Зойкина квартира

Зойкина квартира
Жанр:	пьеса
Автор:	Михаил Булгаков
Язык оригинала:	Русский
Дата написания:	1925
Дата первой публикации:	1929

«Зо́йкина кварти́ра» — пьеса Михаила Булгакова.

Премьера пьесы состоялась в Театре имени Вахтангова 28 октября 1926 года. Пьеса состоит из 3 актов. В первом акте — 3 картины, во втором и третьем акте — по две картины.

Сюжет

Действие пьесы относится ко времени НЭПа. Тридцатипятилетняя Зоя открывает на своей квартире швейную мастерскую, а под её прикрытием устраивает дом свиданий. В качестве помощников к ней устраиваются обаятельный мошенник Аметистов и бывший дворянин, возлюбленный Зои Абольянинов. Зоя надеется заработать деньги, чтобы уехать во Францию, и поначалу её бизнес развивается весьма успешно. Главным клиентом Зои становится коммерческий директор треста тугоплавких металлов Гусь-Ремонтный, который однажды в работнице Зои узнаёт свою любовницу Аллу. Цепь событий приводит к убийству Гуся китайцем Херувимом, подручным Зои, а Зою арестовывают. Последние слова Зои: «Прощай, прощай, моя квартира».

Место и время действия

Действие пьесы разворачивается в Москве в 1920-х годах. Как указал Булгаков, действие первого акта происходит в мае, второго и третьего — осенью, между вторым и третьим актом проходит три дня.

Действующие лица

• Зоя Денисовна Пельц — вдова, 35 лет.
• Павел Фёдорович Абольянинов — 35 лет.
• Александр Тарасович Аметистов — администратор, 38 лет.
• Манюшка — горничная Зои, 22 года.
• Анисим Зотикович Аллилуйя — председатель домкома, 42 года.
• Ган-Дза-Лин он же Газолин — китаец, 40 лет.
• Херувим — китаец, 28 лет.
• Алла Вадимовна — 25 лет.
• Борис Семёнович Гусь-Ремонтный — коммерческий директор треста тугоплавких металлов.
• Лизанька — 23 года.
• Мымра — 35 лет.
• Мадам Иванова — 30 лет.
• Роббер — член коллегии защитников.
• Мёртвое тело Ивана Васильевича.
• Очень ответственная Агнесса Ферапонтовна.
• 1-я безответственная дама.
• 2-я безответственная дама.
• 3-я безответственная дама.
• Закройщица.
• Товарищ Пеструхин.
• Толстяк.
• Ванечка.
• Швея.
• Голоса.
• Фокстротчик.
• Поэт.
• Курильщик.

Работа над пьесой

В 1925 году театр имени Вахтангова предложил Михаилу Булгакову написать комедию для постановки на сцене театра. В сентябре 1925 года Булгаков получил аванс. В конце 1925 года пьеса была написана, а 11 января 1926 года Булгаков прочитал текст пьесы труппе театра.

За три недели до премьеры, 5 октября 1926 года в еженедельном журнале «Новый зритель» было напечатано интервью Булгакова о «Зойкиной квартире», в котором писатель определил жанр пьесы так: «Это трагическая буффонада, в которой в форме масок показан ряд дельцов нэпманского пошиба в наши дни в Москве».

Постановки

Репетиции в театре имени Вахтангова были начаты в марте 1926 года. Через месяц, 24 апреля, состоялась генеральная репетиция, на которой было принято решение о переработке пьесы. В течение лета пьеса была переписана, и новый вариант был прочитан в театре Булгаковым 15 сентября. Разрешение на постановку пьесы было получено от Главреперткома 21 октября, и, наконец, 28 октября состоялась премьера.

