Золотая малина (премия, 1984)
Поделись знанием:
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]
Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
| 4-я церемония объявления лауреатов премии «Золотая малина» 4th Golden Raspberry Awards | |||
| Общие сведения | |||
|---|---|---|---|
| Дата | |||
| Место проведения |
Third Street Elementary School, Лос-Анджелес, Калифорния | ||
| Награды | |||
| Наибольшее число наград |
«Одинокая леди» (6) | ||
| Наибольшее число номинаций |
«Одинокая леди» (11) | ||
| [razzies.com/asp/content/XcNewsPlus.asp?cmd=view&articleid=23 Список на оф. сайте] (англ.) | |||
| |||
4-я церемония объявления лауреатов премии «Золотая малина» за сомнительные заслуги в области кинематографа за 1983 год состоялась 8 апреля 1984 года в Third Street Elementary School, в Лос-Анджелесе, Калифорния.
Статистика
| Фильм | номинации | победы |
|---|---|---|
| • Одинокая леди / The Lonely Lady | <center>6 | |
| • Геркулес / Hercules | <center>5 | <center>2 |
| • Гонщик Строкер / Stroker Ace | <center>5 | <center>1 |
| • Челюсти 3 / Jaws 3-D | <center>5 | <center>- |
| • Хорошая пара / Two of a Kind | <center>5 | <center>- |
| • Йентл / Yentl | <center>3 | <center>- |
| • Остаться в живых / Staying Alive | <center>3 | <center>- |
| • Йор, охотник будущего / Il mondo di Yor | <center>3 | <center>- |
| • Керель / Querelle | <center>3 | <center>- |
| • Страсть на цепи / Chained Heat | <center>2 | <center>1 |
| • Супермен 3 / Superman III | <center>2 | <center>- |
| • Ночь на небесах / A Night in Heaven | <center>1 | <center>1 |
Список лауреатов и номинантов
Победители выделены отдельным цветом.
| Категории | Лауреаты и номинанты | |||
|---|---|---|---|---|
| <center>Худший фильм | • Одинокая леди (Universal) (продюсер: Роберт Р. Уэстон) | |||
| • Геркулес (MGM-UA/Cannon) (продюсеры: Менахем Голан и Йорам Глобус) | ||||
| • Челюсти 3 (Universal) (продюсер: Руперт Хитциг) | ||||
| • Гонщик Строкер (Universal) (продюсер: Хэнк Мунджин) | ||||
| • Хорошая пара (20th Century-Fox) (продюсеры: Роджер М. Ротштайн и Джо Уизан) | ||||
| <center>Худшая мужская роль | 
|
• Кристофер Аткинс — «Ночь на небесах» (за роль Рика Монро) | ||
| • Ллойд Бокнер — «Одинокая леди» (за роль Уолтера Торнтона) | ||||
| • Луи Ферриньо — «Геркулес» (за роль Геркулеса) | ||||
| • Барбра Стрейзанд — «Йентл» (за роль Йентл, переодетой в мужчину) | ||||
| • Джон Траволта — | «Остаться в живых» (за роль Тони Манеро), «Хорошая пара» (за роль Зака Мелона) | |||
| <center>Худшая женская роль | • Пиа Задора — «Одинокая леди» (за роль Джерили Рэндалл) | |||
| • Лони Андерсон — «Гонщик Строкер» (за роль Пембрук Фини) | ||||
| • Линда Блэр — «Страсть на цепи» (за роль Кэрол Хендерсон) | ||||
| • Фэй Данауэй — «Злодейка» (за роль леди Барбары Скелтон) | ||||
| • Оливия Ньютон-Джон — «Хорошая пара» (за роль Дебби Уайлдер) | ||||
| <center>Худшая мужская роль второго плана | 
|
• Джим Нэйборс — «Гонщик Строкер» (за роль Харви) | ||
| • Джозеф Кали — «Одинокая леди» (за роль Винсента Дакосты) | ||||
| • Луис Госсетт мл. — «Челюсти 3» (за роль Кэлвина Бучарда) | ||||
| • Энтони Холланд — «Одинокая леди» (за роль Гая Джексона) | ||||
| • Ричард Прайор — «Супермен 3» (за роль Гаса Гормана) | ||||
| <center>Худшая женская роль второго плана | 
|
