Зобач, Григорий Григорьевич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Зобач»)
Перейти к: навигация, поиск
Григорий Григорьевич Зобач
Род деятельности:

разведчик

Дата рождения:

23 апреля 1922(1922-04-23)

Место рождения:

Шлиссельбург, Петроградская губерния, РСФСР

Гражданство:

СССР СССР

Дата смерти:

9 сентября 1976(1976-09-09) (54 года)

Место смерти:

пос. им. Морозова, Всеволожский район, Ленинградская область, РСФСР, СССР

Супруга:

Зоя Терентьевна Шестакова

Дети:

Людмила, Георгий

Награды и премии:

Григо́рий Григо́рьевич Зо́бач (23 апреля 1922 — 9 сентября 1976) — советский разведчик времён Второй мировой войны. Бывший агент германской разведки, затем советский разведчик, активный участник операций «Монастырь», «Курьеры», «Березино». Псевдонимы — Зюбин, Злобин, Кондратьев, позывной — «Сатурн».





Биография

Родился в 1922 году в Шлиссельбурге. Отец был расстрелян перед войной по приговору особой тройки как враг народа. В 1941 году окончил Белорусский техникум физической культуры (Высшую школу тренеров). До войны работал инструктором физкультуры в г. Борисове.

В июле 1941 года призван в Красную Армию, но в связи с быстрым наступлением немцев не успел добраться из военкомата до частиК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4851 день] и был взят в плен. В апреле 1942 года завербован сотрудниками абвера для шпионской работы против СССР. Окончил Катынскую разведшколу. 7 октября 1942 года был заброшен в район Калининской области с заданием на оседание и проведение разведывательной работы в Москве с документами на имя Григория Григорьевича Кондратьева, сержанта госбезопасности, оперуполномоченного особого отдела дивизии 34-й армии. Был задержан советской контрразведкой и дал согласие работать против немцев. За успешную работу освобождён из-под стражи. 12 января 1943 года «за верную службу рейху» немцы наградили Зобача крестом «За военные заслуги» 2-й степени с мечами[1].

Летом 1943 года Зобач, включённый в операцию бывших немецких разведчиков, передал предложения по активации работы с германской разведкой М. Б. Маклярскому, начальнику 3-го отдела 4-го управления НКВД.

«Михаил Борисович, я Вас очень прошу, примите во внимание мой план дальнейшей работы. Я считаю, что если мы и в дальнейшем будем так работать с немцами, то мы надоедим им просьбами о запрашивании курьеров или однообразными сводками, которые им тоже надоедят… Вы мне вернули жизнь, Вы меня наградили. С какими глазами я сейчас могу смотреть на такую малорезультативную работу. У меня сейчас одно желание как можно быстрей добить гитлеровских бандитов, к тому же я сейчас имею все возможности. Они мне верят, они ничего не подозревают. Им ничего не известно, и поэтому я очень удачно выполню любое задание, которое мне поручит наше правительство, я уверен, если мне дадут задание, то я больше принесу пользы для нашей Родины за один месяц, чем за эти девять.

…Я считаю, что лучше всего, если по приходе курьера, которого они обещают, мы не сообщим им, что он пришел, а ещё связи три или четыре поштурмуем их, что они нас обманули, что к нам никто не приходит, дадим им другой адрес, чтобы они срочно выслали нам документы и все, что мы просили, так как если они действительно послали курьера и мы им об этом напишем, то в случае его провала попадется и Сергей Захарович. Поэтому мы адрес для всякого случая сменили и ждем не больше как дней десять. Они вышлют ещё, но мы им тоже не сообщим, и после этого всего я через месяц или сколько угодно времени должен перейти к ним и со всей обидой обрушиться на них за то, что нам обещали прислать документы и все, что мы просили, а не прислали, только обманули… Они мне по-прежнему все доверят, начнут меня усиленно готовить по разведке, чтобы добывали те сведения, которые им нужны, а не эти, что мы давали, дадут выбрать мне каких только захочу лучших двух разведчиков и могут дать ещё одну группу москвичей, если я соглашусь устроить их в Москве. Денег я возьму сколько захочу и что захочу, и не позже как через месяц они нас выбросят в Москву для дальнейшей работы… Михаил Борисович, я Вас и всех, от кого зависит, прошу, очень прошу, пусть мне разрешат это сделать, мне очень стыдно жить, кушать и давать эту незначительную пользу, я любитель живой работы и ценной, чтобы сделать, так сделать, а особенно у меня желание появилось после возвращения мне жизни и награды, передо мной сейчас одна задача — или грудь в орденах, или голова в кустах, а не такая, еле живая, работа, — особенно в период, когда тысячи людей, сражаясь с немецкими варварами, кладут свои головы, а я сижу, ничего не делаю и отъедаюсь. Нет, я не хочу этого. Я не желаю во время такой войны быть и жить как на курорте, дайте возможность работать и приносить больше пользы и помочь нашей доблестной Красной Армии быстрей добить этих ворвавшихся псов. Я Вас очень и очень прошу, дайте мне эти возможности»[2].

