Символ лиры

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Знак лиры»)
Перейти к: навигация, поиск
Символ лиры
Название символа

Lira sign

Юникод

U+20A4

HTML

₤

Заглавная форма

Строчная форма

Рукописная форма

Группа в Юникоде

Currency Symbols

Дополнительная информация
  8354  8355  8356  8357  8358

Символ или знак лиры ()типографский символ, который входит в группу «Символы валют» (англ. Currency Symbols) стандарта Юникод: оригинальное название — Lira sign  (англ.); код — U+20A4. Предназначался для представления денежных единиц с названием «лира», но не получил широкого распространения. Предпочтительнее использовать в этом качестве символ фунта (£, U+00A3).





Начертание

Символ «₤» представляет собой заглавную латинскую букву «L», перечеркнутую одной или двумя горизонтальными штрихами. Конкретное начертание зависит от использованного шрифта. Часто в одном и том же шрифте, если знак «£» (U+00A3) выполнен с одним штрихом, то знак «₤» (U+20A4) прорисовывается с двумя[1][2].

Происхождение символа

Либра (лат. libra — весы, баланс, равновесие) — ключевая единица измерения массы в Древнем Риме. От неё произошли названия денежных единиц и единиц измерения массы многих европейских стран: лира (итал. lira) в Италии, ливр (фр. livre) во Франции, либра (исп. libra) в Испании[3], литра (др.-греч. λίτρα) в Византии[4]. Другая линия терминов происходит от второй части полной версии древнеримского термина — либральный вес (лат. libra pondo — дословно «сбалансированный, должный, правильный вес»): фунт (англ. pound) в Англии, пунт (ирл. punt) в Ирландии, фунд (нем. Pfund) в германских государствах, русский фунт и другие фунты, использовавшиеся как единицы измерения массы и денежные единицы[5][6][7][8]. Вне зависимости от заимствованной части полного наименования древнеримской единицы измерения (libra или pondo), которая стала названием местной денежной единицы или единицы измерения массы, их сокращения, усвоенные европейцами, как правило, образованы от латинского слова libra, даже если они и называются фунтами — «lib», «lb», «℔», «L», «», «£»[8].

Использование в качестве сокращения названий денежных единиц

Символ «₤» должен был использоваться для представления итальянской лиры, а также некоторых других валют с названием «лира». Он был включён в Юникод только для совместимости с кодировочной таблицей HP Roman-8, которая использовалась в драйверах для принтеров, но не получил широкого распространения. Более предпочтительным вариантом для представления валют с названием «лира» является символ фунта£ (U+00A3)[1][9].

С 2012 года у турецкой лиры появился собственный знак — ₺ (U+20BA), до этого могли использоваться и символ фунта («£»), и символ лиры («₤»).

Напишите отзыв о статье "Символ лиры"

Примечания

  1. 1 2 [www.unicode.org/versions/Unicode8.0.0/ch22.pdf Unicode: Символы валют (§ 22.1)]
  2. [www.microsoft.com/typography/developers/fdsspec/monetary.htm Monetary symbols]. — Microsoft Corp., 1998—2001.
  3. [books.google.ru/books?id=jgSNmsXG1jwC&pg=PA466&dq=%E2%84%94+libra+pound+livre+lire&hl=ru&sa=X&redir_esc=y#v=onepage&q=%E2%84%94%20libra%20pound%20livre%20lire&f=false Medieval European Coinage: With a Catalogue of the Coins in the Fitzwilliam Museum, Cambridge 14. Italy (III), South Italy, Sicily, Sardinia, Том 14, Часть 3. — Cambridge University Press, 1998. — P. 466]
  4. НС, 1980, «[www.numizm.ru/html/l/litra.html Литра]».
  5. НС, 1980, «[www.numizm.ru/html/f/funt.html Фунт]».
  6. [books.google.ru/books?id=OL60E3r2yiYC&pg=PA886&dq=libra+pondo+%D0%B2%D0%B5%D1%81&hl=ru&sa=X&redir_esc=y#v=onepage&q=libra%20pondo%20%D0%B2%D0%B5%D1%81&f=false Webster's II New College Dictionary. — Houghton Mifflin Harcourt, 2005. — P. 886]
  7. [books.google.ru/books?id=VigsBojU2c4C&pg=PT51&dq=libra+pondo+%D0%B2%D0%B5%D1%81&hl=ru&sa=X&redir_esc=y#v=onepage&q=libra%20pondo%20%D0%B2%D0%B5%D1%81&f=false An Etymological Dictionary of Modern English. — Courier Corporation, 2012. — P. 1134]
  8. 1 2 Menninger, 1969, p. 353.
  9. [www.unicode.org/charts/PDF/U20A0.pdf Unicode: Currency Symbols (Range: 20A0–20CF)]

Источники

  • [www.numizm.ru/ Нумизматический словарь] / [Автор: Зварич В.В.]. — 4-е изд.. — Львов: Высшая школа, 1980.
  • Menninger K. [books.google.ru/books?id=RXbCAgAAQBAJ&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Numbers Words and Number Symbols: A Cultural History of Numbers]. — Cambridge: The M.I.T. Press, 1969. — ISBN 0-486-27096-3.

Ссылки

  • [unicode.org/cldr/utility/character.jsp?a=20A4 Unicode Utilities: ₤]
  • [graphemica.com/₤ graphemica.com: ₤]
  • [unicode-table.com/ru/20A4 unicode-table.com: ₤]
  • [www.pinterest.com/RURsign/lira-sign/ Pinterest: Lira Sign]

Отрывок, характеризующий Символ лиры

– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.