Режиссёр, Алексей Попов, основную сатиру в спектакле сосредоточил на гримасах НЭПа. Среди исполнителей ролей: Цецилия Мансурова — Зойка; Рубен Симонов — Аметистов; Иосиф Толчанов — китаец Ган-дза-лин; Антолий Горюнов — коварный Херувим, Александр Козловский — Обольянинов, Освальд Глазунов — Гусь, Вера Макарова — Мымра, Елизавета Алексеева — Иванова, Николай Яновский — Роббер, Борис Щукин — Мёртвое тело, Мария Синельникова — Ответственная дама, Вера Львова — 1-я безответственная дама, Запорожец, Анна Кузьминична—Анна Запорожец — 2-я, Александра Ремизова — 3-я, Борис Захава — Аллилуя, Валерия Тумская — Алла Вадимовна, З. К. Бажанова или Елена Берсенева — Лизанька, Валентина Вагрина — закройщица, Елена Понсова — швея, Василий Куза — Пеструхин, Константин Миронов — Ванечка, Борис Шухмин — Толстяк, Б.А. Семёнов — 1-й дворник, Б.С. Баратов — 2-й. Постановка Алексея Попова оказалась весьма яркой, на спектакле почти постоянно отмечались аншлаги. «Зойкина квартира» удостоилась внимания со стороны критиков. Рецензенты хвалили актёрскую игру, но критиковали драматурга. Через три дня после премьеры в «Вечерней Москве» М. Загорский написал: «Вот автор, который умеет ловкими приемами и фокусами скрыть свою драматургическую мелкотравчатость и пустоту».

В своих воспоминаниях вторая жена Булгакова Любовь Белозерская о постановке в театре пишет так:

«Надо отдать справедливость актерам — играли они с большим подъёмом. Конечно, на фоне положительных персонажей, которыми была перенасыщена советская сцена тех лет, играть отрицательных было очень увлекательно (у порока, как известно больше сценических красок!). Отрицательными здесь были все … Она (пьеса) пользовалась большим успехом и шла два с лишним года. Положив руку на сердце, не могу понять, в чём её криминал, почему её запретили».

В начале 1928 года новый руководитель Главреперткома Фёдор Раскольников по собственной инициативе исключил пьесу из текущего репертуара Театра им. Вахтангова. Предполагают, что драматург Раскольников запретил пьесу из-за того, что считал Булгакова своим литературным конкурентом. За запрет пьесы выступал также Луначарский, высказывавшийся в печати с критикой «Зойкиной квартиры». За пьесу заступился Иосиф Сталин. В протоколе заседания Политбюро от 23 февраля 1928 года в пункте 19 «О „Зойкиной квартире“» было записано: «Ввиду того, что „Зойкина квартира“ является основным источником существования для театра Вахтангова — разрешить временно снять запрет на её постановку». Протокол подписали Косиор, Бухарин и Сталин. В апреле 1928 года пьеса была возвращена на сцену театра. «3ойкина квартира» была окончательно снята по решению Главреперткома, утверждённом коллегией Наркомата просвещения 17 марта 1929 года, со следующей формулировкой: «За искажение советской действительности». В газетах того времени тут же назвали постановку репертуарной ошибкой и писали: «Наконец-то идеологический мусор будет выметен», «Театры освобождаются от пьес Булгакова». Всего в театре со дня премьеры прошло 198 представлений.

Считается, что снятие пьесы связано в первую очередь не с её содержанием, а с общей тенденцией по запрету пьес Булгакова в конце 1920-х годов. Возможно, запрет вызван и тем, что разоблачение гримас НЭПа стало неактуальным, а в образах героев пьесы просматривались не только сатирические, но и трагические черты.

В 1920-е годы пьеса ставилась и в других театрах СССР. Ещё до премьеры в театре имени Вахтангова, 10 апреля 1926 года, Булгаков заключил договор на постановку в ленинградском Большом драматическом театре. Через несколько дней после премьеры в театре Вахтангова президиум коллегии Наркомата просвещения отклонил просьбу Булгакова о разрешении постановки пьесы в провинции, но уже в декабре соответствующее разрешение было получено. В конце 1920-х годов пьеса ставилась Киевским русским драматическим театром, Драмтеатром имени Луначарского в Ростове-на-Дону, Тифлисским рабочим театром, Крымским государственным драматическим театром, театрами Свердловска и Баку.

За рубежом первая премьера состоялась в 1929 году в Латвии при содействии советского посла А. И. Свидерского (театр русской драмы, Рига). Во Франции премьера прошла 9 февраля 1937 года в парижском театре «Старая голубятня».

