Персонажи книг о Незнайке

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Знайка (персонаж)»)
Перейти к: навигация, поиск




Персонажи книг Николая Николаевича Носова о Незнайке.

Имя каждого персонажа являются его краткой характеристикой (как личности или основной деятельности).

Ведущие персонажи, появлявшиеся во всех книгах

Незнайка — коротышка среднего роста с большой головой и маленьким носом. Он носит голубую шляпу с широкими полями, жёлтые канареечные брюки, оранжевую рубашку и зелёный галстук. Любит яркие цвета. Основными чертами Незнайки являются хвастливость и невежество, потому что он любит похвастаться и не любит учиться, но в то же время забавный и никогда не унывающий. Также его отличают сообразительность и смелость. И ещё он вечно попадает в какие-нибудь истории. Также можно сказать, что ни одно событие в сказочном городке не обходится без него.

Зна́йка — коротышка, старший среди других 16 коротышек (неформальный лидер), живущих в доме по улице Колокольчиков в Цветочном городе. Он весьма умный, так как читает очень много книг, и очень любознательный, а также строгий и педантичный (иногда до занудства). Кроме того, он бывает осторожен с выводами, но иногда и спонтанен. Может ввязаться в драку, а может среди ночи принять решение и, не откладывая, уехать ранним утром по делам. Знайка носит чёрный костюм и очки, а также имеет большой авторитет среди коротышек. Не предупредив, он вызывает в Солнечный город Винтика и Шпунтика, и те безоговорочно подчиняются. Его признают в учёных кругах Солнечного города. Оппонент Знайки — профессор Звёздочкин, который впоследствии мирится с ним, и они становятся друзьями.

Гу́нька — лучший друг Незнайки. Живёт в Цветочном городе на улице Маргариток. Незнайка и Гунька часто ссорились, но быстро мирились. Первая ссора произошла из-за Гунькиного портрета, вторая — из-за того, что Гунька дружил с малышками, а Незнайке это не нравилось. В Зелёном городе Незнайка затосковал по Гуньке и с друзьями вернулся в Цветочный город.

Пилю́лькин — врач широкого профиля в Цветочном городе. Считает, что врачевание должно носить не только лечебный, но и поучительный характер. В связи с этим использует только касторку (внутрь) и йод (снаружи). Оппонент (и, по совместительству, подруга) — врач Медуница из Зелёного города.

Винтик и Шпунтик — мастера из Цветочного города. Живут вместе с Незнайкой и другими коротышками в Цветочном городе. Как писал о них Носов, это были два очень изобретательных и беспокойных ума. Главные механики, плотники, слесари и т. п. Цветочного города. Мастера на все руки. Неразлучны, как и положено братьям. Однако, у них имеется и некоторая субординация — Носов называет Шпунтика помощником механика Винтика. Появляются во всех трёх книгах, кроме того, являются главными героями рассказа «Винтик, Шпунтик и пылесос». Без них не были бы сконструированы воздушный шар и обе ракеты.

По́нчик — толстенький, немного прижимистый и немного жадный, но в целом, добрый и отзывчивый коротышка. Очень любит поесть, особенно всякие булочки и пирожки. Склонен к накопительству — тащить к себе в комнату всякие вещи (а вдруг пригодится!). В первых двух книгах Пончик был эпизодическим персонажем, а в третьей совершил вместе с Незнайкой полёт на Луну. В подлунном мире он попытался развернуть собственный бизнес, реализуя собственные личностные особенности и известное ему земное ноу-хау, но был быстро разорён местными лунными олигархами.

Главные и заметные персонажи

Аво́ська и Небоська — братья-близнецы из Цветочного города. Прославились тем, что любили всё делать наугад (на «авось»). Любимые слова: у Авоськи «авось», а у Небоськи соответственно «небось», ср. Ох и Ах). Внук писателя Игорь Носов отмечает, что Авоська и Небоська в романах Николая Носова могли появиться по аналогии с героями гоголевского «Ревизора», Бобчинским и Добчинским[1].

