Золотое руно (журнал)

Золотое руно
Специализация:	литературный и художественный
Периодичность:	1 раз в месяц
Язык:	русский и французский
Страна:	Российская империя Российская империя
Дата основания:	1906—1909

К:Печатные издания, возникшие в 1906 году

«Золото́е руно́» (фр. Toison d'or) — ежемесячный художественный и литературно-критический журнал, выходивший в Москве в 1906—1909. Редакция и контора располагались на Новинском бульваре. Всего вышло 34 номера журнала. Название восходит к петербургскому символистскому кружку «Аргонавты». Задумывался он как продолжение петербургского «Мира искусства».

Редактор-издатель — Н. П. Рябушинский, фактический руководитель литературного отдела в первое время — С. А. Соколов (Кречетов). Значительные финансовые средства, вложенные в «Золотое руно» Рябушинским (беспрецедентные для модернистских изданий), способствовали как привлечению широкого круга именитых сотрудников, так и высокому художественному уровню оформления журнала. Журнал содержал обильные иллюстрации (виньетки и другие украшения страниц, выполненные Л. Бакстом, Е. Е. Лансере, К. А. Со­мовым и другими крупными российскими и зарубежными художниками, цветные снимки портретов и пейзажей, специально к публикациям в журнале подготовленные портреты авторов, которые составили большую портретную галерею). Первые полгода выходил параллельно на русском и французском языках, причём на французский переводились и поэтические тексты. С 1908 издатель отказался финансировать формат «кварто», выбранный для репродукций произведений искусства.

Первоначально в «Золотом руне» печатались основные представители русского символизма. После ухода Соколова-Кречетова вследствие конфликтов с Рябушинским в 1907 году с журналом порвали В. Я. Брюсов, Андрей Белый, Д. С. Мережковский, З. Н. Гиппиус, М. А. Кузмин, Ю. Балтрушайтис. Руководящую роль в литературном отделе «Золотого руна» стали играть Вяч. Иванов, А. А. Блок, Г. Чулков, С. А. Ауслендер.

Первоначально не имевший чёткой программы, в этот период журнал вёл полемику с журналом «Весы», противопоставив эстетизму и индивидуализму «Весов» понимание искусства как религиозно-мистического «соборного» действия. Особое значение имели статьи Блока о гражданской ответственности художника перед народом и обществом.

В «Золотом руне» сотрудничали также К. Д. Бальмонт, Фёдор Сологуб, Н. Минский, М. А. Волошин, С. Городецкий, В. Розанов, И. А. Бунин, Л. Н. Андреев, Б. К. Зайцев, А. М. Ремизов, Б. А. Садовский, К. Чуковский, французский поэт Мерсеро и другие. «Золотым руном» были изданы книги Бальмонта, Сологуба, Блока, Ремизова и других писателей. Журнал организовал художественные выставки «Голубая роза» (1907) и «Салон Золотое руно» (1908).

Источники

• Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. — М. : РИК «Культура», 1996. — XVIII, 491, [1] с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8.</span>

Ссылки

• [www.silverage.ru/magazins/runo.html Журнал «Золотое руно»]
• [media.utmn.ru/library_view_book.php?chapter_num=26&bid=68 «Золотое руно» и «Аполлон»]
• [www.nasledie-rus.ru/podshivka/8711.php История художественного журнала «Золотое руно» и биография его издателя Н. П. Рябушинского (1877–1951)]
• [tv-dialog.ru/video.php?id=254 Журнал "Золотое руно" в авторской телепрограмме Александра Карпенко "Книги и люди", выпуск №21]

Отрывок, характеризующий Золотое руно (журнал)

– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…