Знамя

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Знамя — единичное флажное изделие.

Как правило, знамя изготавливается из дорогостоящих материалов и богато украшается лентами, вышивкой, бахромой, кистями. Само полотнище изготавливают из двух прямоугольных кусков ткани, сшивая их по периметру. Знамя крепят непосредственно к древку с помощью специальных знамённых гвоздей. Единственным признаком отличия знамени от флага является наличие заостренного наконечника[1].

Знамя — воинская хоругвь, под которой соединяются верные своему долгу воины.

«впредь знаменам и штандартам служить бессрочно»

— Император Павел, 30 апреля 1797 г.

В России имперского периода имелись Государственное знамя Российской Империи и в Русской Императорской Армии (РИА) знамёна полковые (в кавалерийских полках — штандарты) и войсковые (у казачьих войск)[2]. Утрата знамени его владельцем, например воинской частью, считается большим позором.





История знамени в России

Стяги

В конце XIV века на русских стягах начали изображать лик Спасителя. Стяги с изображением Спасителя начали называть знамением. В XVI веке слова знамение и стяг встречаются одинаково часто. В конце XVI века слово стяг встречается всё реже, а в начале XVII века выходит из употребления[3].

Прапор

Прапор — небольшое знамя с длинными хвостами, личный знак родовитых людей.

В России прапоры появились не ранее XVI века, изначально использовались боярами. В XVII веке прапоры получают широкое распространение, к концу столетия прапором обладают все крупные должностные лица.

Воинские знамёна

Боевое знамя воинской части — официальный символ и воинская реликвия воинской части, олицетворяет её честь, доблесть, славу и боевые традиции, указывает на предназначение воинской части и её принадлежность.

Российская Империя

По уставу Петра I прапорщик и знамённый взвод за утрату знамени подлежали смертной казни, а воинская часть — расформированию. Взятие же неприятельского знамени непременно вознаграждалось либо звонкой монетой, либо повышением в звании, что вдохновляло на подобные подвиги.

В XVIII веке знамёна выдавались только линейной пехоте. Кавалерийским частям выдавали штандарты. Штандарты впервые были выданы кирасирам в 1731 году. До 1882 года драгуны имели знамёна пехотного образца, но меньшего размера и обшитые бахромой.

С начала XVIII века знамя выдавалось каждой роте. Знамя первой роты считалось полковым — оно было белого цвета, остальные знамёна — цветные. С середины XVIII века знамёна выдавались батальонам, а с начала XIX века — только полкам.

До конца XVIII века знамя выдавалось на время. При воцарении нового императора знамёна уничтожались, а вместо них выдавались знамёна нового образца. С начала XIX века знамёна начали храниться в полка́х; они хранились в цейхгаузах, а позже в музеях. В торжественных случаях старые знамёна выносили в строй.

Древки знамён цветные — по родам и видам родов войск. В навершии древка размещался двуглавый орёл, под навершиями повязывали шнуры с кистями. В начале XIX века были введены наградные Георгиевские знамёна. Во второй половине XIX века полкам в честь их 100-летнего и более юбилея вместо шнуров выдавались ленты — Андреевские для гвардейских полков и Александровские для обычных.

Основным изображением на знамени был двуглавый орёл. В XVIII веке также изображались гербы полков, которые соответствовали гербам городов, в которых формировался полк, или Императорские вензели.

В 1731 году в углах знамён появились цветные, как правило, красные наугольники. В 1760-е годы наугольники приобрели клиновидную форму, так что центральная часть знамени имела вид креста с расширяющимися концами. Этот рисунок знамени был утверждён в 1797 году императором Павлом I, впервые постановившем, что знамя является не «войсковым имуществом», а «реликвией» и «святыней». При Павле впервые частям, утратившим знамена, было отказано в выдаче новых.

Образец 1797 года представлял собой квадратное полотнище, составленное из 16 кусков разноцветной ткани, образующих общий рисунок в виде креста и углов. Тогда же были введены т. н. белые (с белым крестом) и цветные знамена. Белое знамя выдавалось одно на полк (как правило, в 1-ю роту) и считалось полковым, цветные знамена распределялись по батальонам. В центре всех знамен в зеленом венке на золотом (золото-оранжевом) медальоне под большой короной располагался коронованный двуглавый орел с поднятыми крыльями, скипетром, державой, изображением Георгия Победоносца и Андреевской цепью вокруг последнего. В навершии знамени располагался двуглавый орел.