Незнайка сочинил про Авоську стихотворение: «У Авоськи под подушкой лежит сладкая ватрушка.».

Вместе с другими коротышками Авоська отправился в путешествие на воздушном шаре. Для этого путешествия он оделся в свой лыжный костюм, так как считал его весьма удобным для такого рода занятий.

Во время путешествия на воздушном шаре Авоська вырезал перочинным ножиком в корзине шара дыру, чтобы высыпать песок, который рассыпал из мешка-балласта Небоська. Тем самым способствовал скорой поломке корзины при ударе о землю.

В Зелёном городе Авоська работал помощником Тюбика. Тюбик делал трафареты для портретов, а Авоська раскрашивал их нужными красками.

Волшебник — Единственный персонаж из трилогии, не вписывающийся в общую научно-фантастическую концепцию произведения. Обладает сверхъестественными способностями. Имеет волшебные предметы, один из которых (волшебную палочку) он даёт в пользование Незнайке.

Жулио — мелкий, низкоморальный предприниматель с Луны, торговец оружием. Его магазин назывался «Магазин разнокалиберных товаров». Не прочь заняться любым законным и незаконным делом, которое способно принести прибыль — принимал участие в создании АО «Гигантские растения». Легко изменяет своим принципам и людям: был подкуплен Спрутсом, собирался сладко жить на вырученные миллионы. Вместе с Мигой и Крабсом вымогал деньги у Скуперфильда, поддался на его хитрость. После удара тростью по голове лишился сознания. Брошен Мигой и Крабсом в лесу, впоследствии явился к господину Спрутсу, помогал ему выживать в новых условиях. Участвовал во взрыве ракеты «ФИС».

Кно́почка — Добрая и воспитанная малышка. Более тесное знакомство с Незнайкой приобрела благодаря общей увлечённости сказками. Кнопочка совершила вместе с Незнайкой путешествие в Солнечный Город. Имеет маленький носик, и по этой причине получила имя Кнопочка.

Козлик — досыта хлебнувший жизни лунатик, который, несмотря на все валящиеся на него каждый день проблемы, всё же пытается сохранить облик честного коротышки. Незнайка встретил его в каталажке, куда Козлик попал за то, что понюхал бублик в булочной, что было расценено продавцом, как попытка кражи. Умудрённый жизнью Козлик и легкомысленный Незнайка стали хорошими друзьями, что помогло им выжить в тяжёлых условиях существования в лунном мире.

Мига — друг и напарник Жулио. Был выручен им из тюрьмы. Практичен, остроумен и редкостный прохвост, однако, по словам Жулио, честнейший и добрейший коротышка. Первоначально Мига вместе с Жулио хотели действительно помочь Незнайке, однако у богачей города были другие планы. Встретился с Незнайкой в каталажке, где помог ему приспособиться к обстановке. Впоследствии обхитрил и Жулио, скрывшись с деньгами вместе с Крабсом.

Пёстренький — он же Пачку́ля, он же Пачкуале Пестрини. Сопровождал Незнайку и Кнопочку в Солнечный город. Своё прозвище получил от странствующего коротышки по имени Циркуль, который, заметив его в толпе, не захотел унижать его словом «грязный» и назвал Пёстреньким. Пережил во время путешествия много приключений, после которых решил с Незнайкой больше не связываться.

Пу́лька — один из 16 коротышек с улицы Колокольчиков. Охотник, имеет ружьё, которое стреляет пробками, и собаку Бульку. После того, как разбился воздушный шар, Булька убежал обратно в Цветочный город, а Пулька вывихнул ногу и долго находился на лечении в больнице Зелёного города у Медуницы, где избаловался и стал очень капризным — чуть не сошел с ума. Когда Пулька и его друзья вернулись в Цветочный город, он встретился с Булькой.

Синеглазка — малышка из Зелёного города, куда аварийно приземлились путешественники из Цветочного города. Незнайка во время пребывания в Зелёном городе жил в доме, где жила Синеглазка с другими малышками. Охарактеризована как справедливая и рассудительная малышка.

