Зогу, Лека (1939—2011)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Лека I Зогу
Leka I Zogu
король Албании в изгнании
9 апреля 1961 года — 30 ноября 2011 года
Предшественник: Ахмет I
Преемник: Лека II
 
Вероисповедание: ислам суннитского толка
Рождение: Тирана, Албанское королевство
Место погребения: кладбище Шарра (Тирана)
Род: Зогу
Дети: сын: Лека

Лека Зо́гу (алб. Leka Zogu; 5 апреля 1939, Тирана, Албания — 30 ноября 2011, Тирана, Албания) — албанский государственный деятель, в 1961—2011 годах — король в изгнании.





Детство

Родился за два дня до оккупации итальянскими войсками Албании. Когда начался штурм Тираны, родители увезли его из страны. «Зашли в комнату государыни — вокруг бельё. Детёныша не было» — вспоминал Бенито Муссолини.

Жизнь в эмиграции

Наследный принц Лека Зогу долго разъезжал по миру. После путешествия по Европе королевская семья поселилась в Англии, вначале в отеле «Ritz Hotel» в Лондоне, затем с 1941 года в деревне Саут Аскот, рядом с городом Аскот в Беркшире, затем в том же году они поселились в Пармуре в Бакингемшире.

После Второй мировой войны Ахмет Зогу, Геральдине Аппоньи и Лека на время отправились в Египет, где проживали с разрешения короля Фарука I.

Лека Зогу получил домашнее образование в Пармуре, а затем в английской школе в Египте и в школе-интернате College Aiglon в городе Виллар-сюр-Оллон (Швейцария). Свободно говорил на многих языках, он также изучал экономику в Сорбонне и учился в Королевской Военной академии в Сандхерсте (Великобритания). Затем служил вторым лейтенантом в британской армии. Сколотил капитал на сделках с сырьевыми товарами.

5 апреля 1957 года Лека Зогу был назначен наследником албанского королевского трона. После смерти своего отца Зогу в 1961 году Лека был провозглашён новым королём албанцев на созванном албанском национальном собрании в изгнании в отеле «Бристоль» в Париже. Он также стал кавалером Ордена Скандербега, Ордена Верности и Ордена мужества.

Брак и изгнание

В 1975 году Лека Зогу женился на австралийской подданной и бывшей учительнице Сюзан Каллен-Вард (28 января 1941 — 17 июля 2004) в Биаррице во Франции. Гражданская церемония произошла в отеле «Hôtel de Ville» в Биаррице. Свадебный банкет состоялся в пятизвёздочном «Toledo Roadhouse», где участвовали члены других изгнанных королевских семей, лояльные албанцы и друзья.

Семейная пара поселилась в Мадриде, где подружились с королём Испании Хуаном Карлосом. Но когда было обнаружено, что Леку охраняют тайские телохранители, а в его доме хранится оружие, испанское правительство попросило его покинуть страну. У Леки были причины опасаться ареста со стороны албанского правительства. Когда его самолёт прибыл в Габон для заправки, его окружили местные воинские подразделения, которые, как сообщалось, были вызваны, чтобы его арестовать и передать албанским властям. Принц вынужден с базукой в руках стоять у дверей самолёта. Супруги прибыли в Родезию, но после прихода к власти Роберта Мугабе, выехали в ЮАР, где поселились в городе близ Йоханнесбурга, получив международно-правовое признание от южно-африканского правительства. Лека Зогу много лет прожил в изгнании в Сандтоне, районе Йоханнесбурга, где в марте 1982 года родился его единственный его сын принц Лека Анвар Зогу. Затем он вернулся в Албанию и поселился в Тиране.

Возвращение в Албанию

В 1993 году Лека Зогу в первый раз вернулся в Албанию, имея на руках паспорт, сделанный его собственным королевским двором в изгнании. Албанские власти отказались признать этот паспорт из-за того, что Лека Зогу в нём был прописан как «король». Лека был встречен своими сторонниками (около 500 человек) в аэропорту Тираны. Он заявил, что на данный момент не откажется от своего паспорта и примет статус обычного гражданина только в случае после неудачи на референдуме о восстановлении монархии.

Во время беспорядков в Албании в 1997 году Лека Зогу вновь вернулся в Албанию; на этот раз его встретила толпа из двух тысяч сторонников. В Албании был проведён референдум о восстановлении монархии. После пересчёта голосов было объявлено, что примерно две трети участвующих в голосовании высказались против реставрации монархии. Король поставил под сомнение итоги референдума, что спровоцировало недовольство правительства. Из-за угрозы ареста Лека Зогу бежал из страны. После отъезда его из Албании он был заочно осуждён и приговорён албанским судом к трём годам лишения свободы за попытку переворота. В марте 2002 года обвинительный приговор был снят по амнистии, а 72 депутата албанского парламента попросили королевскую семью вернуться. В 2003 году албанский парламент принял закон, в котором были признаны атрибуты королевской семьи.

Лека Зогу был поддержан правой монархической партией «Право и законность» (PLL). Также король возглавил Движение за национальное развитие. Он утверждал, что был борцом за Великую Албанию, которая может быть только после его восстановления на королевском престоле. В феврале 2006 года заявил о прекращении участия в политической и общественной жизни.

Смерть

72-летний Лека Зогу скончался 30 ноября 2011 года в больнице Матери Терезы (Тирана). Похоронен рядом со своей женой и матерью на общественном кладбище Шарра в пригороде Тираны.

Напишите отзыв о статье "Зогу, Лека (1939—2011)"

Ссылки

  • [www.albanianroyalcourt.al Official website of the Albanian Royal Court]
  • [albania.dyndns.org/ Maison Royale d’Albanie]
  • [albania.dyndns.org/najbor.htm Histoire de l’Albanie et de sa Maison Royale 1443—2007]
  • [imageperfection.ca/albania/pic50.jpg Leka in military uniform with his wife]

Отрывок, характеризующий Зогу, Лека (1939—2011)

– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.