Золотов, Юрий Константинович

Юрий Константинович Золотов
Дата рождения:	11 марта 1923(1923-03-11)
Место рождения:	Калуга, РСФСР, СССР
Дата смерти:	14 июля 1996(1996-07-14) (73 года)
Место смерти:	Москва, СССР
Страна:	СССР СССР→Россия Россия
Научная сфера:	искусствоведение
Место работы:	МГУ
Учёная степень:	доктор искусствоведения
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	МГУ
Научный руководитель:	Б. Р. Виппер

Юрий Константинович Золотов (11 марта 1923, Калуга — 14 июля 1996, Москва) — советский и российский искусствовед, автор многих книг по истории западноевропейского искусства, доктор искусствоведения (1968), заслуженный профессор МГУ (1996).

Биография

Юрий Золотов родился 11 марта 1923 года в Калуге в семье военного.

В 1940 году поступил в Московский институт философии, литературы и истории (МИФЛИ), учился на искусствоведческом отделении литературного факультета. После начала Великой Отечественной войны участвовал в строительстве оборонительных сооружений, а также работал на одном из военных заводов.

Затем учился на искусствоведческом отделении филологического факультета Московского государственного университета, которое окончил в 1947 году. Был учеником Бориса Виппера, участвовал в работе его семинара по западноевропейскому искусству XVII и XVIII веков.

После этого Юрий Золотов поступил в аспирантуру МГУ, которую окончил в 1950 году. Его научным руководителем был Борис Виппер. В 1952 году Золотов защитил кандидатскую диссертацию по теме «Реализм во французской жанровой живописи XVIII века» и получил учёную степень кандидата искусствоведения.

С 1950 года и до конца своей жизни Юрий Золотов работал на кафедре истории зарубежного искусства отделения истории и теории искусства, которое как раз в 1950 году было переведено с филологического на исторический факультет МГУ). Он читал курсы по истории западноевропейского искусства (в частности, вёл спецкурс «Методология творчества французских художников XVIII века»). В 1967 году он защитил докторскую диссертацию по теме «Французский портрет XVIII века» и в 1968 году получил учёную степень доктора искусствоведения.

С 1991 года Юрий Золотов был президентом Российского общества истории искусства, основанного по его инициативе. Впоследствии это общество было принято в Международное общество истории искусств (CIHA).

Юрий Золотов — автор ряда книг, посвящённых истории западноевропейской живописи, в том числе творчеству художников Жана Батиста Симеона Шардена, Жана Оноре Фрагонара, Жоржа де Латура, Антуана Ватто, Никола Пуссена и Яна Вермеера.

Юрий Золотов скончался 14 июля 1996 года в Москве. Директор Лувра Пьер Розенберг написал, что его смерть стала «невосполнимой потерей для истории искусства, в особенности французского, в изучении которого профессор Золотов играл главную роль».

Сочинения Ю. К. Золотова

• Шарден, Москва, Искусство, 1955
• Фрагонар, Москва, Искусство, 1959
• Латур, Москва, Искусство, 1960
• Французский портрет XVIII века, Москва, Искусство, 1966
• Французский портрет XVII века, Москва, Искусство, 1968
• Антуан Ватто. Старинные тексты, Москва, Искусство, 1971 (составитель)
• Лувр. Париж, Москва, Изобразительное искусство, 1971
• Антуан Ватто, Ленинград, Аврора, 1973 (составитель)
• Жорж де Ла Тур, Москва, Искусство, 1979
• Пуссен, Москва, Искусство, 1988
• Вермер Делфтский, Москва, Изобразительное искусство, 1995, ISBN 5-85200-235-6

Ссылки

• [mosenc.ru/encyclopedia?task=core.view&id=10989 Золотов Юрий Константинович], Московская энциклопедия «Лица Москвы» — mosenc.ru

Отрывок, характеризующий Золотов, Юрий Константинович

– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.