Сахарин Сахариныч Сиропчик — коротышка Цветочного города, который любит сироп и прочие вкусные напитки. Любит одеваться в клетчатую одежду. Соревновался с Пончиком в толщине во время полета на воздушном шаре.

Скуперфильд — персонаж последней книги трилогии о Незнайке. Житель города Брехенвиля, невероятный скряга и жадина. При этом ещё и слегка глуповат. Примером служат факты поведения его в гостинице, в лесу и в поезде, а также указания, которые он отдавал своим «горлодёрикам» (брокерам) — продавать акции гигантских растений по фертингу штука, в результате которых он почти прогорел, ибо к тому времени Общество гигантских растений лопнуло, и акции стали просто бумагой, но он ничего не знал о новостях биржи, потому что ему жалко было денег на газеты. Всю жизнь страдал от страха лишиться всех своих денег. Избавился от этого страха, когда и вправду лишился всех своих денег. В лес попал первый раз с помощью господина Крабса (помощника Спрутса), где находился продолжительное время связанным до прихода Миги и Жулио. Последние хотели за свою «заботу» получить вознаграждение, но Скуперфильд сумел от них сбежать, стукнув Жулио по голове тростью. После чего блуждал по лесу, был покусан муравьями. В тумане набрёл на картофельное поле, где набрал картофельные клубни, не подозревая, что это такое. Был прогнан сторожем. Лишился части своих капиталов в результате неудачных финансовых махинаций с акциями «Общества гигантских растений». После снижения им зарплаты на фабрике рабочие устроили забастовку. Попытка нанять новых провалилась — свои рабочие не пустили их на фабрику и поколотили. После прилёта Знайки с друзьями рабочие прогнали Скуперфильда и взяли фабрику в свою собственность. Впоследствии Скуперфильд перевоспитался и поступил работать на свою собственную макаронную фабрику. С тех пор каждый день ходит в зоопарк, так как очень любит животных (особенно после посещения леса вместе с Крабсом) и природу.

Спрутс — самый богатый и влиятельный лунатик. Он очень любит существующий режим и крайне болезненно реагирует, когда кто-то пытается разбогатеть, не согласовав это с ним. Ещё сильнее он не любит тех, кто богатеет на благих целях, как это происходит с Обществом гигантских растений. Является очень опасным противником для положительных персонажей, особенно после того, как смог переманить на свою сторону слабохарактерных Мигу и Жулио, но вскоре ему приходится оказаться в такой ситуации, когда его деньги уже оказываются бессильными. Правда, это делает его ещё опаснее — ведь он совместно с Жулио взорвал ракету ФИС.

Клёпка — эксцентричный инженер Солнечного города. Имеет холеричный темперамент и очень подвижен. Изобретатель. Его многофункциональный трансформирующийся и всепроходимый автомобиль поразил Незнайку во время путешествия в Солнечный город. Совершил путешествие на Луну, где был ранен в столкновении с полицией.

Крабс — управляющий мануфактурщика Спрутса, ловкий переговорщик. Убедил Мигу и Жулио развалить общество гигантских растений, а затем сбежал с Мигой, предав Жулио.

Мигль — один из лунных полицейских (интересно отметить, что имена всех полицейских, судьи и частного детектива т.е. тех, кто работает с законами и преступниками, оканчиваются на «гль»). Ведет регистрацию правонарушений и предварительное дознание. Обладает плоским юмором. Считает себя первым человеком в управлении, поскольку задержанные попадают сначала именно к нему. По биометрическим данным ошибочно идентифицировал арестованного Незнайку как опасного преступника, грабителя банков Красавчика. Коррумпирован. Вымогал у Незнайки взятку.

Селёдочка и Фуксия — учёные из Солнечного города, конструкторы как минимум трех ракет, летавших к Луне.