• Сибил Даннинг — | «Страсть на цепи» (за роль Эрики), «Геркулес» (за роль Ариадны) | |
| • Биби Беш — «Одинокая леди» (за роль Вероники Рэндалл) | ||||
| • Финола Хьюз — «Остаться в живых» (за роль Лауры) | ||||
| • Эми Ирвинг[1] — «Йентл» (за роль Хадасс) | ||||
| • Дайана Скаруид — «Странные захватчики» (за роль Маргарет Ньюман) | ||||
| <center>Худшая новая звезда | 
|
• Луи Ферриньо — «Геркулес» (за роль Геркулеса) | ||
| • Лони Андерсон — «Гонщик Строкер» (за роль Пембрук Фини) | ||||
| • Рэб Браун — «Йор, охотник будущего» (за роль Йора) | ||||
| • Синди и Сэнди (визжащие дельфины) — «Челюсти 3» | ||||
| • Финола Хьюз — «Остаться в живых» (за роль Лауры) | ||||
| <center>Худший режиссёр | • Питер Сасди за фильм «Одинокая леди» | |||
| • Джо Элвс — «Челюсти 3» | ||||
| • Брайан Де Пальма — «Лицо со шрамом» | ||||
| • Джон Херцфелд — «Хорошая пара» | ||||
| • Хэл Нидэм — «Гонщик Строкер» | ||||
| <center>Худший сценарий | • Эллен Шепард, Джон Кершоу и Шоун Рэндолл — «Одинокая леди» | |||
| • Томас Хедли мл. и Джо Эстерхаз — «Танец-вспышка» | ||||
| • Луиджи Коцци (в титрах как Льюис Коатс) — «Геркулес» | ||||
| • Ричард Мэтисон, Карл Готтлиб и Гердон Трублад — «Челюсти 3» | ||||
| • Джон Херцфелд — «Хорошая пара» | ||||
| <center>Худший саундтрек | • Чарли Калелло, Джефф Харрингтон, Дж. Пеннинг и Роджер Вудурис — «Одинокая леди» | |||
| • Пер Рабен — «Керель» | ||||
| • Джорджо Мородер — «Супермен 3» | ||||
| • Мишель Легран (музыка), Мэрилин Бергман и Алан Бергман (слова) — «Йентл»[2] | ||||
| • Джон Скотт, Гвидо Де Анджелис и Маурицио Де Анджелис — «Йор, охотник будущего» | ||||
| <center>Худшая песня к фильму | • The Way You Do It — «Одинокая леди» — авторы: Джефф Харрингтон и Дж. Пеннинг | |||
| • Each Man Kills The Thing He Loves — «Керель» — музыка: Пер Рабен, слова из поэмы Оскара Уайльда | ||||
| • Lonely Lady — «Одинокая леди» — музыка: Чарли Калелло, слова: Роджер Вудурис | ||||
| • Yor's World! — «Йор, охотник будущего» — музыка: Гвидо Де Анджелис и Маурицио Де Анджелис, слова: Барбара Антония, Сьюзен Дункан-Смит, Полин Ханна и Чезаре Де Натали | ||||
| • Young and Joyful Bandit — «Керель» — музыка: Пер Рабен, слова: Жанна Моро | ||||
См. также
- «Оскар» 1984 (главная ежегодная национальная кинопремия США)
- «Золотой глобус» 1984 (премия Голливудской ассоциации иностранной прессы)
- BAFTA 1984 (премия Британской академии кино и телевизионных искусств)
- «Сезар» 1984 (премия французской академии кинематографических искусств и техники)
- «Сатурн» 1984 (премия Академии научной фантастики, фэнтези и фильмов ужасов)
Напишите отзыв о статье "Золотая малина (премия, 1984)"
Примечания
- ↑ Эми Ирвинг за роль в фильме «Йентл» также была номинирована на «Оскар» как лучшая актриса второго плана.
- ↑ Мишель Легран, Мэрилин Бергман и Алан Бергман за музыку к фильму «Йентл» на следующий день были награждены премией «Оскар» в соответствующей категории.
Ссылки
- [razzies.com/asp/content/XcNewsPlus.asp?cmd=view&articleid=23 Лауреаты и номинанты на официальном сайте премии «Золотая малина»] (англ.)
- [www.imdb.com/event/ev0000558/1984 Лауреаты и номинанты премии «Золотая малина» на сайте IMDb] (англ.)
|
||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Золотая малина (премия, 1984)
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]
Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