План игры с противником был принят. Легендируемая организация в линии Зобача начала работать. По представлению НКГБ СССР за образцовое выполнение специальных заданий награждён медалью «За отвагу».

В операции «Березино» вместе с Рудольфом Абелем входил в состав легендированной немецкой части, якобы попавшей в окружение.

После войны был сослан на вольное поселение и до 1962 года проживал в г. Норильске Красноярского края. Будучи преподавателем физкультуры в Норильском металлургическом техникуме, познакомился со своей будущей женой.

В 1962 году полгода прожил с семьёй в Москве у М. Б. Маклярского, затем переехал в посёлок имени Морозова Всеволожского района Ленинградской области. Умер 9 сентября 1976 года.

Семья

  • Жена — Зоя Терентьевна Зобач (в девичестве Шестакова).
  • Дочь — Людмила (1947—1965), погибла в результате несчастного случая.
  • Сын — Георгий (род. 1954) — президент Европейского союза силовой атлетики и Межрегиональной организации пауэрлифтинга в Санкт-Петербурге и Ленинградской области.

Награды

Напишите отзыв о статье "Зобач, Григорий Григорьевич"

Примечания

  1. Макаров, 2009, с. 212—213.
  2. Макаров, 2009, с. 218—220.

Литература

  • Неизвестные страницы легендарной операции «Монастырь» / Труды Общества изучения истории отечественный спецслужб: 2-й том. 1941—1945. - М.: Кучково поле, 2006.
  • Макаров В. Г. СМЕРШ. Гвардия Сталина / Владимир Макаров, Андрей Тюрин. — М.: Яуза : Эксмо, 2009. — 288 с. — (Великая Отечественная. СМЕРШ). — 4000 экз. — ISBN 97B-5-699-38742-7.
  • Макаров В., Тюрин А. Лучшие спецоперации СМЕРШа. Война в эфире. — М.: Яуза: Эксмо, 2009.
  • Судоплатов П. А. [archive.is/20121221115104/victory.mil.ru/lib/books/memo/sudoplatov_pa/index.html Спецоперации. Лубянка и Кремль, 1930—1950 годы].
  • Шарапов Э. [www.erlib.com/Эдуард_Шарапов/Судоплатов_против_Канариса/5/ Судоплатов против Канариса].
  • Меньшиков В. Ржев — Сталинград. Скрытый гамбит маршала Сталина. — СПб: Питер, 2012.
  • Новая и новейшая история / Институт всеобщей истории (Академия наук СССР). — 2007. — Вып. 1.

Ссылки

  • [dlib.eastview.com/browse/doc/11602912 Радиоигры Советской и Германской разведок в годы Великой Отечественной войны]
  • [www.zobach.ru/family/ Сайт Георгия Григорьевича Зобача]
  • [pitersport.info/index.php?option=com_content&task=blogsection&id=2&Itemid=31 Компиляция: «Курьеры Сатурна»]
  • [rus-w.ru/content/view/56/31/ Курьеры Сатурна. 3 ч.]
  • [sportstudio.ru/content/view/12/1/ Георгий Зобач]
  • [myvi.ru/ru/videodetail.aspx?video=016cb1fecf134954974fb9af857863a2 Операция «Монастырь»]
  • [www.adminmgp.ru/pics/File/15(133).pdf Курьер «Сатурна» (Операция «Монастырь — Курьеры — Березино»)] // Ладожские новости. — 2010, 15 августа. — № 15 (133). — С. 6-7.
  • [www.adminmgp.ru/pics/File/16(134).pdf Курьер «Сатурна» (Операция «Монастырь — Курьеры — Березино»)] // Ладожские новости. — 2010, 15 августа. — № 16 (134). — С. 6-7.

См. также

Отрывок, характеризующий Зобач, Григорий Григорьевич

Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?