В современной России «Зойкину квартиру» ставят многие театры: МХАТ имени Горького, Саратовский академический драматический театр (1984, режиссёр Александр Дзекун), Театра имени Вахтангова (1989; режиссёр Г. Черняховский)., Челябинский государственный академический театр драмы (1990), Новосибирский драматический театр «Красный факел», Нижегородский Академический театр драмы имени Горького, Русский драматический театр в Чебоксарах, театр Эрмитаж (в последнем в пьесе играла Любовь Полищук), Академический русский театр драмы республики Марий Эл им. Г. В. Константинова (1993, режиссёр Владислав Константинов), Красноярский Государственный театр музыкальной комедии (2009, режиссёр Александр Зыков), Новокузнецкий драматический театр (2010, режиссёр Пётр Шерешевский) и другие.

В 2005 году эстрадный факультет Российской академии театрального искусства на гастролях во Франции в театре «Ле Феникс» в городе Валансьен показал мюзикл по пьесе Булгакова.

В 2011 году спектакль был поставлен режиссёром А. Федоровым, актёры — студенты 4 курса Всероссийского государственного университета кинематографии имени С. А. Герасимова (ВГИК).

В 2012 году режиссёр Кирилл Серебренников поставил пьесу в МХТ им. Чехова. На роль Зойки была приглашена Лика Рулла.

1 марта 2014 года Новосибирский театр музыкальной комедии поставил музыкальный вариант трагифарса, композитор Владимир Дашкевич, автор либретто Юлий Ким, режиссёр Михаил Заец, главную роль исполняет Елизавета Дорофеева.

В декабре 2015 года в Санкт-Петербургском театре «Балтийский дом» состоялась премьера спектакля. Режиссёр Юрий Ядровский.

Публикации

Самым первым был опубликован немецкий перевод пьесы — берлинским издательством И. П. Ладыжникова в 1929 году. Соответствующее разрешение на перевод было получено от Булгакова 8 октября 1928 года. На русском языке впервые пьесу опубликовали в США в «Новом журнале» в 1969—1970 годах. В СССР пьеса была опубликована только в 1982 году.

Переводы

В 1929 году пьеса была переведена на немецкий язык. В 1935 году актриса Мария Рейнгардт перевела пьесу на французский язык, а в мае того же года советский литератор Эммануил Львович Жуховицкий и секретарь посольства США в Москве Чарльз Боолен перевели пьесу на английский.

Изменения в тексте

В 1926 году по просьбе театра драматург внёс ряд изменений и дополнений в текст, в итоге вместо четырёх актов в пьесе осталось три. По соображениям цензуры из пьесы была исключена частушка, исполняемая Мёртвым телом: «Пароход идет прямо к пристани, будем рыб кормить коммунистами».

После премьеры Главрепертком настоял на дополнении в финале, которое должно было показать торжество закона и рабоче-крестьянской милиции. Если в первоначальной редакции Аметистов и Херувим благополучно скрывались из квартиры, то теперь агент угрозыска в пьесе сообщал по телефону: «Да, да, взяли в подъезде Аметистова и Херувима с горничной».

Для перевода на французский и английский языки Булгаков в 1935 году создал сокращённую редакцию пьесы, в которой были удалены упоминания политических деятелей и некоторых реалий 1920-х годов. Интересно, что фамилия Обольянинов в этом варианте была заменена на Абольянинов.

Прототипы героев

В качестве прототипа главной героини — Зои — исследователями назывались сразу несколько реально живших лиц:

• Зоя Петровна Шатова, содержательница притона, арестованная в Москве весной 1921 года. Примечательно, что при её аресте были также задержаны поэты Анатолий Мариенгоф и Сергей Есенин. Эта версия считается основной после публикации в журнале «Огонёк» (1929 год, № 10) статьи следователя ЧК Самсонова «Роман без вранья + Зойкина квартира». В статье заявлялось следующее: «Зойкина квартира существовала в действительности. У Никитских ворот, в большом красного кирпича доме на седьмом этаже посещали квартиру небезызвестной по тому времени содержательницы популярного среди преступного мира, литературной богемы, спекулянтов, растратчиков, контрреволюционеров специального салона для интимных встреч Зои Шатовой. Квартиру Зои Петровны Шатовой мог посетить не всякий. Она не для всех была открыта и доступна. Свои попадали в Зойкину квартиру конспиративно, по рекомендации, паролям, условным знакам. Для пьяных оргий, недвусмысленных и преступных встреч Зойкина квартира у Никитских ворот была удобна: на самом верхнем этаже большого дома, на отдельной лестничной площадке, тремя стенами выходила во двор, так что шум был не слышен соседям. Враждебные советской власти элементы собирались сюда как в свою штаб-квартиру, в своё информационное бюро».
• Зоя Буяльская. Белозерская утверждала, что основой сюжета пьесы Булгакову послужила заметка в ленинградской «Красной газете» о раскрытии милицией карточного притона Зои Буяльской, действовавшего под вывеской пошивочной мастерской. Версия сомнительна, поскольку текст заметки до сих пор не найден исследователями творчества.
• Адель Адольфовна Тростянская, организовавшая в Ленинграде притон и дом свиданий под видом пошивочной мастерской и массажно-маникюрного кабинета. Судебный процесс над Тростянской освещался в октябре 1924 года вышеупомянутой «Красной газетой».
• Наталия Юльевна Шифф, жена художника Георгия Якулова. Этой версии придерживались В. А. Лёвшин и первая супруга Булгакова Татьяна Лаппа.

Литературные реминисценции

Литературные критики проводят аналогии между мёртвым телом Ивана Васильевича и произведением «Сказка о мёртвом теле, неизвестно кому принадлежащем» (1833) Одоевского. Подобное соответствие проводится также между мёртвым телом и колдуном из рассказа Гоголя «Страшная месть» (1832).

А. Б. Левин установил смелую аналогию между героями пьесы Булгакова и персонажами романа «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова, работа над которым началась в 1927 году, то есть вскоре после премьеры пьесы. Он утверждает, что Аметистов является прототипом Остапа Бендера, а Обольянинов — Кисы Воробьянинова. Аметистов оказал влияние на будущего персонажа Остапа Бендера и текстуально. Аметистов, он же Путинковский, он же Антон Сигурадзе из пьесы похож на будущего Остапа Бендера из романа: обаятельный пройдоха, артистичный плут, элегантный мошенник, весьма активный и красноречивый, выпутывающийся из различных ситуаций. Аметистов, как и Бендер, перед первым появлением в пьесе вышел из тюрьмы. Аметистов был расстрелян в Баку, как Бендер зарезан в Москве — но оба они чудесным образом воскресли. Голубая мечта Аметистова — Лазурный берег и белые штаны («- Ах, Ницца, Ницца!.. [ср. О, Рио, Рио!..] Лазурное море, и я на берегу его — в белых брюках!»

Интересные факты

• Адрес Зойкиной квартиры указан в пьесе — Москва, улица Садовая 105, кв. 104. Такого дома никогда не существовало. Сам Булгаков в середине 1920-х годов жил на Садовой 10, кв. 50 (см. нехорошая квартира).
• Советские червонцы на жаргоне 1920-х годов называются в пьесе «черви» либо «червяки».
• В 2004 году во Владивостоке открылся ресторан «Зойкина квартира», в котором попытались воссоздать атмосферу 1920-х годов.