Другие персонажи

  • Альфа и Мемега — учёные-астрономы с Луны. Доказали существование внешней Земли.
  • Арбузик — знаменитый архитектор, который нашёл замечательный способ строить очень красивые здания и изобрёл целый ряд новых строительных материалов. Упоминается Кубиком.
  • Белочка — подруга Синеглазки.
  • Бигль — детектив, нанятый госпожой Миногой. Следил за Незнайкой.
  • Блинчик — знаменитый артист-трансформатор, который выступал в солнечногородском эстрадном театре.
  • Болтик — телерепортёр из Фантомаса. Вёл репортаж про рейд полицейских на деревню Нееловку, где сеялись гигантские растения.
  • Брыкун — один из ослов, превращённых Незнайкой в коротышку. Напарник Калигулы и Пегасика.
  • Бубенчик — упоминается при обсуждении случая с исчезновением Листика одним из пассажиров девятого номера автобуса в Солнечном городе как его знакомый, который «заблудился однажды ночью на улице и никак не мог найти дорогу домой».
  • Бублик — житель Змеёвки и водитель газированного автомобиля.
  • Букашкин — газетный читатель из Солнечного города, опубликовавший «большую статью в газете» про безобразия ветрогонов.
  • Буковка — подруга Листика. Совместно с ним основала книжный театр.
  • Вертибутылкин — архитектор из Солнечного города, создавший первый проект вращающегося дома в Солнечном городе «несколько лет назад».
  • Ворчун — ворчливый персонаж, вечно всем недовольный. Живёт в Цветочном городе.
  • Вригль — судья в Давилоне. На суде признал Незнайку не известным гангстером Красавчиком, а «шантрапой с пустыми карманами» и приказал выставить на улицу (по сути, оправдал, если можно так выразиться).
  • Галочка — соседка Синеглазки.
  • Гвоздик — житель Змеёвки и хулиган, позже исправившийся.
  • Гризль — лунный журналист, главный редактор газеты «Давилонские юморески», принадлежащей Спрутсу, и мастер пиара. Сам же на него покупается (планирует купить акции гигантских растений)
  • Грязинг — лунный капиталист и производитель мыла. У него в доме Козлик когда-то работал истопником.
  • Гусля — музыкант и композитор Цветочного города. Пытался научить Незнайку музыке. Летал со Знайкой на Луну.
  • Дракула — один из лунных капиталистов и крупнейший землевладелец, которому принадлежит всё побережье, начиная от Лос-Паганоса вплоть до Лос-Свиноса. Впоследствии — соляной магнат и председатель соляного бредлама. Вместе с другими соляными магнатами довёл Пончика и других мелких солепромышленников до банкротства.
  • Дригль — один из лунных полицейских и охранник в каталажке.
  • Дрянинг — один из лунных олигархов, владелец платных ночлежек для бездомных и член большого бредлама.
  • Дубс — один из лунных олигархов, владелец лесопильных заводов и член большого бредлама. Туго соображает.
  • Ёлочка — соседка Синеглазки.
  • Ёршик — предводитель толпы пешеходов Солнечного города, пытавшихся отнять шланг у обливавшихся водой Пегасика и Незнайки.
  • Жадинг — один из лунных олигархов и член большого бредлама. Соперничает в жадности со Скрягинсом и Скуперфильдом.
  • Заинька — подруга Синеглазки.
  • Звёздочка — певица из эстрадного театра в Солнечном городе.
  • Звёздочкин — профессор, астроном из Солнечного города и оппонент Знайки, впоследствии признавший свою неправоту. Во время полёта на Луну — его ближайший помощник.
  • Иголочка — сотрудница художественного отдела на одёжной фабрике в Солнечном городе.
  • Калачик — машинист комбайнов и житель Солнечного города.
