Золотая лихорадка в Виктории
Золота́я лихора́дка в Викто́рии — исторический период активной золотодобычи в австралийском штате Виктория, начавшийся в 1851 году и продолжавшийся вплоть до конца 1860-х годов. Во время этого периода современный штат Виктория занимал первое место в мире по золотодобыче, а небольшой город Балларат, расположенный на северо-востоке штата, стал крупнейшим центром золотодобычи[1].
Открытие золота недалеко от поселений Бичворт, Балларат и Бендиго привело в середине XIX веке, как и в американском штате Калифорния в 1849 году, к золотой лихорадке[2]. В период пика золотодобычи в казначейство Виктории, располагавшееся в городе Мельбурн, еженедельно направлялось до двух тонн драгоценного металла.
В эти годы Виктория, экономика которой полностью базировалась на овцеводстве, получила широкую индустриальную базу и небольшую (йоменскую) фермерскую общину. Был отмечен резкий рост численности населения, что, в свою очередь, привело к дефициту земли и к социальной напряжённости среди землевладельцев, которая, в конце концов, вылилась в восстание 1878 года[3].
Золотая лихорадка стала толчком в развитии Мельбурна и его окрестностей. В эти годы была построена разветвлённая железнодорожная система. Изменения коснулись и политической сферы: были предоставлены избирательные права мужчинам, введено тайное голосование, основанное на принципах чартизма. По мере истощения запасов золота всё громче стали заявления о необходимости проведения земельной и политической реформ, введения протекционистских мер[4] [5]. Росла и социальная напряжённость. В 1857 году Земельный съезд потребовал осуществления земельных реформ. Постепенно Мельбурн стал одним из крупнейших городов Британской империи и всего мира.
В 1854 году, во время пика золотой лихорадки, в регионе появились первые китайские поселенцы. Их присутствие на золотых приисках в районах Бендиго, Бичворта и Брайта привело к мятежам, введению въездных налогов и убийствам, а впоследствии и к формированию «политики белой Австралии»[6].
Таким образом, золотая лихорадка в Виктории стала революционным событием в истории всей Австралии, привела к коренным изменения в общественной и политической сферах Виктории.
Содержание
Предпосылки
К 1840 году Мельбурну, расположенному в южной части Виктории, исполнилось четыре года со дня основания. Численность населения города, как и его окрестностей, продолжало стабильно расти и уже достигало около 10 тысяч человек. В 1851 году было отмечено важное событие в истории 29-тысячного Мельбурна: произошло отделение от Нового Южного Уэльса и была образована самостоятельная колония Виктория. Спустя несколько недель на территории новообразованной колонии были найдены первые месторождения золота: Льюис Мичел и Уильям Маккей Абердин сделали открытие в районе реки Андерсон недалеко от современного пригорода Мельбурна Варрандьете, Джеймс Эсмонд — в районе Кланс (в июле 1851 года), Томас Хискок — в районе Бунийонг недалеко от Балларата (2 августа 1851 года). Дальнейшие открытия привели к росту интереса среди колонистов, вызвав, таким образом, золотую лихорадку.
Результаты
В годы золотой лихорадки в Виктории был отмечен резкий рост численности населения колонии. В 1851 году на материке проживало 437 655 человек, из них 77 345 человек (или 18 %) — в Виктории. Спустя десятилетие численность населения Австралии возросла до 1 151 947 человек, а колонии Виктория — до 538 628 человек (около 47 %).
Золотая лихорадка наложила определённый отпечаток на архитектуру местных городов (Мельбурна, Балларата, Бендиго, Арарата). Собор Святейшего Сердца Иисуса в Бендиго, второй по высоте в Австралии был построен, в основном, на доходы прихожан от золотодобычи.
Серьёзные последствия имели место и в мировой экономике.
Напишите отзыв о статье "Золотая лихорадка в Виктории"
Примечания
- ↑ Weston Bate, Lucky City: The first generation of Ballarat, 1851—1901(1978)
- ↑ David Goodman, Gold Seeking: Victoria and Calfornia in the 1850s (1994)
- ↑ John McQuilton, The Kelly Outbreak 1878—1880; The geographical dimensions of social banditry (1979)
- ↑ Antony O’Brien, Shenanigans on the Ovens Goldfields
- ↑ I.D. McNaughton, 'Colonial Liberalism, 1851-92', in Gordon Greenwood (ed.) Australia: A social and political history (1955)
- ↑ Katherine Cronin, Colonial Casualties: Chinese in Early Victoria (1982); and Cf O’Brien, Ch. 3.
Литература
- Robyn Annear,Nothing but Gold Robyn Annear ISBN 1-876485-07-8
- G.F. James & C.G. Lee,Walhalla Heyday G.F. James & C.G. Lee ISBN 0-9596311-3-5
- John Aldersea & Barbara Hood,Walhalla: Valley of Gold John Aldersea & Barbara Hood ISBN 0-9750887-0-X
- James Fleet, The history of gold discovery in Victoria,, 1970.
- Vivine McWaters, Beechworth’s little canton, 2002.
- Geoffrey Serle, The Golden Age: A history of the colony of Victoria, 1851—1861, 1963.
- Carole Woods, Beechworth: A titan’s field, 1985.
- John Maloney, Eureka, 1984.
- Dianne Talbot, The Buckland Valley Goldfield, 2004.
- Frank Cusack (ed.), Songs of the goldfields, 1991.
Отрывок, характеризующий Золотая лихорадка в Виктории
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.
Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