Отрывок, характеризующий Зойкина квартира

– Всё то же, – отвечала она мужу.
Князь Василий нахмурился, сморщил рот на сторону, щеки его запрыгали с свойственным ему неприятным, грубым выражением; он, встряхнувшись, встал, закинул назад голову и решительными шагами, мимо дам, прошел в маленькую гостиную. Он скорыми шагами, радостно подошел к Пьеру. Лицо князя было так необыкновенно торжественно, что Пьер испуганно встал, увидав его.
– Слава Богу! – сказал он. – Жена мне всё сказала! – Он обнял одной рукой Пьера, другой – дочь. – Друг мой Леля! Я очень, очень рад. – Голос его задрожал. – Я любил твоего отца… и она будет тебе хорошая жена… Бог да благословит вас!…
Он обнял дочь, потом опять Пьера и поцеловал его дурно пахучим ртом. Слезы, действительно, омочили его щеки.
– Княгиня, иди же сюда, – прокричал он.
Княгиня вышла и заплакала тоже. Пожилая дама тоже утиралась платком. Пьера целовали, и он несколько раз целовал руку прекрасной Элен. Через несколько времени их опять оставили одних.
«Всё это так должно было быть и не могло быть иначе, – думал Пьер, – поэтому нечего спрашивать, хорошо ли это или дурно? Хорошо, потому что определенно, и нет прежнего мучительного сомнения». Пьер молча держал руку своей невесты и смотрел на ее поднимающуюся и опускающуюся прекрасную грудь.
– Элен! – сказал он вслух и остановился.
«Что то такое особенное говорят в этих случаях», думал он, но никак не мог вспомнить, что такое именно говорят в этих случаях. Он взглянул в ее лицо. Она придвинулась к нему ближе. Лицо ее зарумянилось.
– Ах, снимите эти… как эти… – она указывала на очки.
Пьер снял очки, и глаза его сверх той общей странности глаз людей, снявших очки, глаза его смотрели испуганно вопросительно. Он хотел нагнуться над ее рукой и поцеловать ее; но она быстрым и грубым движеньем головы пeрехватила его губы и свела их с своими. Лицо ее поразило Пьера своим изменившимся, неприятно растерянным выражением.
«Теперь уж поздно, всё кончено; да и я люблю ее», подумал Пьер.
– Je vous aime! [Я вас люблю!] – сказал он, вспомнив то, что нужно было говорить в этих случаях; но слова эти прозвучали так бедно, что ему стало стыдно за себя.
Через полтора месяца он был обвенчан и поселился, как говорили, счастливым обладателем красавицы жены и миллионов, в большом петербургском заново отделанном доме графов Безухих.


Старый князь Николай Андреич Болконский в декабре 1805 года получил письмо от князя Василия, извещавшего его о своем приезде вместе с сыном. («Я еду на ревизию, и, разумеется, мне 100 верст не крюк, чтобы посетить вас, многоуважаемый благодетель, – писал он, – и Анатоль мой провожает меня и едет в армию; и я надеюсь, что вы позволите ему лично выразить вам то глубокое уважение, которое он, подражая отцу, питает к вам».)
– Вот Мари и вывозить не нужно: женихи сами к нам едут, – неосторожно сказала маленькая княгиня, услыхав про это.
Князь Николай Андреич поморщился и ничего не сказал.
Через две недели после получения письма, вечером, приехали вперед люди князя Василья, а на другой день приехал и он сам с сыном.
Старик Болконский всегда был невысокого мнения о характере князя Василья, и тем более в последнее время, когда князь Василий в новые царствования при Павле и Александре далеко пошел в чинах и почестях. Теперь же, по намекам письма и маленькой княгини, он понял, в чем дело, и невысокое мнение о князе Василье перешло в душе князя Николая Андреича в чувство недоброжелательного презрения. Он постоянно фыркал, говоря про него. В тот день, как приехать князю Василью, князь Николай Андреич был особенно недоволен и не в духе. Оттого ли он был не в духе, что приезжал князь Василий, или оттого он был особенно недоволен приездом князя Василья, что был не в духе; но он был не в духе, и Тихон еще утром отсоветывал архитектору входить с докладом к князю.
– Слышите, как ходит, – сказал Тихон, обращая внимание архитектора на звуки шагов князя. – На всю пятку ступает – уж мы знаем…
Однако, как обыкновенно, в 9 м часу князь вышел гулять в своей бархатной шубке с собольим воротником и такой же шапке. Накануне выпал снег. Дорожка, по которой хаживал князь Николай Андреич к оранжерее, была расчищена, следы метлы виднелись на разметанном снегу, и лопата была воткнута в рыхлую насыпь снега, шедшую с обеих сторон дорожки. Князь прошел по оранжереям, по дворне и постройкам, нахмуренный и молчаливый.
– А проехать в санях можно? – спросил он провожавшего его до дома почтенного, похожего лицом и манерами на хозяина, управляющего.
– Глубок снег, ваше сиятельство. Я уже по прешпекту разметать велел.
Князь наклонил голову и подошел к крыльцу. «Слава тебе, Господи, – подумал управляющий, – пронеслась туча!»
– Проехать трудно было, ваше сиятельство, – прибавил управляющий. – Как слышно было, ваше сиятельство, что министр пожалует к вашему сиятельству?
Князь повернулся к управляющему и нахмуренными глазами уставился на него.
– Что? Министр? Какой министр? Кто велел? – заговорил он своим пронзительным, жестким голосом. – Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!
– Ваше сиятельство, я полагал…
– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j'ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.
– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.