Этот вариант был изменен уже в 1800 году, он (в общих чертах) просуществовал до 1882 года. Венок и медальон в центре стали крупнее, орел стал изображаться вполоборота, без георгиевского изображения и андреевской цепи, но с перунами и молниями в лапах. На голубой ленте над орлом шла надпись «С нами Бог» (на обороте — «Благодать»), под орлом — только у наградных знамен на голубой ленте указывалась причина награды. Знамя выглядело как крест с расширяющимися концами (для цветных знамен цвет креста совпадал с цветом инспекции), в несколько зауженных по сравнению с предшествующим образцом экземпляром углах — одно- или двуцветных — цветные наугольники с императорскими вензелями (в гвардии — под двумя (Императорской и Мальтийской) коронами. Вензеля вышивались золотом или серебром. В навершии знамени располагался вензель Павла.

Рисунок знамен был сохранен новым императором Александром, однако был изменен вензель, ставший на всех знаменах золотым (впрочем, старые знамена продолжали использоваться со старыми вензелями) (образец 1803 г.). «Белые» знамена полностью лишились цветных элементов и стали одинаковыми у всех полков, в которых был установлен данный образец (за небольшим исключением, так, например, цветные углы были сохранены у белого знамени в Лейб-гвардии Литовском полку (знамя пожаловано в 1811 г.)). Было установлено и отличие линейных (знамя с вензелями) и гарнизонных (знамя без вензелей) полков.

В 1806 г. были введены особые «Георгиевские» знамена за отличие (первое знамя такого типа получил Киевский гренадерский полк). На этом знамени, украшенном георгиевскими (а не простыми серебряными) лентами с кистями, орел получил на грудь изображение Георгия на красном фоне, по краям знамени (и белого, и цветного) шла золотая надпись о причине награждения, в центре навершия помещался Георгиевский крест, выкрашенный белой эмалью.

21 марта 1807 года знаменные древки повелено иметь: в 1-х полках — белые, во 2-х полках — палевые, в 3-х — кофейные, в 4-х — черные. 5 декабря В 1808 года знаменные древки повелено иметь следующих цветов: в первых гренадерских и мушкетерских полках дивизий — желтого, во вторых — черного, в третьих — белого, в четвертых — желтого, в пятых — черного.

В 1813 году были введены знамена нового типа. 24 декабря 1813 года утверждены рисунки и расцветка Георгиевских знамен для гвардейской пехоты. В отличие от образца 1803 года орел стал изображаться с опущенными крыльями, перунами и венком в лапах, корона всего одна — на острие щита. Кресты у одного знамени на полк — белые, у остальных — жёлтые. Углы: нижняя половина — по цвету дивизии (в 1-й белые, во 2-й чёрные); верхняя половина — по цвету полка в дивизии (красные, светло-синие, белые и зеленые). В углах вензели Александра I. Изготовлены и отправлены в гвардейские полки были только цветные знамена (то есть с жёлтым крестом), так как белые знамена отменены в 1814 году — сначала в армейских, а затем и в гвардейских полках.

19 июня и 3 августа 1816 года утверждены образцы знамен армейских гренадерских и пехотных полков. Они повторяли гвардейский образец 1813 года, но кресты у всех знамен были зелеными, а орел имел вид, напоминавший орла на гвардейских киверах. Углы у пехотных полков белые, у гренадерских — состоят из двух половин: верхние красные, нижние по цвету дивизий (белые, черные или желтые). Навершие представляло собой граненую восьмигранную трубку с копьем, в копье орел с перунами и венком в лапах.

С 1827 года в армии решено жаловать знамена и частям легкой пехоты (карабинерам, егерям) и инженерных войск (саперам, пионерам). Знамена повторяли образец знамен гренадерских и пехотных, но имели дополнительные полоски по шву креста и углов.

