видавнича группа Харківського тому серії „Реабілітовані історією“». — К.; Х., 2005]
• [www.reabit.org.ua/files/store/Xark.1.2.pdf Реабілітовані історією. Харківська область : Книга перша. — Ч. 2 / ДП «Редакційно-видавнича группа Харківського тому серії „Реабілітовані історією“». — К.; Х., 2005]
• Волкодаев П. И. [www.knigafund.ru/books/124374 Краткий очерк 25-летней деятельности Змиевского земства. 1865—1889 / П. И. Волкодаев. — Х., 1890]
• Илляшевич Л. В. [escriptorium.univer.kharkov.ua/handle/1237075002/348 Змиевской уезд. Беглый очерк / Л. В. Илляшевич. — Х. : Типография Каплана и Бирюкова, 1887. — 137 с. : карта, табл.]
• [www.igsu.org.ua/Harkovskja.obl/ История городов и сёл УССР : В 26 т. / Под общ. ред. П. Т. Тронько. — К., 1976. — Т. 1. Харьковская область]
• Коловрат Ю. А. Краткий очерк истории медицины Змиевского уезда в земский период. 1865—1917 гг. / Ю. А. Коловрат. — Змиев, 2011
• Зміївський ліцей № 1 імені З. К. Слюсаренка. 140 років на освітянській ниві (1871—2011) / Під ред. Н. М. Комишанченко, Ю. А. Коловрата, Л. Б. Шамрай. — Зміїв, 2011
• [www.deva-maria.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=144:ikona-bozhiei-materi-vysochinovskaya&catid=30:ikona&Itemid=3 Икона Божьей Матери «Высочиновская» (Казанская) // Сайт Пресвятой Владычицы Богородицы и Приснодевы Марии]
• [days.pravoslavie.ru/Life/life4194.htm Казанская чудотворная икона Божией Матери, именуемая Высочиновская // Православный календарь]
• [colovrat.at.ua/ История Змиевского края]
• Коловрат-Бутенко Ю.А. [zslls.esrae.ru/pdf/2015/2/6.pdf Змиевской уезд Харьковской губернии России накануне Февральской революции 1917 года] // Змиевское краеведение. – 2015. – № 2. - С. 61-76.
• Kolovrat-Butenko Yu.A., Bedner D.I. [zslls.esrae.ru/pdf/2016/2/2.pdf The Activity of the Zemstvo of Zmiev County in Agriculture Sphere in 1917–1919] // Змиевское краеведение. – 2016. – № 2. - С. 3-7.

Отрывок, характеризующий Змиевской уезд

Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.


В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.


Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.
– Это Машины божьи люди, – сказал князь Андрей. – Они приняли нас за отца. А это единственно, в чем она не повинуется ему: он велит гонять этих странников, а она принимает их.
– Да что такое божьи люди? – спросил Пьер.
Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.

Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.


В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.