  • Калигула — один из ослов, превращённых Незнайкой в коротышку. Напарник Брыкуна и Пегасика (по сути, их неформальный лидер).
  • Кантик и Квантик — лунные физики.
  • Капелька — жительница Цветочного города. Упоминается как малышка, которая «каждый раз плакала, как только начинался дождь».
  • Карасик — мастер на одёжной фабрике в Солнечном городе, а также актёр в театре.
  • Караулькин — милиционер из Солнечного города, который при задержании Незнайки за обливание водой из шланга сидел у пульта в отделении милиции. Маленького роста и толстенький.
  • Кисонька — подруга Ласточки.
  • Клопс — житель Давилона и владелец сада, куда Незнайка спустился на парашюте. Травил Незнайку собаками.
  • Клюшкин - приятель Шутилы и Коржика.
  • Козявкин — профессор из Солнечного города. Раскрыл тайну общественного явления ветрогонов.
  • Колосок — лунатик и крестьянин из деревни Нееловки близ лунного города Фантомаса. Первым встретил Знайку с друзьями, прилетевшими на ракете «ФИС».
  • Компрессик — доктор из больницы Солнечного города.
  • Кубик — архитектор из Солнечного города. Летал со Знайкой на Луну.
  • Кубышка — соседка Синеглазки.
  • Ластик — известный писатель из Солнечного города. Упоминается как автор книги «Тридцать три весёлых воронёнка», использовавшейся доктором Компрессиком при лечении милиционера Свистулькина.
  • Ласточка — подруга Кисоньки.
  • Лилия — дежурный директор солнечногородской гостиницы «Мальвазия».
  • Листик — малыш из Солнечного города, превращённый Незнайкой в осла, типичный «книгоглотатель», основатель книжного театра и друг Буковки.
  • Маковка - малышка, доставившая в больницу милиционера Свистулькина.
  • Маргаритка — соседка Синеглазки.
  • Медуница — врач Зелёного города.
  • Микроша — житель Цветочного города и друг Топика.
  • Минога — богатая любительница собак в Сан-Комарике. У неё Незнайка работал собачьей няней. Узнав от сыщика Бигля, что Незнайка водил вверенных ему собак в ночлежку, лично явилась туда и, увидев, что её питомцы лежат на грязном полу и забавляются крысами, устроила громкий скандал, объявив Незнайке, что он уволен.
  • Молчун — житель Цветочного города. Почти всегда молчит.
  • Мстигль — обер-атаман и начальник полиции Фантомаса. Руководил нападением на ракету «ФИС».
  • Мушка — подруга Кнопочки и Гуньки, который защитил её и Кнопочку от Незнайки. Наблюдала за отлётом воздушного шара.
  • Ниточка — художница на одёжной фабрике в Солнечном городе и шахматистка из Шахматного городка.
  • Пегасик — один из ослов Солнечного города, превращённых Незнайкой в коротышку. Напарник Брыкуна и Калигулы.
  • Пёрышкин — газетный корреспондент из Солнечного города.
  • Покладистый — бездомный из Сан-Комарика и обитатель ночлежки. Стремится во всём видеть хорошее. В этом отношении — оппонент Строптивого.
  • Пуговка — художница на одёжной фабрике в Солнечном городе.
  • Пушинка - подруга Синеглазки.
  • Растеряйка — житель Цветочного города, склонный всё терять и забывать.
  • Рогалик — житель Космического городка, первым заметивший исчезновение ракеты.
  • Ромашка — малышка из Цветочного города. Наблюдала за отлётом воздушного шара.
  • Самоцветик — поэтесса в Зелёном городе.
  • Сапожкин — милиционер, который «схватил за шиворот Супчика и потащил в отделение милиции», а затем арестовал его на 7 суток.
  • Свистулькин — милиционер из Солнечного города, задержавший Незнайку за обливание водой из шланга и отправивший его в отделение милиции. Длинненький и худой. После разрушения Незнайкой отделения милиции получил травму головы (вероятно, сотрясение мозга) и на время потерял память.