  • У карабинер полоски желтые.
  • У первых егерских полков дивизий светло-синие
  • У вторых егерских полков дивизий красные,
  • у сапер и пионер — черные.

В 1857 году появился новый образец знамени. Углы полотнища теперь были одинаковыми для всех полков: разделенные по-диагонали на черные и белые поля. Крест отделялся от углов тонкими оранжевыми полосками, такие же полоски делили углы пополам. Надписи отличия на Георгиевских знаменах шли по периметру полотнища. В оранжевом медальоне в центре полотнища помещался двуглавый орел, утверждённого в этом же году «геральдизированного» образца (разработанного бароном Б.Кене). Изменились общие пропорции орла, на крыльях появились кроме крупных маховых перьев и маленькие нитеобразные (в подражание германскому орлу), хвост орла приобрел характер орнамента, Святой Георгий на груди орла повернут в правую геральдическую (то есть в левую относительно зрителя) сторону. Медальон окружался венком и венчался короной.

На юбилейных знаменах в нижней части венка дорисовывалась голубая лента с юбилейными датами

Указ от 31 августа 1857 «О цвете знаменных и штандартных древок» устанавливал: древки в гвардейской пехоте: в первых полках дивизии — жёлтые, во вторых полках — черные, в третьих полках — белые, в четвертых — черные, в саперном батальоне — черные, стрелковый батальонах — черные. В пехоте в гренадерских и армейских частях: в первых полках дивизии — желтые, во вторых — черные, в третьих — белые, в четвертых полках, саперных батальонах, стрелковых батальонах, линейных батальонах — черные. Во внутренних гарнизонных батальонах — черные. В военно-учебных заведениях — так же как в пехотных дивизиях побатальонно. В Санкт-Петербургских и Московских военно-учебных округах, где батальонов более 4-х, установлено у пятых иметь цвет древок как у 1-х батальонов, у 6-х — как у вторых батальонах.

Приказом по военному ведомству от 18 ноября 1876 года император установил иметь на Георгиевских знаменах гвардии — навершия (двуглавых орлов) по особому образцу из золоченой или высеребрянной бронзы, с лавровыми венками под ними, в которых укрепляется знак ордена Св. Георгия 1-й степени.

Величина полотнища знамени была уменьшена до 1 арш. 13 вершков. Композиция знамен была в общем сохранена. Гвардейские знамена имели как и прежде жёлтые кресты. Армейские знамена — белые кресты. Для отличия знамен гренадерских частей, на всех четырех концах креста знамени рисовали золотые пылающие гренады, обращенные пламенем к краям знамени. Углы (под вензелями) в армейских частях устанавливались следующими:

а) в пехоте: — в 1-х полках дивизий поле красное;

— в 2-х полках дивизий поле светло-синее;

— в 3-х полках дивизий поле белое;

— в 4-х полках дивизий поле темно-зеленое.

В стрелковых батальонах — малиновое.

В саперных батальонах — черное.

