Знак 1-го Кубанского (Ледяного) похода

Знак 1-го Кубанского (Ледяного) похода
Страна	Россия Россия; Вооружённые силы Юга России
Тип	знак отличия
Кем вручается	всем первопоходникам Добровольческой армии
Статус	не вручается
Статистика
Дата учреждения	1918 год
Количество награждений	около 4600

«Знак отличия 1-го Кубанского (Ледяного) похода» — награда времён гражданской войны, учрежден в августе 1918 года приказом главнокомандующего Вооружёнными силами Юга России генерал-лейтенантом А. И. Деникиным. Знак вошёл в историю Белого движения как самая уважаемая и почитаемая награда.

Знак был учрежден в память беспримерного Первого Кубанского (Ледяного) похода Добровольческой армии для всех участников похода. Участникам боевых действий выдавался знак на Георгиевской ленте, для тех, кто непосредственного участия в боях не принимал — на Владимирской ленте. Знак представляет собой терновый венец, изготовленный из серебра, пересеченный мечом рукоятью вниз (в отличие от знака отличия Военного ордена «За Великий Сибирский поход», меч на котором был из золота). На обратной стороне имелся порядковый номер знака. Право на награждение знаком имели все участники похода.

Знаком под № 1 посмертно был награждён Л. Г. Корнилов. Всего в конце 1918 года на Юге России по заказу командования ВСЮР было единовременно изготовлено 5 000 знаков. Из них 400 так и не были выданы. Невыданные знаки были утоплены в Дунае в 1944 году, во время эвакуации Главного правления Союза участников 1-го Кубанского похода из Белграда перед его занятием Красной армией.

См. также

• Награды Белого Движения
• Знак отличия Военного ордена «За Великий Сибирский поход»
• Знак Екатеринославского похода

Литература

• Дуров В. И. Отечественные награды: 1918 - 1991 гг. — М.: Просвещение, 2005. — 255 с. — ISBN 5090141908, 9785090141901.
• Рудиченко А. И. Награды и знаки белых армий и правительств 1917 — 1922 гг. — 2-е. — М.: Любимая книга, 2008. — С. 35 — 61, 446 — 480. — 494 с. — ISBN 1-932525-63-7.

Отрывок, характеризующий Знак 1-го Кубанского (Ледяного) похода

– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
– Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как вы добры.
Он хотел уйти.
– Постойте, два слова. Une fois passe aux gardes… [Раз он перейдет в гвардию…] – Она замялась: – Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж…
Князь Василий улыбнулся.
– Этого не обещаю. Вы не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.
– Нет, обещайте, я не пущу вас, милый, благодетель мой…
– Папа! – опять тем же тоном повторила красавица, – мы опоздаем.
– Ну, au revoir, [до свиданья,] прощайте. Видите?
– Так завтра вы доложите государю?
– Непременно, а Кутузову не обещаю.
– Нет, обещайте, обещайте, Basile, [Василий,] – сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
– Но как вы находите всю эту последнюю комедию du sacre de Milan? [миланского помазания?] – сказала Анна Павловна. Et la nouvelle comedie des peuples de Genes et de Lucques, qui viennent presenter leurs voeux a M. Buonaparte assis sur un trone, et exaucant les voeux des nations! Adorable! Non, mais c'est a en devenir folle! On dirait, que le monde entier a perdu la tete. [И вот новая комедия: народы Генуи и Лукки изъявляют свои желания господину Бонапарте. И господин Бонапарте сидит на троне и исполняет желания народов. 0! это восхитительно! Нет, от этого можно с ума сойти. Подумаешь, что весь свет потерял голову.]