  • Седенький — крестьянин-лунатик, бедняк, и первый акционер Общества гигантских растений, давший интервью в прессу.
  • Скрягинс — один из лунных олигархов и член большого бредлама.
  • Смекайло — писатель города Змеёвки. Дал паяльник Винтику и Шпунтику для ремонта автомобиля.
  • Снежинка — коллега (сослуживица) Синеглазки.
  • Совесть Незнайки — постоянно упрекает его ночью за плохие поступки.
  • Соломка — учёная, агроном и селекционер арбузов из Зелёного города.
  • Стекляшкин — астроном Цветочного города. Летал со Знайкой на Луну.
  • Стрекоза — подруга Синеглазки.
  • Строптивый — бездомный из Сан-Комарика и обитатель ночлежки. Ругает господина Дрянинга, владельца гостиницы. В этом отношении — оппонент Покладистого.
  • Супчик и Кренделёк — жители Солнечного города и ветрогоны, повздорившие на улице.
  • Таракашкин — читатель Солнечного города, поместивший ответ на статью Букашкина в «другой газете». Упоминается, что со статьями «по этой теме» также выступили Гулькин, Мулькин, Промокашкин, Черепушкин, Кондрашкин, Чушкин, Тютелькин, Мурашкин, а также профессорша Мордочкина.
  • Топик — житель Цветочного города и друг Микроши. Изначально не верил в то, что шар полетит.
  • Торопыжка — житель Цветочного города. Всё время торопится и не сидит на месте.
  • Тупс — один из лунных олигархов и член большого бредлама. Как и господин Дубс, не блещет умом.
  • Тюбик — художник Цветочного города. Учил Незнайку живописи и писал портреты жительниц Зелёного города. Летал со Знайкой на Луну.
  • Фантик — конферансье из эстрадного театра в Солнечном городе.
  • Фигура — шахматный чемпион из Солнечного города. Сконструировал большой шахматный автомат.
  • Фикс и Фекс — слуги Клопса. Первый из них поймал Незнайку за поеданием малины и, пленив, силой доставил к Клопсу. Второй привёл собак, чтобы Клопс мог травить ими Незнайку.
  • Фигль — один из лунных полицейских и патрульный. Судя по имени, склонен к грубости, садизму и психопатии. Задержал Незнайку после неоплаченного обеда в столовой и доставил в полицейское управление.
  • Фляжкин — приятель Шутилы и Коржика.
  • Фунтик — певец из эстрадного театра в Солнечном городе.
  • Хапс — хозяин гостиницы «Изумруд» в лунном городе Давилоне, где бесплатно поселился Незнайка после прибытия им в образе космонавта и широкой пиар-акции на телевидении и радио.
  • Цветик — псевдоним поэта Пудика из Цветочного города. Взят потому, что поэты, согласно книге, «любят красивые имена».
  • Цилиндрик — инженер, который упоминается Карасиком при демонстрации большого текстильного котла системы инженера Цилиндрика на одёжной фабрике в Солнечном городе.
  • Циркуль — знаменитый путешественник-велосипедист из города Катигорошкина, решивший объехать все коротышечьи города, «какие только были на свете». Упоминается при объяснении имени Пачкули Пёстренького.
  • Чубчик — садовник в Солнечном городе.
  • Шпилечка — художница на одёжной фабрике в Солнечном городе.
  • Шприц — доктор из Давилона. Во время торжественной встречи пришельца из космоса вызвался бесплатно обследовать его. Прослушивая Незнайку, заодно рекламировал свои услуги и цены.
  • Штучкин — театральный режиссёр-ветрогон из Солнечного города.
  • Шурупчик — житель Змеёвки, механик и изобретатель, у которого всё на кнопках.
  • Шутило и Коржик — жители Солнечного города, два друга и острословы. Ошибившись дверью, раненый Свистулькин заснул в их квартире.