В линейных батальонах поле по цвету плечевых погонов: в Кавказских и Западно-Сибирских — белое, в Туркестанских — светло-синее, в Оренбургских и Восточно-Сибирских — темно-зеленое. В крепостных и губернских полках и батальонах темно-зеленое. Указом от 11 апреля 1878 года (приказ по Военному ведомству от 31 октября) был установлен новый знак отличия — широкая георгиевская лента с надписью отличия полка (узкая георгиевская лента без надписей использовалась и ранее и была принадлежностью Георгиевских знамен). Упомянутые георгиевские ленты становились неотъемлемой частью знамени или штандарта и с них не снимались. «Лента имела ширину 2 2/8 вершка и длину 2 аршина 2 вершка, она перегибалась посередине и складывалась под углом 10°; перегиб зажимался в серебряную скобу с кольцом для навешивания на знамя (штандарт). У этой скобы к ленте золотой или серебряной (по прибору) пуговицей гвардейского образца (с изображением государственного герба) пришивался бант. Концы ленты обшивались двойной серебряной канительной бахромой длиной 3 вершка, внутри которой вшивались кисти из крученых черных и оранжевых шелковых ниток. В нижней части верхнего конца ленты, отступя 1 вершок от бахромы, прикреплялся знак (крест) ордена Св. Георгия 1-й степени. Над крестом на расстоянии 1 1/2 вершка (6,66 см) прикреплялся золотой или серебряный (по прибору) кованый вензель императора, пожаловавшего отличие, по образцу, установленному для юбилейных лент, то есть высотой с короной 2 вершка (8,88 см) и шириной 1 5/8 вершка (7,21 см). Отступя 1 вершок от вензеля, вышивалась золотом или серебром надпись отличия, за которое пожалована лента. На втором конце ленты прикреплялись звезда ордена Св. Георгия и вензель на аналогичных расстояниях, а также золотом или серебром вышивалось наименование части (подразделения). С лицевой стороны банта вышивался год пожалования ленты. Лента подвязывалась под навершие знамени (штандарта) непосредственно над георгиевской лентой со знаменными кистями так, чтобы бант приходился на лицевую сторону полотнища. Шнурок для подвязывания ленты имел длину не менее 12 вершков (53,28 см) и изготавливался из плотно скрученных серебряных ниток. Шнурок пропускался не менее трех раз в кольцо скобы и крепко завязывался. Если на знамени (штандарте) имелась юбилейная лента, то она подвязывалась несколько выше Георгиевской так, чтобы ее бант приходился с правой стороны от банта последней».

Такую награду получили только два полка — Нижегородский и Северский драгунские.

25 февраля 1880 года утвержден новый образец знамён для армейской пехоты. Несколько изменились пропорции креста: ширина креста у венка 3 и 2/8 вершка, у краев полотнища 10 и 3/8 вершка; Государственный герб высотой 8,25 вершка, шириной 7 и 3/8 вершка; корона высотою 3 и 1/8 вершка, шириной 3,75 вершка. Знамена этого образца пожаловали резервным пехотным батальонам.

В 1883 году был утверждён новый образец знамени. На одной стороне знамени масляными красками писалась полковая икона, на другой стороне — Императорский вензель, в наугольниках — двуглавые орлы. В 1900 году полковые иконы заменили на образ Спаса Нерукотворного с надписью «С нами Бог»[4].

5 августа 1897 года золотое и серебряное шитье на армейских знаменах было заменено на белое и желтое шелковое. Это объяснялось режимом экономии.

21 апреля 1900 года установлен новый образец знамени. Теперь это было цельнотканое полотнище унифицированного рисунка. На всех знаменах этого образца на лицевой стороне изображался Спас Нерукотворный, кайма иконы повторяла по цвету кайму знамени. Рамка была того же вида, что и в образце 1883 года, но в ее верхней части помещался девиз "СЪ НАМИ БОГЪ". Все надписи отличия удалялись с полотнища и оставались лишь на скобе.

Для войсковых частей нехристианских народов предусматривался вариант знамени, где вместо иконы изображался государственный двуглавый орел, а девиз "СЪ НАМИ БОГЪ" отсутствовал.

11 июня 1912 года было решено нашивать на лицевой стороне Георгиевских знамен под иконой отрезок Георгиевской ленты с надписью отличия части. Тогда же Георгиевские знамена (и новые и ранее пожалованные) получили Георгиевские ленты с кистями.

3 апреля 1914 года надпись отличия на Георгиевских знаменах было решено нашивать не на отрезке Георгиевской ленты, а по периметру рамки.

4 апреля 1917 года было приказано доставить знамена с вензелем Императора Николая II в Петроград для снятия вензеля. Во фронтовых условиях вензеля часто закрывали кусками материи.

Штандарт

Ясачное знамя

Ясачное знамя — царское знамя. Белого цвета с вышитым золотым орлом. Использовалось в торжественных случаях, например, во время Шествия на осляти, обряда водосвятия в праздник Богоявления Господня. Разворачивание ясачного знамени означало начало церемонии.

Государственное знамя

Государственное знамя — одна из Императорских регалий с изображением государственного герба. Государственное знамя использовалось при коронациях — впервые в 1741 году.

В 1882 году было утверждено Государственное знамя в виде прямоугольного золотого полотнища с чёрным двуглавым орлом под тремя коронами. На груди орла — в щите Московский герб, окружённый цепью ордена Святого Андрея Первозванного.

Знамённый комплекс

Знамённый комплекс — совокупность полотнища знамени, его конструктивных и декоративных элементов.

В состав знамённого комплекса входят:

  • Полотнище — основная часть знамени. Обычно полотнище знамени изготавливается из двух отрезов ткани, сшиваемых по периметру.
  • Бахрома — элемент или аксессуар полотнища.
  • Древко — мачта для крепления полотнища, как правило, изготовленная из дерева.
  • Знамённые гвозди — специальные гвозди, служащие для закрепления полотнища на древке.
  • Запас — часть полотнища, обёрнутая вокруг древка и предназначенная для крепления к последнему.
  • Навершие (гротик) — элемент, крепящийся на вершине древка. Обычно это металлическая фигура в виде наконечника копья, либо шар.
  • Навершие крепится к древку с помощью трубки, в ней же крепятся шнуры с кистями и ленты (с памятными надписями или орденские).
  • Скоба — элемент, крепящийся на древке ниже полотнища. Это металлическое кольцо или пластина, на котором традиционно гравируют памятные надписи (в ВС России — краткую биографию воинской части).
  • Внизу к древку прикреплён подток — это опора для знамени, выполненная из твёрдого материала.

В состав знамённого комплекса входит также предохранительный чехол знамени и панталер — перевязь через плечо знаменосца, предназначенная для ношения знамени.

См. также

Напишите отзыв о статье "Знамя"

Примечания

  1. Ульянов А. В. Русская символика. М., 2009.
  2. Полковое знамя // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
  3. Русские старинные знамёна.//Древности русского государства. Дополнения к III отделению. Сост. Лукиан Яковлев. Москва. Синодальная типография. 1865
  4. Л. В. Беловинский Энциклопедический словарь российской жизни и истории: XVIII-начало XX в. Из-во Олма, 2003. ISBN 5-224-04008-6
  5. </ol>

Литература

  • Габаев Г. С. Краткий очерк развития образца русских знамен и штандартов в XIX веке". // Журнал императорского русского военно-исторического общества, 1911, № 4.
  • Знамя // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
  • Кузьмин-Караваев В. Д. Знамя // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Звегинцов В. В. Знамена и штандарты русской армии. — M., 1969;
  • Соколов В. А. Флаги Российской империи и СССР в документах.
  • Таланов А. Знамена русской пехоты 1812—1814 //ВИЖ. 1991.
  • Таланов А. Штандарты русской кавалерии 1812—1814 //ВИЖ. 1991.
  • Ульянов И., Леонов О. Регулярная пехота. 1698—1801. — М., 1996.
  • Ульянов И. Регулярная пехота. 1801—1855. — М., 1996.
  • Ульянов И., Леонов О. Регулярная пехота. 1855—1918. — М., 2000.
  • Шевяков Т., Пархаев О. Знамена и штандарты императорской армии конца XIX — начала XX века. — M., 2002.

Ссылки

  • [1812-god.blogspot.ru/p/blog-page_12.html Бородинское сражение Знамена русской армии]
  • [www.flags.ru/hist.asp?hist=2 ИСТОРИЯ НА ФЛАГАХ]
  • Знамя — статья из Большой советской энциклопедии. Максименко А. С..
  • [wars175x.narod.ru/inf_r_col.html Знамена пехоты русской армии периода царствования Екатерины II (1763—1796)]
  • [www.vexillographia.ru/russia/ Знамёна российской армии]
  • [runivers.ru/lib/book6802/ Роспись знамен, штандартов и особых знаков отличий, в войсках состоящих. — СПб.: Военная Типография, 1853.— 302 с.] на сайте Руниверс
  • [archive.is/DiSS3 Образцы знамен русской армии]
  • [profilib.com/chtenie/112073/ilya-ulyanov-1812-russkaya-pekhota-v-boyu-13.php УЛЬЯНОВ ИЛЬЯ - 1812. РУССКАЯ ПЕХОТА В БОЮ]

Отрывок, характеризующий Знамя

– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.