См. также

Напишите отзыв о статье "Персонажи книг о Незнайке"

Примечания

  1. [www.nosovnn.org/kri.html Николай Николаевич Носов Критика С. Самоделовой]

Отрывок, характеризующий Персонажи книг о Незнайке

Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.
Он подозвал к себе старших генералов.
– Ma tete fut elle bonne ou mauvaise, n'a qu'a s'aider d'elle meme, [Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться больше не на кого,] – сказал он, вставая с лавки, и поехал в Фили, где стояли его экипажи.


В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.
Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось так много народа, что денщики принесли еще лавку и поставили у стола. На лавку эту сели пришедшие: Ермолов, Кайсаров и Толь. Под самыми образами, на первом месте, сидел с Георгием на шее, с бледным болезненным лицом и с своим высоким лбом, сливающимся с голой головой, Барклай де Толли. Второй уже день он мучился лихорадкой, и в это самое время его знобило и ломало. Рядом с ним сидел Уваров и негромким голосом (как и все говорили) что то, быстро делая жесты, сообщал Барклаю. Маленький, кругленький Дохтуров, приподняв брови и сложив руки на животе, внимательно прислушивался. С другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую, с смелыми чертами и блестящими глазами голову, граф Остерман Толстой и казался погруженным в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения, привычным жестом наперед курчавя свои черные волосы на висках, поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Твердое, красивое и доброе лицо Коновницына светилось нежной и хитрой улыбкой. Он встретил взгляд Малаши и глазами делал ей знаки, которые заставляли девочку улыбаться.
Все ждали Бенигсена, который доканчивал свой вкусный обед под предлогом нового осмотра позиции. Его ждали от четырех до шести часов, и во все это время не приступали к совещанию и тихими голосами вели посторонние разговоры.
Только когда в избу вошел Бенигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но настолько, что лицо его не было освещено поданными на стол свечами.
Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
– Священную древнюю столицу России! – вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Бенигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. – Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом.) Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение». (Он откачнулся назад на спинку кресла.)
Начались прения. Бенигсен не считал еще игру проигранною. Допуская мнение Барклая и других о невозможности принять оборонительное сражение под Филями, он, проникнувшись русским патриотизмом и любовью к Москве, предлагал перевести войска в ночи с правого на левый фланг и ударить на другой день на правое крыло французов. Мнения разделились, были споры в пользу и против этого мнения. Ермолов, Дохтуров и Раевский согласились с мнением Бенигсена. Руководимые ли чувством потребности жертвы пред оставлением столицы или другими личными соображениями, но эти генералы как бы не понимали того, что настоящий совет не мог изменить неизбежного хода дел и что Москва уже теперь оставлена. Остальные генералы понимали это и, оставляя в стороне вопрос о Москве, говорили о том направлении, которое в своем отступлении должно было принять войско. Малаша, которая, не спуская глаз, смотрела на то, что делалось перед ней, иначе понимала значение этого совета. Ей казалось, что дело было только в личной борьбе между «дедушкой» и «длиннополым», как она называла Бенигсена. Она видела, что они злились, когда говорили друг с другом, и в душе своей она держала сторону дедушки. В средине разговора она заметила быстрый лукавый взгляд, брошенный дедушкой на Бенигсена, и вслед за тем, к радости своей, заметила, что дедушка, сказав что то длиннополому, осадил его: Бенигсен вдруг покраснел и сердито прошелся по избе. Слова, так подействовавшие на Бенигсена, были спокойным и тихим голосом выраженное Кутузовым мнение о выгоде и невыгоде предложения Бенигсена: о переводе в ночи войск с правого на левый фланг для атаки правого крыла французов.
– Я, господа, – сказал Кутузов, – не могу одобрить плана графа. Передвижения войск в близком расстоянии от неприятеля всегда бывают опасны, и военная история подтверждает это соображение. Так, например… (Кутузов как будто задумался, приискивая пример и светлым, наивным взглядом глядя на Бенигсена.) Да вот хоть бы Фридландское сражение, которое, как я думаю, граф хорошо помнит, было… не вполне удачно только оттого, что войска наши перестроивались в слишком близком расстоянии от неприятеля… – Последовало, показавшееся всем очень продолжительным, минутное молчание.
Прения опять возобновились, но часто наступали перерывы, и чувствовалось, что говорить больше не о чем.
Во время одного из таких перерывов Кутузов тяжело вздохнул, как бы сбираясь говорить. Все оглянулись на него.
– Eh bien, messieurs! Je vois que c'est moi qui payerai les pots casses, [Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки,] – сказал он. И, медленно приподнявшись, он подошел к столу. – Господа, я слышал ваши мнения. Некоторые будут несогласны со мной. Но я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я – приказываю отступление.
Вслед за этим генералы стали расходиться с той же торжественной и молчаливой осторожностью, с которой расходятся после похорон.
Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…


В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.